Приключения стиральной машинки - Ира Брилёва

А по паркету теперь можно не бегать, а летать. Так же точно, как летали сейчас где-то там высоко-высоко в небесных сферах их счастливые души. Они бежали бы и бежали, бесконечно, счастливо смеясь, и не замечая ничего вокруг. И время бы, наверное, замедлило свой собственный бег, чтобы продлить эти удивительные мгновенья.

А вослед им весело хохотали Оленька и Мария, добрые сестрички и неразлучные подружки. Рядом с ними стояли несколько молодых людей — бывшие однокурсники Артема по географическому училищу. Это были замечательно интересные люди — братья Павел и Алексей Моршановы, князь Алекс Олонецкий — весельчак и душа любой компании и обрусевший француз Оливье Дюваль. Артем сдружился с ними в бытность свою студентом-курсантом, и после его возвращения из путешествия в Африку прежняя студенческая дружба возрождалась между этими повзрослевшими уже юношами, чтобы перейти в свое новое качество — крепкую мужскую дружбу.

Артем пригласил друзей на свадьбу, и они остались в доме Астафьевых на несколько дней — погостить. И это они сейчас, вырядившись в расписные бумажные рясы, дурачились вместе с молодоженами, повторив на свой лад древний венчальный обряд. Молодежь веселилась! Папенька с маменькой таких шуток не одобряли, но портить общее веселье не хотели. Новые люди, новые веяния! Что ж поделаешь, все в жизни изменяется. В прежние времена стал бы кто-нибудь подшучивать над батюшкой? А для молодежи все нипочем! Вон, рясы бумажные раскрасили — точь-в-точь архиерей на венчании — и, знай себе, веселятся! Эх-хе-хе!

Караганов и капитан «Одеона», стоявшие поодаль от веселившейся от души молодежи, с улыбкой смотрели на них, и каждый думал о своем. Недалеко от них старый боцман, по-привычке не выпускавший изо рта свою трубку, оперся на подоконник, и на темно-коричневом лице его бродила рассеянная улыбка. Из трубки иногда вырывалась очередная порция густого сизого дыма и мгновенно улетучивалась в открытое настежь окно. Боцман был философом и давно уже перестал думать о таких мелочах, как спасение души и прочая моралистская ерунда. С его точки зрения молодежь развлекалась правильно.

Все трое зашли перед рейсом еще раз поздравить молодоженов — завтра «Одеон» уходил в очередное плавание, теперь к холодным берегам Антарктиды. Артем был благодарен друзьям за их внимание и даже поймал себя на мысли, что немного завидует им, ну, разве только, самую малость — путешествия были его страстью с самого детства. Но молодая прелестная жена была сейчас для него дороже всех путешествий в мире. Эта мысль быстро утешила юношу, и его сиюминутная слабость растворилась в бесконечной любви, как только он взглянул на свою милую Белочку.

Долго молчавший Караганов, наконец, глубокомысленно произнес:

— Вот подумайте-ка, любезнейшие мои друзья. На излете наш просвещеннейший девятнадцатый век, а что мы видим? Никакого уважения к традициям предков. Никакого намека на почтение к их жизненному укладу.

Капитан вскинул вверх брови, выражая крайнюю степень удивления.

— Помилуйте, батенька, вы ли это говорите? — Удивление капитана было неподдельным. — Вы ведь всегда подчеркивали свою независимость от общественной морали и любого давления извне на вашу личность. И вдруг вы говорите о молодежи так, словно бы осуждаете ее. И осуждаете искренне. Вы меня совсем запутали!

Караганов улыбнулся.

— Знаете, капитан, с возрастом, видимо, что-то происходит с людьми, и прежнее мнение уже не кажется им уж таким непреложно правильным. Я много думал об этом и пришел к выводу, что вроде бы одно другому не мешает. И черт бы с ним! Но все же есть что-то во всем этом общепринятом укладе, что-то есть в этих старых традициях. Не могу пока точно подобрать слова, но это что-то вроде связи поколений друг с другом. Убери традиции, и связь прервется. А это плохо. Нет, не подумайте, — вдруг прервал он сам себя, — я без фанатизма. Но, но, но… — И Караганов задумчиво замолчал. Капитан не прерывал его молчания и ждал, чем тот закончит свою столь неожиданную сентенцию. Но тут вдруг подал голос боцман.

— Здоровье у них играет. Молодость. Вот они и скачут. А время пройдет, остепенятся, все опять вернется туда, откуда началось. — И боцман снова погрузился в свою приятную созерцательность. Караганов встрепенулся, взмахнул рукой и, словно бы стряхивая с себя минутное наваждение, почти пропел:

— И как древние снова воскликнем — О времена! О нравы! А значит, ничегошеньки и не поменялось с тех самых времен. И нравы те же.

И снова покатилось бесконечное и бесстрастное время.

Через положенный срок Белочка родила прелестного толстенького мальчика. В честь деда его нарекли Кузьмой. Кузьма Иосифович был на седьмом небе от счастья, как и любой другой дед, заполучивший, наконец, долгожданного внука. Катерина Егоровна окружила Белочку еще большей заботой и вниманием, хотя куда уж больше-то! Белочку все просто обожали — за ее добрый нрав и бесконечную готовность помогать всем вокруг. Артем готовился к новой экспедиции, но рождение сына, в хорошем смысле, совершенно выбило его из колеи. Он целыми днями просиживал около колыбельки, разглядывая малыша и тихонько — чтобы не разбудить Кузеньку — разговаривая с Белочкой, строя планы на будущее для них самих и для сына.

Белочка по ночам немного плакала. Но совсем немного. Просто от предчувствия разлуки. Они еще не расставались с Артемом дольше, чем на один день. Это было, когда Артема вызвали по срочной необходимости в Совет географического общества, где ему предложили поучаствовать в следующей научной экспедиции. Он с восторгом согласился и провел целый день в заботах, связанных с предстоящей поездкой. И только когда ехал домой, осознал, что это означает долгую разлуку с любимой женой. Артем огорчился, но Белочка отнеслась к предложенному Артему проекту с неожиданным спокойствием. Она удивительно ласково и убедительно объяснила мужу, что ему просто необходимо побывать в этом необыкновенном путешествии. А она, как добрая жена, будет ждать его дома и считать дни до их встречи. Артем был благодарен Белочке за это тихое понимание и поддержку. Вполне успокоившись, он наскоро чмокнул жену в щеку и унесся заниматься тысячей мелочей, которые еще необходимо было сделать перед длинным путешествием. А Белочка упала на кровать и разрыдалась. Она все понимала, она знала, как необходима любому мужчине интересная и любимая работа. Но ее сердце готово было разорваться пополам. Наплакавшись вволю, Белочка привела в порядок свое прекрасное лицо, а заодно и мысли. Грустно вздохнув, она сказала себе, что таков удел любой любящей жены — ждать и любить. Всю жизнь. И этот простой незатейливый факт наполняет смыслом жизнь любой нормальной женщины. Это еще никому не удавалось изменить. А раз так, то надо просто изменить отношение к этому факту. И принять его как должное. Тогда все становится на свои места.

Через месяц Артем уехал, а Белочка осталась дома — ждать любимого мужа и воспитывать маленького Кузеньку. Кузьма Иосифович и Катерина Егоровна, Машенька и Ольга — вся эта маленькая планета крутилась теперь вокруг малыша и Белочки. Семья была дружной, и это было их старой нерушимой традицией.

Время пролетело неожиданно быстро. Артем вернулся из путешествия, и Белочка заметила, что путешествие пошло мужу на пользу — перед ней теперь стоял не тот восторженный юноша, которого она впервые увидела около костра в далеком африканском лесу. Теперь перед ней был загорелый мужественный человек, со слегка загрубевшими от солнца и ветра чертами лица, с твердым взглядом и спокойными уверенными движениями, которые сменили юношескую порывистость и пылкость. Мальчик превратился в мужчину. И Белочка заново влюбилась в своего мужа. Он же был несказанно счастлив и ни на минуту не мог оставить обожаемую жену и карапуза, который уже вполне уверенно переступал с ноги на ногу и, хватаясь пухлыми ручонками за стену и вообще любые предметы, попадавшиеся на пути, смело осваивал комнату за комнатой большого родительского дома.

Артем и Белочка по-прежнему жили вместе с родителями Артема. Дом был таким большим, что здесь хватило бы места еще на две-три семьи. Но дело было не в этом. Артем и в мыслях не мог предположить, чтобы оставить своих славных и горячо любимых родителей. А те, будучи добрейшими на свете людьми, в свою очередь обожали сына и его милую жену. О маленьком Кузеньке даже и речи быть не могло! Его баловали и нежили все в этом доме, включая многочисленную челядь. Даже старый лакей, который служил еще отцу Кузьмы Иосифовича, предпочитал постоянно торчать около двери в детскую, боясь, что по причине старческой глухоты не сможет вовремя различить нянюшкин зов. «А вдруг маленькому барчуку что-нибудь понадобится, а я, старый пень, не расслышу? Это же не дело. Нет, я лучше около дверей подежурю. Так оно надежней будет», — объяснял он нянюшке и занимал свой пост на стуле с высокой деревянной спинкой, стоящем рядом с дверью в комнату маленького Кузьмы.