Москва. Полная история города - Мария Баганова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Екатерина II поручила «генерал-поручику Бауэру произвести водяные работы для пользы престольного нашего города Москвы». Громовой ключ подходил идеально: Мытищи находятся на гораздо более высокой отметке, чем Москва, и вода оттуда могла идти самотеком. Но даже и при таких благоприятных условиях работы было немало, ведь воде нужно было преодолеть около 16 километров, а для этого нужно было соорудить подземные галереи и акведуки.
Строительство Мытищинского водопровода продолжалось 25 лет, и 28 октября 1804 года он был открыт. Этот день Московский водопровод считает своим днем рождения.
Увы, довольно скоро возникли проблемы: при строительстве использовалось дерево, оно начало гнить, да и в кирпиче появились трещины. Спустя всего десять лет качество воды уже сильно испортилось, теперь москвичи брали воду из фонтанов «только по совершенной нужде».
К 1830 году водопровод реконструировали, кирпичные водоводы заменили чугунными, а самотечную систему – водонапорной, для чего в селе Алексеевском соорудили насосную станцию с двумя паровыми машинами. Эта станция гнала воду в резервуары на Сухаревой башне, а уже оттуда вода направлялась по трубам к городским фонтанам на Сухаревой, Лубянской, Театральной, Воскресенской и Варварской площадях. В столице уцелело всего два таких фонтана: Петровский (на современной Театральной площади) и Никольский, раньше находившийся на Лубянке, а теперь перенесенный в Нескучный сад. Автором обоих был скульптор Витали.
Город наконец получил чистую воду, и радости москвичей не было предела. Поэт Языков даже написал по этому случаю стихи – и их выгравировали на часовне в Мытищах:
Отобедав сытной пищей,
Град Москва, водою нищий,
Знойной жаждой был томим;
Боги сжалились над ним;
Над долиной, где Мытищи,
Смеркла неба синева;
Вдруг удар громовой тучи
Грянул в дол – и ключ кипучий
Покатился: пей, Москва!
Социальные объекты
За свое царствование Екатерина построила в Москве не только столь нужный городу водопровод, но и еще несколько объектов, которые сейчас бы назвали социально-значимыми: это Павловская бесплатная больница[20] за Серпуховскими воротами, Воспитательный дом – приют для подкидышей, училище акушеров, заведение по народной гигиене, институт благородных девиц.
Инициатором строительства Воспитательного дома был известный филантроп Иван Иванович Бецкой. Императрица стала первой жертвовательницей. В числе благотворителей был и известный московский чудак Прокофий Акинфиевич Демидов – старший сын уральского горнозаводчика, богач, прославившийся своими причудами.
Дом его на Басманной улице был обшит снаружи листами железа: хозяин безумно боялся пожаров. Зато интерьеры особняка изобиловали золотом, серебром и самородками. Вместо обоев стены были затянуты бархатом. По комнатам ходили ручные обезьянки, а серебряные фонтаны на столах струили вино.
Демидов кичился своим богатством, устраивая забавы довольно дурацкие, но стоившие дорого. Так однажды организовал в Москве катание на санях в самый разгар жары в июле. Вместо снега по улицам он рассыпал немыслимое количество довольно дорогой соли. Впрочем, прокатившись на тройке, разрешил москвичам ту соль разобрать – не пропала.
Любил он над людьми издеваться: то поспорил с каким-то лентяем, что тот не сможет пролежать в постели целый год, не вставая. То организовал народную попойку с дармовым вином, так что несколько сотен человек померли с перепоя. То околоточного надзирателя извалял в меду и в пуху, прицепив ему к тому же лисий хвост. То издал сатиры такие злобные и грубые, что Екатерина повелела сжечь их под виселицей рукой палача. А Демидов взял в аренду все дома вокруг площади и принялся распродавать билеты на казнь своих творений, словно на представление. Как-то так сильно он разозлил государыню, что всегда добрая и сдержанная Екатерина отвесила ему здоровенную пощечину. Понял тут Прокофий Акинфиевич, что хватил через край и стал прощения просить. И тогда повелела ему императрица дать денег на Сиропитательный дом. Выполнил! Выстроил на свои средства родильный институт… Но и тут не мог удержаться от озорства: то выдаст учреждению тысячу рублей медными деньгами, то пришлет вместо денег каждому опекуну по скрипке… А потом, словно усовестившись, подарил приюту каменный дом свой на Донской улице, у церкви Ризоположения.
Ходил анекдот, что Демидов предложил полтора миллиона – гигантские деньги – на Университет, но с условием, что здание построят на Воробьевых горах. Тогда не срослось, а вот в наши дни именно там Университет и построили!
Москва – город контрастов
Екатерина Вторая Москву недолюбливала. Ее деятельной натуре претила московская расслабленность. «Москва – столица безделья и ее чрезмерная величина всегда будет главной причиной этого, – писала императрица. – Я поставила себе за правило, когда бываю там, никогда ни за кем не посылать, потому что только на другой день получишь ответ, придет ли это лицо, или нет; для одного визита проводят в карете целый день, и вот, следовательно, день потерян. Дворянству, которое собралось в этом месте, там нравится: это неудивительно; но с самой ранней молодости оно принимает там тон и приемы праздности и роскоши; оно изнеживается, всегда разъезжая в карете шестерней, и видит только жалкие вещи, способный расслабить самый замечательный гений. Кроме того, никогда народ не имел перед глазами больше предметов фанатизма, как чудотворные иконы на каждом шагу, церкви, попы, монастыри, богомольцы, нищие, воры, бесполезные слуги в домах – какие дома, какая грязь в домах, площади которых огромны, а дворы грязные болота. Обыкновенно каждый дворянин имеет в городе не дом, а маленькое имение. И вот такой сброд разношерстной толпы, которая всегда готова сопротивляться доброму порядку и с незапамятных времен возмущается по малейшему поводу, страстно даже любит рассказы об этих возмущениях и питает ими свой ум. Ни один еще дом не забыл совсем старинное слово «дозор». Поспешность, с какою я пишу это, производит то, что я, может быть, забываю много обстоятельств, которые вместо того, чтобы уменьшить, усилили бы то, что я говорю; как, например, статья о фабриках огромной величины, которые имели безрассудство там устроить и в которых чрезмерное количество рабочих, все еще пользующихся привилегиями, очень противоречащими доброму порядку, увеличивают смуты, которым во всякое время подвергался этот город. Не следует еще исключать из этой черты
