Повелительница лабиринтов - Владимир Богомолов

 Следующей фотографией в кусочке вагонного окна, могла выскочить старинная городская узкая улочка с рядами невысоких густо стоящих домов, словно они плотно прижались друг к другу плечами, чтобы согреться в стужу и не дать морозному ветру ворваться на улицу между ними. Без веточки зелени уличных деревьев, дома сами являли собой яркую цветную картину своими разноцветными фасадами и различными по форме и размеру окнами, сочно и броско раскрашенные  живыми цветами.

 Цветы держались за окна любыми способами: уютно устроившись в подвешенной плетенной корзинке; цепко хватаясь за кирпичи и камни стен своими стебельками, далеко высовываясь из ящика на подоконнике; вальяжно развалившись в вазонах за стеклом; прислонившись устало к стене ветвями и разметав по ней ладони листьев и цветные шарики соцветий, уверенно опираясь могучим стволом на землю возле дома.

 А порой, окно могла накрыть тень тоннеля, сгущая сумерки в купе на несколько минут, чтобы затем ослепить ярким светом солнечного дня, предложив удивительный вид великолепного по своей архитектуре здания вокзала, неимоверной высоты острые шпили костела или плывущую по каналу над твоей головой баржу, движимую крохотным буксиром.

 Пестрота видов за окном сейчас не могла захватить сознание Наташи, погруженной в раздумья над событиями последних недель. То, что ей довелось пережить за это время, не могло сравниться по остроте ощущений и переживаний даже с годами войны, которая совсем недавно отгремела и на этой земле тоже.

 Измена мужа и весь позор, который она принесла ей. Потом весь ужас шпионских страстей, связанных с этой изменой. Подлость командования мужа, стремящегося переложить всю ответственность за свой блуд и разгул на молодого «стрелочника» в лейтенантских погонах. А еще унижения перед политотделом дивизии, где ей пришлось писать  доносы, забыв про свою гордость и неподкупность донской казачки, покрывая позором всех своих предков разом. Все вместе это больше напоминало кошмарный сон, если бы не их отъезд за 24 часа за пределы страны ее мечты, если бы не стук этих колес поезда, что так стремительно  уносят ее  прочь от уже достигнутой цели.

 Она закрыла глаз, и воображение ей нарисовало картину, в которой она, словно свежий зеленый листок коснулась водной глади тихого озера, ненароком нарушив ее мирный покой. И круги от ее касания, мгновенно, разлетелись по всему зеркалу озера, вызывая смятение в нем и в ней.

 Неужели ей опять предстоит вернуться в начальную точку ее жизни, в тот самый можаевский курень бабушки, с которого начался ее путь к той желанной цели, которой она только что лишилась? В те бескрайние просторы, которые теперь осваивает ее Влад своими неуверенными пока шажками?

 В старину казаки строили свое жилище, не задумываясь о правильности улиц. Каждый ставил свой дом, где хотел. Вот и перемешались все улочки и переулочки. Подобно улочкам и переулочкам перемешались мысли в сознании Наташи.

 Может и в самом деле вернуться к своим корням, к своим истокам, отрешившись от своей девичьей мечты вырваться в большой мир из маленького хутора казачьей станицы? В большой дом тетки Нюры, где в  морозный день за окном виден застывший Дон, подвывает ветер.  А там, в доме, рядом с бабушкой Марией, тепло и уютно. Жар идет от печи, которую топила еще ее бабушка. Они и сейчас топят по старинке: считают, что от печки идет "особый дух".

 Три маленькие комнаты и "зала", так называет тетка Нюра свою самую большую, метров пятнадцать, комнату, с побеленными стенами и скрипучими половицами. Здесь особенно нарядно - сервант с посудой, посредине стол, застеленный вышитой скатертью, и венские стулья вокруг него, в  углу икона с лампадкой. На стенах повсюду семейные фотографии. Много цветов - герани, олеандры. Они, как пышный сад, растут в больших кастрюлях, аккуратно обвернутых в старые плакаты и газеты.

 Вспоминая свое детство, бабушка Мария как-то рассказывала внучке, что во время весеннего половодья заливало всю станицу. Каюки (плоскодонные лодки) сновали между куренями, а рыбу сетками ловили прямо с крыльца. Вот потому и поставили дом на сваи. А чтобы в нем счастливо жилось, при строительстве под углы положили монеты.

 Вот и ей, Наташе, нужно было заложить монеты под свой фундамент семьи, которую она так хотела построить прочной на века, как старый казачий дом.  Да теперь, поздно уж, когда стены дали глубокие трещины, которые, видимо, уж не замазать и не забелить.

 - Ах, Женя – Женя, что же ты наделал с моей мечтой! - Наташа не верила в Творца, но сейчас, ей вдруг очень захотелось заглянуть в те иконы в углу под рушниками, перед которыми усердно молилась бабушка Мария. Стать на колени перед ними, спиной к горке с праздничной посудой, которая больше служила для украшения, и просить Всевышнего вернуть ей силы для того, чтобы продолжить жить дальше, несмотря на пустоту в душе.

           А потом пройти вдоль огромного зеркала в резной дубовой раме на стене к семейным фотографиям, где забавно перемешались портреты царей и руководителей ЦК компартии, репродукции и, конечно же, все  казаки их семьи, стоящие рядом с сидящими женами в окружении детей. Все они: с черными усами, с чубами из-под козырька, лихо сдвинутой набок фуражки, с саблей на боку, в мундире, препоясанном портупеей. Может именно они, эти лихие воины дадут ей так необходимые теперь силы? Может, строгие и суровые, они ей простят доносы и унижения перед офицерами политотдела, перед людьми, которые она перенесла в борьбе за будущее ее мужа, ее маленького сына, за жизнь своей молодой семьи?

           Воспоминания Наташи, которые сейчас мысленно вернули ее в родительский дом. Построенный более ста лет назад, курень достался тетке  Нюре в наследство от родителей мужа. Несмотря на свой преклонный возраст, он прочно стоял на высоком фундаменте. Зимой в нем было тепло, а летом прохладно. А все потому что построен дом был из дуба, который до того как строить, сушили не один год. Вот и ей, нужно было прежде выждать, набрать монет по углы фундамента, высушить для прочности свой дуб, а уж потом строить жизнь, семью.

 Но уже поздно, что-то менять. Растет сын, и ей уже не двадцать. Не привыкнув сдаваться перед трудностями, Наташа выбрала для себя борьбу. Да она будет бороться за свою семью. Это ее долг, как женщины хранить пламя в семейном очаге ни смотря, ни на что.  Трудно унять свою гордость, дарованную предками, но она должна ради себя, ради будущего своего Влада.

 В ней уже перегорела страсть к длинноногому стройному брюнету в погонах лейтенанта. Немку она ему не простит никогда. Отныне ей может быть доведется не раз услышать от него,  что она так плохо исполняет супружеский долг, но она и не собирается унижать себя и гнаться в плотских радостях за умелой и осведомленной иностранкой. Это та в своей похоти и тоске без мужского внимания опустилась до мимолетной связи с победителем, забравшим возможность быть с мужчинами близкими ей по духу и ментальности.

 Нет, казачка с Дона, не смогла бы забыть свое женское достоинство настолько, чтобы лечь в одну кровать с врагом, поддавшись простому влечению и инстинктам самки.  Удовлетворить свою похоть с мужчиной, который еще несколько лет назад, как и миллионы его соплеменников, прошел с мечом по ее родной земле, лишив ее возможности быть счастливой, не оставив ей тех, кто смог бы вместе с ней восстановить нацию после поражения. Который теперь живет на ее земле как завоеватель, а она как наложница в гареме должна своим телом радовать и удовлетворять его плоть, зная, что он принадлежит другой женщине из стана врага.

 И ей не нужно жалости этой продажной немки, как не нужна жалость его и всех тех, кто, таким образом, может ей выражать свое сочувствие. Она не нуждается в жалости от кого бы то ни было! Пусть теперь ее Женя  слышит от нее упреки и видит ее слезы! Он это заслужил. Она хороший человек, хорошая мать. Для неё любить, значит стирать, убирать, кормить.  И чтобы всё было, как у всех: ковры, хрусталь,

 импортная сантехника. И она много сделала для этого и сделает еще больше, но будет так, как она для себя решила! Ей никогда не придется корить себя  за неверность и предательство своей семьи, своей мечты.

 Наташа глянула в окно. Поезд стоял возле перрона вокзала, на здании которого было написано название станции: Weimar. Ей пришлось в спешке брать билеты на поезд, который отходил поздно вечером совсем не в том направлении, который обеспечивал самый короткий путь на родину. Но лишь так она, пусть с пересадкой, еще успевала до полуночи пересечь границу Германии, чтобы муж мог выполнить предписание комендатуры покинуть страну в 24 часа. Кроме того, Наташа так  могла бы заехать на несколько дней к родителям на Украину, а уж потом вернуться в Ленинград, куда был отправлен багаж и домашние вещи.

 На скамейке перрона, под висящими часами, сидела старушка. Она чем-то напомнила Наташе бабушку Марию, и тот зимний вечер возле теплой печи в доме, где, так вкусно, пахло свежим хлебом, и неярко и уютно горела керосиновая лампа под зеленым абажуром времен еще той, первой мировой войны. Похожая лампа, но электрическая, стояла на столе вокзального ресторана  возле окна, за спиной у старушки, сидящей на скамейке.