Место встречи - Левантия - Варвара Шутова

полный порядок на кладбище был делом не веков, а всего-навсего десятков лет. Что тоже, конечно, невозможно, но не так страшно.

Кирилл Константинович тоже куда-то пропал — она не виделась с ним с конца августа.

В их последнюю встречу он сказал, что из-за переменчивой погоды очень болит шрам на голове — приходится сидеть дома.

На предложение Арины посмотреть, может, что-то подсказать, гордо отказался. Арине осталось только вздохнуть и подумать о том, как много раненых среди тех, кто никогда не был на фронте.

Но в этот раз Кодан окликнул Арину, когда она только зашла на кладбище. Арина предложила ему закурить, но тот отказался.

— Бросил. И вам советую. Все-таки очень неприятная привычка.

Арина только плечами пожала:

— Вы сильно изменились с нашей последней встречи.

— Ну что вы, вам кажется. Бросил курить, шляпу вот новую купил — не более того. А вот вы действительно изменились.

— Симпатичная шляпа. Но вот я как раз совершенно прежняя. Даже, как видите, курю.

— Мне трудно сформулировать отличия. Но раньше вы были как-то ближе к этому месту, какой-то немного… не из нашего мира. А теперь стали обычной.

Арина замялась. Не рассказывать же Кириллу Константиновичу про Шорина, не та близость дружбы.

— Но, согласитесь, до того как попасть сюда, все эти люди были обычными. Живыми.

— Да, обычной толпой. Заметьте, попав на кладбище, мы обретаем индивидуальность, — он прочел первую попавшуюся табличку из подписанных Ариной, — «Сергей Николаевич Лященко. Утолял жажду и давал жизнь садам». Красота, правда? А ведь он был обычный водовоз. Интересно, он при жизни знал, что он вот такой — почти библейский персонаж? Кстати, зря его вдова поскромничала. «Превращал воду в вино» — так было бы честнее, ибо пропивал всю свою выручку до гроша. Вот как смерть людей меняет — из пьяниц в почти святые.

— Работала я с одним Смертным, Митей Куницыным, он говорил, что после смерти люди не меняются.

— Вы не боитесь Смертных? Редкое качество в наше время. Я вас, кстати, в начале нашего знакомства за Смертную и принял. Было в вас что-то такое, немного… Как будто бы на границе между тем миром и этим.

— Откуда в Левантии Смертному взяться? Все в армии. Говорят, даже стариков еще не демобилизовали. Только школьников отпустили.

— Совершенно верно. Для всех война кончилась в сорок пятом, а для них она кончится, когда найдут последнего павшего воина, а не сообщат его близким, мол, ваш муж или сын погиб там-то. А ведь им все эти фокусы не так просто даются. Вы представьте только — человек в мгновение наполняется силой. Может подкову пополам разорвать, как булку, может танк поднять… И вот он всю эту свою силу до капельки отдает тому, кому она не нужна. Мертвецу. На войне — ради атаки, в которую живые не пойдут. А в мирной жизни — так вообще ради пустяков. А сила-то эта, которую в покойников вдыхают, она же от живых людей берется.

— Я знаю, говорю же — работала.

— Смертные — как тонкие сосуды, через которые переливается сама жизнь.

— Как поэтично!

— Несчастливая это участь — ради чужих прихотей переливать жизнь из одного тела в другое, не оставляя себе ни капли. Надо очень хорошо понимаешь, за что служишь, — не за деньги, не за паек, а за идею, в величие которой веришь больше, чем в самого себя. Иначе… — он сокрушенно махнул рукой.

— Пожалуй, буду радоваться тому, что я не Смертная.

— Напрасно. Им зато дано понимание, что есть жизнь, а что есть смерть. А это, поверьте, дорогого стоит. А если люди вдруг перестанут брезгливо бояться Смертных — и применят к ним научный подход… Впрочем, как ученый, могу сказать, что научный подход, примененный в любой области, делает эту область лучше, чище и полезнее людям.

— Все равно, выбирать родиться Смертным, Ординарным или Особым — не в нашей власти.

— Пока. Но поверьте, наука может многое. И, возможно, не мы, но наши внуки будут сами выбирать, кем им быть.

— Нет, пожалуй, все-таки даже если бы был выбор — я бы осталась Ординаром, — задумчиво произнесла Арина.

— В самом деле? Ваше право, — сказал Кодан и улыбнулся своей обычной любезной улыбкой.

Вдохновенное выражение, которое было таким необычным для его лица, снова куда-то ушло.

На следующий день Шорина на работе не было. «Отсутствует по болезни», — сухо сообщил Моня, давая понять, что подробностей не будет. Весь день он заметно нервничал, отвечал невпопад, явно не мог сосредоточиться на работе. А наутро заявился в несусветную рань и стоял на крыльце, вглядываясь в улицу, как собака, ждущая хозяина.

Шорин появился, как раз когда Арина вышла покурить.

— Ну как? — бросился к нему Моня. В глазах у него было столько надежды и любви, что сходство с собакой увеличилось многократно.

— Восемь из двенадцати, — буркнул Давыд и постарался пройти дальше.

— Ну это же здорово! Уже восемь! Ты же помнишь, было же шесть! Так, глядишь, лет за десять…

— Шорины до сорока не доживают, — все так же зло бросил Давыд. — Не успею.

Он чуть ли не смел Моню с пути, прорвался внутрь каретного сарая — и хлопнул за собой дверью кабинета.

На лице Мони было написано сильнейшее облегчение.

— Все будет здорово, вот увидишь! Мы еще повоюем, — шепнул он Арине. Арина пожала плечами и ушла к себе.

К обеду она так зарылась в работу, что не сразу заметила, что в ее кабинет зашел Давыд.

— Ты извини меня, — сказал он растерянно, — я с этой комиссией совсем голову потерял. Так надеялся, что в этот раз все на ура пройдет. Но вот не вышло.

— Что за комиссия?

— Вроде медицинской, только Особая. Я же это, — он досадливо поморщился, — сломанный дракон. Практически бывший. Раз в год хожу выяснить, не восстановился ли. Пока вот нет. Понимаешь, с тобой я… Ну, другим стал. Тоска проходить стала, все такое. Думал — все, вернулся. Оказалось — пока нет. Я тебя очень обидел?

Арина неопределенно дернула плечом.

— Ты простишь меня?

Арина улыбнулась Давыду. Он обнял ее и поцеловал.

— Вот так бы всегда — обнимать тебя. Долго-долго. Лет сто.

— Шорины до сорока не доживают.

— Зато живут красиво, —