Повелительница лабиринтов - Владимир Богомолов

 Лента дороги вилась в хрустящей от летнего зноя степной траве и редким безжизненным кустарником. Дорога на всем своем протяжении не была безлюдной. То и дело подвода обгоняла попутчиков пеших и вооруженных велосипедами, которые уважительно расступались перед ней, остановившись по обеим сторонам от дороги. Странным было то, что велосипеды использовались путниками не по назначению. Вместо их тел, велосипеды несли кладь и утварь, используя самих владельцев как тягловую силу,  будто это были не люди, а запряженные в них лошади. Разница с громыхающей подводой была лишь в вознице, который отсутствовал в велосипедном экипаже.

 Возница в подводе был, но постороннему наблюдателю была непонятна его миссия по той простой причине, что дед на передней лавочке подводы всю дорогу также привычно дремал на палящем солнышке, как привычно и не спеша шла шагом старая лошадь, видимо, наизусть зная дорогу от полустанка железной дороги до деревни. Опущенные поводья не влияли на ее маршрут, как и дремавший возничий, уверенный в ней больше, чем в себе. Изредка лошадь фыркала тревожно, когда из травы вдоль дороги внезапно взлетали ею потревоженные полевые птицы, пытаясь своим стремительным полетом увести беду от гнезда с выводком птенцов. Круп ее, то и дело вздрагивал от нашествия слепней и мух, сопровождавших ее столь тщательно, сколь неотступно следует эскорт за машиной правителя, который ничто не может отвлечь от задания, как и плеть  лошадиного хвоста, спугнуть назойливое сопровождение.

   Кроме пыли, подводу сопровождал аромат степи. Его неповторимость была обязана разнотравью, которое цветным ковров покрывало степью от горизонта до горизонта. Каждая былинка в нем, пыталась спеть свою партию цветом и запахом в мощном хоре земли, чтобы не потерять свое достоинство и величаво присутствовать на ней,  год за годом, отвоевывая свое право здесь жить, выделяясь индивидуальностью  в среде себе подобных. Так и люди, отвоевывают свое право, преодолевая испытания и невзгоды, уступая и наступая, обходя и пробиваясь напролом, выжидая и торопясь.

 От раздумий Наташа вернулась к реальности, завидев на горизонте многоликие кровли хутора, которые словно цветы в степи, поражали многообразием, представляя взору достаток хозяина. А он во все времена разнился у хуторян, как разнились своей красотой и долговечностью кровли. Дешевая, соломенная крыша доставляла беспокойство хозяину дома чуть ли не каждый год, зато черепичная служила не одному поколению большой казацкой семьи.  Уже въехав на улицу, подвода отбивала дробь колесами вдоль заборов и ограждений, которые стремились не отставать разнообразием от красоты степных трав, заставляя молодую женщину с малышом крутить во все стороны головой, чтобы его оценить.

 Наконец, возница проснулся, почуяв волнение лошади и учуяв запах свежеиспеченного хлеба смешанного с дымом из русской печи за плетнем забора. Он сонно зевнул, крякнул и остановил натянутыми вожжами лошадь. Та в ответ радостно несколько раз фыркнула и громко заржала, призывая хозяйку дома проявить и к ней свое гостеприимство. Увидев спешащую к ней невысокую худенькую женщину, хорошо знакомую ей, она успокоилась и начала пощипывать траву возле штакетника деревянных ворот, ожидая плату за извоз водой и овсом.

 Спрыгивая на землю с высокой подводы, Наташа почувствовала, как затекли ноги за долгую поездку от полустанка без платформы, у которой останавливался «рабочий поезд», привезший ее из города вместе с ночной сменой ранним утром. Разминая ноги, она сняла Влада и подтолкнула его навстречу, спешившей по длинной стежке между зарослями смородины от дома к воротам, тете Нюре.

 - Наточка! Здравствуй дорогая! Добрались? А это кто? Ухты, совсем большой и топает уже! А я тут гутарю всем, что сынок у Наточки маленький совсем, а он уж топает во всю прыть! Дед Трифон, сосед мой, уж третий раз с утра наведывается, все спрашивает, когда уж на Наткиного казака поглядеть смогу. А он и точно казак уж. Вона, какой вымахал! – тетя подхватила на руки топающего навстречу к ней Влада, и закружила с ним, все  приговаривая, не в состоянии скрыть радость от вида долгожданных своих гостей.

         Наташа не любила, когда ее называли так. Уж очень просто и по селянски звучало ее имя Анастасия. А Настя, просто выводило из себя. Еще в Ленинграде, она переиначила свое имя на более звучное, благородное, европейское.  Наталья, Натали, Наташа более соответствовало ее новому статусу жены известного конструктора.  Тетка ей невзначай напомнила, невзирая на ее высокомерие. А сама Настя - Наташа, пусть и солидна  теперь, с новым молодым мужем офицером,  пусть строит из себя молодую даму, прибывшую только что из Германии, для нее она все та же племянница.

         А она себя чувствовале совсем иначе. Она теперь уже не Натка! Еще два дня назад она гуляла с сыном по городу, где была поставлена жирная точка в такой страшной и долгой войне.  А сегодня с зарей прошла мимо силуэтов двух английских танков Антанты на привокзальной площади Луганска, чтобы поспеть на четырехчасовой поезд вместо уже привычной прогулки с сыном по улицам Потсдама.

          Теперь вот ее окружение: эта старая казачка и дед на козлах, да еще тот атаман, что в полном казачьем мундире в тапочках спешит от ворот через дрогу, за место шабли с клюкой в руке. Без кокарды и портупеи, старик смешон в своем желании хранить дух казачьей славы Дона.

         Деревенская девчонка Натка еще полна очарования свежести аккуратно-стриженной зелени и белизны скульптурных композиций, расположенных вдоль аллей парка Сан-Сусси, еще не утих ее восторг от царственного величия дворцов и замков в стиле рококо.

         Нет, не Анастасия она, а Наташа! Русская женщина, жена офицера победителя, перед которой уважительно расступаются женщины тех немцев, чьи сабли как трофеи победителя привез донской казак ее брат.

          Да, она вынуждена была , из-за малолетнего болезненного сына вернуться к своему  солдату отцу. Да, она так и не успела его по настоящему обнять и подробно рассказать о том, что она видела в его Германии уже без грохота сражений.  Да, она вновь, как и всю молодость свою, опять стоит в дорожной пыли донского хутора возле фыркающей, то и дело, лошади, вся измазанная сажей и пропахшая насквозь паровозным дымом.

          Но она уже давно не Ната. Она уже десять лет Наташа. И она уже не селянка из провинции, а городская дама познавшая столицы двух великих европейских государств. И здесь она долго не задержится, зная что теперь ее жизнь там, в Европе, среди побежденных немцев и русских победителей. Отныне маршрут ее прогулок не с коромыслом и ведрами за питьевой водой к реке Деркул за два километра, а от Луизен-Платц по аллее Сан-Сусси через Парк Марли к Церкви Мира, по любимому теперь ею Потсдаму.

         А эта «романтика паровозов» в ее далеком прошлом, которое и вспоминать не хочется! Еще покойный первый муж ее избавил от сажи и дыма паровозных труб войны, запустив в серию тепловозы своими мощными дизельными двигателями на ее родном заводе с тем, чтобы затем, словно принц на стальном коне умчать ее покорять столицу Петра. И вот теперь она уже сама покоряет Европу. Без грохота орудий, а тихо и мирно, не тратя сил и крови, не испытывая голода и страха минувшей войны. Теперь настало ее время, время Натали из Питера.

         Встряхнув замысловатой прической, в непривычном для соседей хуторян по крою и качеству платье, гордо подняв голову в модной шляпке с лентой, Наташа величаво, словно принцесса, зашагала босиком к старинному казацкому дому вдоль кустов смородины, которые заросли настолько, что больше напоминали лес, нежели кусты в саду. Нет, она теперь лишь недолгая гостья здесь, а не беженка из оккупированного немцами Луганска или, как там его - Ворошиловграда! Те страшные холодные и голодные дни больше никогда не заберут годы ее жизни. Такого она больше не позволит себе никогда!

        Наташа, наконец, почувствовала насколько изменилась она сама и ее жизнь. Это особенно чувствуется здесь, в большом казачьем курене, где жила большая семья гордых свободолюбивых людей с Дона. Где теперь доживает свой век последняя из них, ее тетка Нюра, похоронившая весь свой род мужской кроме сына и дочери, которые еще слишком малы для великих сражений великих стран и их правителей.

       Зайдя в большой пустой дом, где расположение комнат шло по кругу, Наташа вспомнила слова своего деда Матвея, что привычно глядел на нее с древнего портрета среди многочисленных фотографий родни на стене  напротив печи, разделявшей прихожку и горницу. Он не раз ей рассказывал, как строился этот дом большой семьи Можаевых на хуторе Можаевка, что возле Герасимовки в Станице Луганской.

       Дед Матвей ей и растолковал, отчего их дом зовется куренем. Монголы куренем называли кочевья, окруженные телегами. Куренем же называли и отряд, оборонявший этот укрепленный лагерь. В этом значении слово бытовало у запорожцев. Куренем у запорожцев и у кубанцев назывался полк. И все эти круги обозначены одним словом: "куря" – круг, стойбище. Оттого круга и расположение комнат по кругу, оттого и зовется он куренем.