Повелительница лабиринтов - Владимир Богомолов

       Зайдя в большой пустой дом, где расположение комнат шло по кругу, Наташа вспомнила слова своего деда Матвея, что привычно глядел на нее с древнего портрета среди многочисленных фотографий родни на стене  напротив печи, разделявшей прихожку и горницу. Он не раз ей рассказывал, как строился этот дом большой семьи Можаевых на хуторе Можаевка, что возле Герасимовки в Станице Луганской.

       Дед Матвей ей и растолковал, отчего их дом зовется куренем. Монголы куренем называли кочевья, окруженные телегами. Куренем же называли и отряд, оборонявший этот укрепленный лагерь. В этом значении слово бытовало у запорожцев. Куренем у запорожцев и у кубанцев назывался полк. И все эти круги обозначены одним словом: "куря" – круг, стойбище. Оттого круга и расположение комнат по кругу, оттого и зовется он куренем.

       Старый дом, переживший все поколения мужчин большой семьи, был  одноэтажный на высоком гранитном цоколе с глубокой верандой, на которую выходила дверь и два окна. Веранда была с парадным крыльцом с "зонтом" и половиной лестничного марша в уровень земли. Свой дом, тогда еще молодой мужчина строил для родителей и  жены, не успев ее забрать из-под венца.

       Строительство куреня он начал с укладки фундамента, который сложил добротно из гранитных камней. Фундамент постепенно переходил в стены первого этажа. Верхняя часть дома рубилась из местного леса: дубового. Он стволы дуба обтесал с четырех сторон и распилил на толстые пластины; щели забил глиной, обмазав ею и снаружи, чтобы потом их  побелить.

 Четыре окна куреня выходили на улицу, одна стена получилась глухой, без окон. Особенными в его курене были балкончик и "галдарея" : такой забранный досками наружный коридор. Балкончик, которым он опоясал весь дом, у казаков назывался – балясником. Не случайно, про женщин, которые любили посплетничать на таком балкончике, говорили, что они "лясы точат".

          На самом деле Матвею он служил для того, чтобы удобно было открывать и закрывать ставни, которыми окна закрывались только снаружи. Они и сейчас были такими, как их сделал дед: одностворчатые, навесные с тонкими декорированными композициями.

          Окна дед тоже украсил резными наличниками, разнообразными фигурками, которые не только украшали, но еще служили оберегом суеверному Матвею: по его убеждению, они должны были защитить его родных от злых сил, чар и колдовства недобрых людей. А еще, шутил дед, балясники нужны для гостей, чтобы те могли наблюдать в окнах семейные праздники: свадьбы и проводы, а потом сплетничать о гостеприимстве хозяев.

          Крыша куреня была видна далеко в степи. Ее четырехскатная, некрутая кровля из черепицы была гордостью деда Матвея. По его замыслу с того времени, дом мазали и по сей день.

         Однажды Наташа видела, как по стенам мужики вбивали мелкие колышки: в щели, в трещины – чтобы лучше держалась обмазка. Потом набивали решетовку, набивая крест–накрест дранку. А когда весь дом был украшен по кругу таким орнаментом, тетка Нюра собрала всех женщин хутора. Мужики привезли подводой глину и замешали ее с навозом, но без соломы. Навоз приносили только конский – сухой, рассыпчатый, другой казачки, не понятно почему, не признавали материалом для строительства. Месили глину для обмазки женщины босыми ногами в огромной неглубокой яме во дворе. А потом мазали  сразу весь дом.

 Вымазанный, дом стоял сутки,  затем три соседки тетки подмазывали, затирали трещины, выглаживали неровности еще целый день. Но это было лишь раз, когда хозяйка решила обновить стены дома. Потом каждый год она сама его «мазикала» жидкой глиной. А уже теперь, спустя годы, обмазка приобрела каменную крепость.

         Еще ребенком, Наташа любила лазить на чердак, который все хуторяне называли полатями. В нем окна не полагались, потому как лазили туда  по приставной лестнице из прихожей, которая упиралась в «оконышко» в потолке, закрытое дверкой. Откидывая дверку вверх и на сторону, отворялась дорога на полати свету. Его вполне хватало, чтобы не перепутать золотое ожерелье лука с цинковой, пахучей связкой вяленых лещей.

         Всё на чердаке распределялось относительно дымохода и трубы, столпа. Сухо пахнувшие кирпичом и глиняной обмазкой, горизонтальный дымоход-лежень и труба, венчали собой древнюю отопительную систему.

        Дома на хуторе красили после помазки  в один из трех цветов голубой, синий, желтый. Все эти цвета славно гармонировали с разноцветным степным многотравьем, желтыми головками подсолнухов, белыми облаками на открытом широком просторе голубого донского неба. Но старобытная казачья душа тетки Нюры принимала только желтый, который она получала из желтой глины из оврага за хутором возле реки Деркул.

        Полов в доме не было, их заменяла красная глина, которая часто опрыскивалась водой и покрывалась свежей скошенной травой. Аромат в комнатах стоял не хуже, чем в степи по утренней заре. И ноги ласкали травы и сам пол дарит прохладу своей глиной красной, и глаза радовались разнотравью на полу. А спалось как с таким ароматом!

       Столько уж лет минуло, как дед Матвей построил этот дом, а в нем все по-прежнему. И образы в углу, на которые молится баба Мария, и фотографии родни в рамочке на стене висят вечно, словно фрески в древнем храме. Деда Матвея, как всех мужчин в доме, уж давно вынесла на кладбище за хутором не одна война, которая пронеслась над крышей его дома. Некоторые не добрались до родного дома, и покоятся в разных степях и в разных странах, чаще, неведомо каких. Уж видно такова доля казака на Дону, кровью отстаивать право на свободу выбора своей судьбы.

       Как-то вечером, дед Матвей зажег лампаду под образами в углу и долго молился. А на утро, когда маленькая Настенька пристала к нему с вопросом, отчего дед хмурый и злой, и отчего он вчера так долго говорил с Господом, дед ей рассказал одну историю, а скорее притчу. Нет, пожалуй, это было его предсказание, которому не было суждено сбыться. А может, еще время того предсказания деда Матвея не пришло? Так оно или нет, но Наташа и сейчас помнила его слова. 

 - «Слышь, чё гутарю доченька, запомни слова старого казака. Наступят лихие времена, когда казаки на Дону нашем потеряют свою честь и гордость от дедов, и пустят в свои души и на землю свою Мамаев татарских и безродных всяких, что будут они хуже той Орды, что побороли деды наши и прадеды много веков тому.

 - Будут они хуже тех комиссаров, что трижды раскулачивали меня и деда Василия твоего, что заставили сняться с родных земель казаков наших. Будут хуже и той чумы, что коричневой пеной прошлась недавно по краю родному.

 -  Бог у них будет лишь один, и править он будет всем и везде их руками. И имя тому Богу – Деньги. Лишь они одни будут Выше и дороже матери и земли родной, дороже сына и дочери, дороже крови людской. Заберут те инородцы последнее из каждого куреня казачьего, лишат земли его родительской кровью завоеванную. Поделят наш край Донской на куски, на земле и под нею матушкой.

 -  И по хутору нашему раздел проведут таков, что отец к сыну не дойдет, мать к дочери своей. И станут казаки Донские между собой враждовать и воевать, и станут они на разных языках гутарить, и забудут они свою гордость и корни свои. Наступит тогда погибель роду казацкому. После останется лишь история наша, писанная в книгах умных, да вот только читать их никто не будет более. 

 -  А времени до зла такого уж меньше полувека осталось. Как только наступит новое тысячелетие, так и наползет эта чума лихая на наши казачьи головы. Запомни слова мои доченька и проверишь все сама. Я уж до той поры поди и не доживу, девонька милая моя.»

 Наташа вспомнила слова деда, бродя по пустынным комнатам, ступая босыми ногами по траве, что ковром лежала на прохладной глине пола, и уже думала о своем, о "бабьем горе". Свою женскую  мечту она успела воплотить, родив сына, так похожего на красавца мужа. Но забыла об осторожности и нажила себе новую беду. Не мудрено было ее нажить, имея рядом столь темпераментного, молодого мужчину. А вот решать ее, придется самой, хоть наслаждение тех ночей, что пришли после многомесячной разлуки, делили пополам.

 Нет, ее проблема разрешима легко. Уже через неделю, Наташа надеялась, забыть о свое внеурочной и нежданной беременности. Но все же, на душе было не спокойно, и страх перед надвигающимся событием заползал внутрь, наполняя сознание единой мыслью о предстоящем испытании.

 - Нет, решено, больше ей не нужно материнских реализаций, как женщина она состоялась во всех ипостасях, даже в тех, о которых и не мечтала. Ну, зачем ей, тратить свою молодость на бесконечную череду  детских хлопот. Она не собирается, как казачки рожать всех, кого дает судьба. У нее иные планы, в которых не так уж много места детскому крику. Решено, оставляю Влада тетке и завтра же сделаю то, что давно пора было сделать для себя, для мужа, который и так уж заглядывается на других, пока она возится с малышом!