Барышня. Нельзя касаться - Ксюша Иванова

балетки ноги, я буквально выпихнула девочку на лестничную площадку и, уже закрывая двери, услышала своё имя из квартиры, как если бы Марк догонял нас! О, только не это! Я не готова сейчас! Я не могу! Взгляд, брошенный на Марину, подсказал, что девочка, успевшая спуститься ниже по лестнице, и без умолку болтавшая, ничего не поняла и даже, похоже, не обратила внимания на сумку отца, стоявшую в прихожей!

— Марин, догоняй! — заторопилась вниз я. Очень не хотелось сейчас смотреть в глаза Марку. Очень не хотелось сейчас думать о том, что только что увидела. Но и не думать я не могла.

Уже в такси снова и снова прокручивала в голове одну и ту же картинку — Марк смотрит вниз, туда, где эта женщина держит во рту… его орган! А что если он заставил ее? Что если он такой же, как те, которые насиловали меня? Что если она не по своей воле так делает… ведь разве может подобное женщина делать по своей воле? Хотя он ведь ее не удерживал. Не наматывал на кулак волосы… Не связывал за спиной руки… Не толкал на себя, обхватив ладонью затылок… Как делали со мной… И, судя по тому, как она изгибала спину, как цеплялась рукой за его бедро… ей самой это все нравилось! Эта догадка молнией пронзила мой мозг! Перед глазами появились мелкие черные мушки, в ушах зашумело и словно издалека донесся Маринин голос:

— Пожалуйста, остановите машину! Кате плохо!

Но я сумела удержаться. Сумела, крепко зажмурив глаза и вдыхая мелкими глотками свежий вечерний воздух через открытую водителем дверь, не потерять сознание.

А когда мы добрались домой, практически успокоившись, я сделала то, что и собиралась делать в ожидании Марка — засунула в духовку замаринованную курицу с картошкой, заплела красивый колосок на голове Марине, надела свое единственное красивое платье и приготовилась ждать…

42 глава. Марк

— Совсем охренела? Т-ты что делаешь? — вырвал свой многострадальный член изо рта Инны, которая смотрела на меня снизу вверх затуманенным взглядом. Обогнул ее, все также стоящую посреди ванной на коленях, и бросился за Катей, едва прикрыв полотенцем причинные места. Вот же идиот! — Катя! Постой, Катя!

Потом, увидев себя самого во всей красе в зеркале, висящем над комодом у выхода из квартиры, остановился. Это ж Катя! Ей лучше не видеть меня такого… И что теперь? Всё коту под хвост? Она ж теперь меня и на километр к себе не подпустит!

Стоял перед долбаным зеркалом и, как последний идиот, смотрел на себя. Ну, ни за что ведь не поверит, что у меня с Инной ничего на было! Ха! Как же не было? Это для меня не было… Но она-то видела! Нет, ну надо же так лохануться! Если бы мне кто-то из друзей рассказал о подобном случае… никогда бы не поверил такой отмазке — "не хотел", "она сама", "не верь глазам своим — поверь моим словам"!

— Марк, — сзади на плечи легли женские руки. — Марк, давай всё сначала начнем? У нас же раньше всё так хорошо было! И Маринка будет счастлива. Ты же знаешь, как она тебя любит, как она хочет, чтобы наша жизнь наладилась.

Ее руки зашарили по моей груди, нарочно касаясь сосков, спускаясь вниз, к полотенцу, которым я успел обмотаться, но останавливаясь ровно на границе ткани и пока не переходя ее.

— Я клянусь, никаких друзей больше, никаких стихов… Ни пьянок, ни… наркотиков. Я готовить буду. На работу пойду. Буду из агентства тебя вечерами ждать. С Мариной уроки буду делать… Давай попробуем! Прошу тебя!

Она твердила, как в бреду, что будет жить только для нас с Мариной, что никогда больше ни с кем и ни за что… Что любит и всегда любила… А я стоял голый посреди квартиры и понять не мог — она что, не слышала, что здесь была Катя? Не заметила, что я звал другую женщину, что нас видели? Что за…

— Инна, ты что… Ты под кайфом, что ли? — дошло наконец-то.

Потянул за руку, закатал накинутый ею халатик, сначала на левой, потом на правой руке. Но следов от уколов там не было. Подумал было, что ошибся, что она просто распереживалась и в чувствах своих не обратила внимания на Катю. И даже мысль мелькнула, что это мне самому моя Барышня повсюду чудится, а на самом деле её никак здесь быть не могло!

Но вдруг вспомнилось, как один бывший коллега рассказывал, что его знакомый наркоман кололся в ноги, потому что в вены на руках попасть не мог. Грубо задрал подол длинного халата, не обращая внимания на визги Инны, и увидел кучу синюшных синяков, кровоподтеки и красные точки от проколов иглой.

— Дура! Зачем из клиники ушла? Тебе же там помочь могли! Идиотка! Угробишь себя! Всю жизнь свою угробишь! Что ж ты делаешь? Зачем? Что ж тебе не живется? Ну, чего не хватает? Хоть бы о ребенке подумала!

Она заплакала, спиной сползая по стенке на пол. Вцепилась руками в длинные, когда-то так любимые мною, волосы и начала раскачиваться из стороны в сторону, подвывая:

— Ма-а-арк, помоги мне! Я жить хочу! Я не могу больше! Не хочу та-а-ак!

Присел на корточки рядом, обхватил ладонями лицо, заставил посмотреть на себя.

— Завтра обратно в клинику отвезу. И попрошу, чтобы тебя в отдельную палату под присмотром положили. Но если сбежишь оттуда, больше вытаскивать не буду! Поедешь?

— Да-да! Поеду!

— Инна, я уеду сейчас… ненадолго уеду. Тебя запру в квартире. Ты спать ляжешь. Утром отвезу. Согласна?

— Помоги мне-е! Так жить хочется! — она рыдала, и я, конечно, бросить её в истерике не мог. Напоил чаем, заваренным из чудом сохранившегося в кухонном шкафчике пакетика. Потом уложил трясущуюся, как от температуры, под два одеяла, дождался пока уснет, и решил ненадолго, часа на полтора только сгонять к Кате и вернуться обратно.

Понимал, что сейчас, наверное, не имеет смысла ехать и приглядеть за Инной было нужно… Просто потому приглядеть, что у неё, у дурочки, никого для этого больше нет…

Но у самого было тяжко на душе и, пусть поездка будет бессмысленной, пусть Катя видеть меня не захочет, я вот так все оставить просто не мог!

Расстроенный, уставший, несся по улицам уснувшего города и понимал, что, наверное, нужен подарок или, на худой конец, букет цветов — в прошлый раз она была в восторге от роз. Но ни времени,