Место встречи - Левантия - Варвара Шутова

— Пафоса, конечно, многовато, но по сути верно, — задумчиво произнес Моня. — Вот для меня война закончилась третьего сентября. Я спал, меня товарищ, Коля Гуляев, сапогом по спине разбудил. Я ему, мол, какого черта — а он мне: «Война закончилась!» И водки дает. А зачем мне водка-то, я и так счастливый, как не знаю кто. Мир вокруг вдруг ожил… Как будто смотришь кино, а оно вдруг цветное стало. И цвета такие яркие… В общем, у меня так.

И все начали рассказывать свои истории. Кому-то довелось расписаться на Рейхстаге. Кто-то ощутил неминуемую победу еще весной сорок четвертого, когда румын выгнали из Левантии. Кого-то выпустили из концлагеря. Наконец, остались только двое — Арина и Давыд. Они сидели рядом — и Цыбин глянул на них.

— У меня очень не к столу, — смущенно сказала Арина.

— Я сейчас умру от любопытства. Вы посмотрите — эта прекрасная во всех отношениях дама вчера за обедом рассказывала мне подробности вскрытия трупа. А теперь говорит — не к столу. Я просто не представляю, что это должно быть! Рассказывай! Готов лично извиниться перед каждым, кому эта история испортит аппетит.

— Давай потом…

Моня не стал настаивать. Но когда позже оказались на кухне втроем — Арина, Моня и Давыд, все-таки попросил рассказать.

— Дурацкая история. Понимаешь, люди сердцем победу чуяли а я… извините, задницей.

Мужчины засмеялись от неожиданности.

Арина смотрела на них и чувствовала — они поймут. И рассказала про маленький румынский городок, где их госпиталю, привыкшему к поездам и палаткам, отвели аж целую частную больничку. Где было чистенько, светло и даже медикаменты не разворованы. Это когда они уже привыкли, что даже самые простые вещи — бинты, вату, йод — надо экономить. А тут — все есть, все на месте.

И вот Арина поинтересовалась у одного парня из хозчасти, а где выкопана яма. Важная вещь — народу много, если быстро не выкопать — все вокруг загажено будет. А он засмеялся — и отвел ее прямо в больничке этой в теплый кафельный сортир. С водой из труб, с лампочкой под потолком, с мягкой бумажкой в ящике. И с крючком на двери. Самым настоящим. И вот села Арина, а там — сидение деревянное, теплое.

У нее тогда аж истерика случилась. От переизбытка эмоций. Вот такая глупость невозможная.

Арина замолчала и спрятала глаза. Что Моня, что Давыд рассказывали о войне мало, сводили все к шуточкам, но все равно — то, что удавалось узнать, было такое… Настоящее. Страшное, за пределами представления Ординарного. А она тут — про сортир. Сейчас эти двое брезгливо скорчатся…

— А ты спрашиваешь, Давыд, что я так дорожу шелковыми носками. Вот ровно поэтому, — улыбнулся Моня, — потому что они — из нормальной жизни. И ты кофе пьешь по две чашки за день по той же причине. Или нет?

Шорин улыбнулся и закивал.

Разошлись уже совсем поздно. Арину, как всегда, провожал Шорин.

— Значит, говоришь, Моня за мной ухлестывал? — Арина до сих пор не могла поверить.

— «Ах, сними сапожки, пусть тебе прибой поласкает босые ножки!» и все такое. Если это не ухаживания, то я не знаю…

— Ой, Давыд, ты же знаешь Моню лучше меня. Он машинально начинает ухаживать за любой дамой от пятнадцати до девяноста, что оказалась в поле его зрения. Ну, и за тобой заодно. А может, это у вас роман? — добавила она ехидно.

— То есть вы не пара? — уточнил Давыд, пропустив колкость мимо ушей.

— Не-а. Абсолютно.

Судя по всему, Давыд изобразил что-то лицом, то ли крайнее удивление, то ли радость — Арина не видела в темноте. Самой ей от этого дурацкого разговора стало вдруг легко и весело.

Давыд подождал, пока Арина откроет дверь своего кабинета. Дело было небыстрое — старый капризный замок отказывался подчиняться.

— Давай помогу, — Давыд взял у Арины из руки ключ.

— Ты не сумеешь, тут подход нужен.

— Сейчас разберусь. Ага, тут поднажать, здесь приподнять… Давыд нажал на дверь — и она открылась.

— Скажи честно, это ты наколдовал?

— Взлом с применением Особых способностей — это статья. Ты меня за жулика не держи. Просто подход нужен. А что у тебя руки такие холодные? — спросил он, передавая ключи.

— Не знаю. Уже года четыре согреться не могу. Все время мерзну.

— Дай погрею.

Он не стал дожидаться ответа, а погрузил ее ладони в свои.

Арина почувствовала сначала уколы, как от слабого тока, а потом — тепло. Оно проникало в каждую клеточку тела, обволакивало, пьянило. Она подняла голову, чтобы посмотреть на Шорина, поблагодарить его, но в этот же момент он наклонился — и их губы коснулись друг друга. Они отстранились испуганно, но потом вновь прижались друг к другу губами.

— Девочка, с огнем играешь, — прошептал Давыд через вечность, переводя дыхание, — я не смогу остановиться.

— Не останавливайся, — выдохнула Арина и сама потянулась к его губам. Старый диван жалостно скрипнул, когда они почти упали на него.

Арина потом совершенно не помнила, что было и как это было. Помнила только, что вдруг оказалась в своем теле, почувствовала, что вот эти руки, ноги, все остальное — это она и есть. Живая. Настоящая. Очень счастливая.

А потом они бесконечно долго лежали обнявшись.

— Прости, — голос Шорина звучал хрипло, как будто он до этого лет сто молчал, — мне показалось, или ты была…

— В моем возрасте это называется «старая дева».

— И как, стоило оно того?

— Вполне.

— Тогда повторим?

И он властно привлек ее к себе.

— Извини, вот теперь я точно должен идти, — сказал Давыд где-то через час, с удовольствием наблюдая, как Арина курит, сидя на окне.

Она ощущала, что движения ее изменились. Что теперь они стали — ее движениями. Ее руки подносили сигарету к ее рту. Ее легкие вдыхали дым. Как будто после долгого отсутствия она вернулась домой. В себя.

— До завтра, — прошептала она Шорину.

Первый раз в Левантии ей не страшно было засыпать.

В маске и без маски

— Я требую, чтобы вы положили этому конец! Разная тварь разухабилась, а вы сидитесложа руки! Вы же понимаете, они не мое