Онмёдзи - Баку Юмэмакура

половине тела постепенно становилась прежней, гладкой и чистой.

Из широко разведенных бедер сидящей в позе лотоса женщины выползала черная змея. Толщиной она была с руку Хиромасы. Длинная. Когда она появилась примерно на длину руки, это была всего лишь половина. Казалось, что не может быть такого, чтобы между гладких белых ног женщины могла поместиться настолько омерзительная вещь.

Хиромаса не мог пошевелиться с поднятым мечом.

— Сейчас! Вышло, Хиромаса! — сказал Сэймей. Змея, выползшая из паха женщины, заскользила по снегу.

— Да! — воскликнув, Хиромаса опустил меч на змею. Но разрубить не смог. Безумная сила отдачи вывернула меч из его рук. Хиромаса со стоном стиснул зубы. Собрав всю силу своего тела, сжал меч, собрал всю силу духа, какую только нашел в себе.

Кольцами извивалась змея.

Почти теряя сознание, Хиромаса с резким выдохом рубанул мечом. Почувствовал, что меч что-то разрезал. Змея распалась на две части. И как только она была разрублена, в ту же секунду змея исчезла. Женщина упала лицом вниз на снег, с которого только что исчезла змея.

— П-получилось, Сэймей! — сказал Хиромаса. На его лице мелкими капельками выступил пот.

— Да. — К этому моменту Сэймей уже стоял и сжимал в каждой руке по игле. Иглы, которые он только что вынул из тела женщины. Их он спрятал себе за пазуху. — Ты молодец, Хиромаса. — Он подошел на несколько шагов.

С протяжным вздохом Хиромаса отодрал собственную, словно бы приросшую, руку от рукояти меча. Рука была белой. Настолько сильно он сжимал меч.

— Условно говоря, ты убил демона. А это простой силой не сделать, — сказал Сэймей.

Женщина медленно поднялась. Морщины исчезли как сон. Снова было ее лицо, прекрасное и исполненное грусти. И из ее глаз исчезло то странное, синее, жуткое свечение.

— Все прошло, — сказал Сэймей женщине. Женщина начала молча облачаться в холодное монашеское одеяние, что сняла прежде.

— Благодарю Вас, — она тихо склонила голову, закончив облачение.

На женщину, на Сэймея, на Хиромасу падал снег.

— В следующий раз еще через тридцать лет, — прошептал Сэймей. Женщина кивнула:

— Увижу ли я Вас тогда еще раз, господин Сэймей?

— Этого я не знаю. Это ведь будет через тридцать лет, — ответил Сэймей.

Никто не двигался. Очень долго они стояли в темноте, словно бы прислушиваясь к звуку тихо падающего с неба снега. Наконец…

— Итак, с вашего позволения… — тихо сказала женщина.

— Да, — коротко ответил Сэймей.

Женщина поклонилась и тихо ушла. Она не обернулась. И Сэймей ее не окликнул. Она просто ушла. Сначала на снегу оставались следы ее ног, но очень скоро их укрыл снег, и они тоже исчезли.

3

— Что это было, Сэймей? — спросил Хиромаса после того, как они вернулись в комнату на прежнее место.

— Человек, который перестал быть человеком, — ответил Сэймей.

— Что?!

— Цветы — цветы, потому что вянут. Не увядающий цветок — уже не цветок.

— Ты говоришь о том колокольчике?

— Пожалуй…

— Что ты имеешь в виду?

— Она тоже не увядающий цветок.

— Не увядающий цветок?

— Та женщина. Она нисколько не изменилась сейчас по сравнению с тем, какой я ее видел тридцать лет назад.

— Что?!

— Та женщина, она не стареет. Она всегда такая, чуть старше двадцати.

— Правда?

— Да. И в этом году ей, пожалуй, исполнится триста лет.

— Быть не может!

— Триста лет назад она съела мясо русалки, которое получила от прожившей тысячу лет лисы. Она — Сирабикуни, монахиня с белого холма. Та женщина.

Хиромаса не нашел слов.

— Если съесть мясо русалки, то человек, съевший его, перестает стареть.

— Такое и я слыхал.

— Ну, вот это — она, — сказал Сэймей. — И еще, она — моя первая женщина…

Сэймей перевел взгляд из комнаты с распахнутыми настежь дверьми на заснеженный сад. Снег шел по-прежнему тихо.

— Она живет тем, что продает мужчинам свое тело.

— Что?

— И более того, людям низкого происхождения, тем, у кого нет денег. Каждый раз за случайную цену. Бывает, за хвостик сушеной рыбы. Бывает и вообще без платы. — Сэймей говорил словно бы сам с собою, не обращаясь к Хиромасе. — Она не стареет, но годы, которые не прибавляются к ее внешности, скапливаются в ее теле, и, наконец, превращаются в демона…

— Почему?

— Потому что в нее льется мужское семя. Пролитое мужчиной семя соединяется в ее теле с тем возрастом, который не ложится грузом на ее плечи.

— Но…

— Не стареть, не умирать — это значит, что нет необходимости производить на свет детей.

— …

— Та женщина не может рожать детей. А, принимая в течение тридцати лет семя мужчин, которое не обращается в детей, она накапливает семя в своем теле, и оно соединяется с ее годами, и превращается нечто, подобное тому демону Ката. Если оставить все как есть, то когда-нибудь и она сама превратится в демона…

— Хм…

— Вот поэтому раз в тридцать лет из ее тела изгоняют демона.

— Так вот в чем было дело, Сэймей!

— Чтобы убить демона Ката, простой меч не поможет. Непременно нужен меч, которым были убиты несколько человек.

— Поэтому этот меч?

— Да, — ответил Сэймей.

Снег тихо падал. На этот снег молча смотрели Сэймей и Хиромаса.

— Послушай, Сэймей! — сказал Хиромаса. — Человеку следует когда-нибудь умирать.

Его голос был очень серьезен. Сэймей не ответил. Он смотрел на снег. Некоторое время они слушали звук снега.

— Почему-то, не знаю почему, но мне стало так печально… — сказал Хиромаса.

— Ты — добрый человек, — коротко прошептал молчавший Сэймей.

— Добрый человек?

— Добрый, — короткий ответ.

— Хм.

— Хм.

Никому не кивая в знак согласия, а просто каждый себе под нос коротко шепнули двое. И больше ни о чем не говорили. И смотрели на снег.

Снежинки летели одна за другой, и все на земле укутывало белым небесным безмолвием.

КНИГА 2

Рассказ 1

Бес

1

Минамото-но Хиромаса пришел в дом Абэ-но Сэймея в проулке Цутимикадо в начале месяца Минадзуки. Вечерело. Шел дождь. Мелкий холодный июньский дождичек, какой идет перед началом сезона муссонных «сливовых» дождей.

Когда Хиромаса вошел в распахнутые настежь ворота усадьбы, вокруг все пахло мокрой травой. Листья сакуры, листья сливы, стебли молочая, листья пальм, молодая зелень клена — все было мокро, все сверкало. Репейничек волосистый, молочай-солнцегляд, физалис, гибискус — полевые травы росли полянками тут и там, занимая собой весь сад. Казалось, что какую-то горную лужайку взяли — и без изменений переместили сюда.

Сад выглядел так, словно растениям разрешили расти, как им вздумается, но если как следует приглядеться,