Урга и Унгерн - Максим Борисович Толмачёв

стоят, должность я вашу не вписывал. Передайте барону, он завизирует и впишет ее. Вроде бы и все. Да, чуть было не забыл. По большевикам Унгерну сообщите, что ближе к ночи я ему лично доклад сделаю! Под наган кобуру себе на складах подберите, а то потеряете.

– А подпись где-то о получении оружия нужно ставить?

– Ивановский, не марайте попусту бумагу! У нас в дивизии все просто, без лишней канцелярщины, Дедушка ее терпеть не может, учтите это!

Закончив все дела с Сипайло, я вернулся в штаб дивизии. Унгерн был еще тут, мне навстречу вылетели какие-то казаки, один из них держался обеими руками за голову. Из юрты доносились проклятия и громкая ругань. Барон был не в духе. Заходить к Дедушке в такой момент совсем не хотелось, но я заставил себя набраться смелости и, решительно отворив двери, вошел внутрь.

Генерал не выглядел озлобленным, более того, он, судя по улыбке, был настроен скорее благодушно. Только вот ташур в руке сжимал с такой силой, что побелели костяшки пальцев. И взор был несколько отстраненный. При моем появлении барон не удостоил меня ни словом, ни взглядом.

– Я прибыл из Комендантской команды. Получил оружие и документ от Сипайло. Он сказал, что вы должны подпись проставить и должность вписать.

– Ивановский? – Дедушка посмотрел наконец на меня, потом с любопытством взглянул на ташур в своей руке и отложил его на импровизированный стол. – Покажи оружие!

Я достал из кармана наган и протянул барону. Тот револьвер в руки брать не стал и только поморщился:

– Старье тебе подсунул. Это ж девять миллиметров, на дымном порохе. Да еще и самовзвод курка отсутствует… Зачем взял?

– Так Сипайло выдал…

– Сипайло ему выдал. А если Сипайло тебе мушкет выдаст, тоже возьмешь?

– Что, и мушкеты есть? – Я решил немного разрядить обстановку нелепым вопросом.

– Это Халха, Ивановский! Есть и мушкеты, и пушки на ядрах, и хуева тьма еще всякого разного. Но если ты ценишь свою жизнь, рекомендую тебе очень вдумчиво подходить к вопросу выбора личного оружия. Стрелять учись! Вот, даст бог, военное училище откроем – всех штабных туда на обучение отправлю. Монгольским владеешь?

– В тюрьме изучал. Мне там Бурдуков преподавал некоторое время.

– Бурдуков? Алексей… по батюшке и не вспомню какойтович?

– Алексей Васильевич.

– И где же он теперь? В городе?

– Его за пару недель до меня освободили, у него тут семья, думаю, что в городе.

– Ну, если встретишь, скажи ему, чтобы ко мне явился сам, есть к нему разговор у меня небольшой. Теперь садись готовить приказ по дивизии. О мобилизации гражданского населения. Чтобы, в соответствии с приказом, все мужчины призывного возраста, особенно бессемейные и бывшие военные, в штаб явились. Всем, кто ослушается, суровое наказание! Составишь на русском, передашь Жамболону на монгольский перевод, он текст для своих нужд сам подправит.

– Хорошо, составлю и отдам вам на утверждение и, если понадобится, на правку.

– Ивановский, делай, пожалуйста, так, чтобы правка не понадобилась! И утверждения всякие мне не подсовывай. Я задачу поставил – ты выполнил, если спрошу – отчитаешься. Понял?

Настроение Унгерна уводило его в опасную красную зону, за которой, как я понял, мог последовать неожиданный взрыв.

– Понял! Сделаю!

– Добро. Теперь о важном… Тут большевики агитацию шибко вели. Сипайло должен был мне с тобой передать, как по ним дело движется.

– Сказал, что вечером сам с докладом прибудет.

– Вечером меня тут уж не будет! Ну да ладно, это потерпит. Так вот, нам тоже агитация не помешает сейчас. Китайцы могут в любой час решение принять о штурме города, нам войско нужно собирать, обучать, и по линии пропаганды и досуга чтобы все было схвачено! Вот тебе поручаю. Придумай, как бойцов занять, чтобы без дела по городу не шатались. Я с тебя спрошу, имей в виду!

– Хорошо, возьму под контроль. А Жамболон, которому приказ на перевод давать, это кто?

– Это тот, который меня сегодня утром брил. Лицо у него вытянутое, не ошибешься, таких лиц у монголов нету, потому как он бурят. Человек он полезный и надежный, даром что в прошлом простой чабан. Стану ему протекцию делать, чтобы в кабинет министров при нынешнем гэгэне его включили, будет наши интересы отстаивать.

– Вы ему рубашку стирали утром…

– Ну да. Вообще-то, монголы и буряты рубашек не носят. Но я ему подарил. Пусть привыкает… Как министром станет, без рубашки ведь нельзя будет обойтись! Только он, скотина такая, ее не снимает совсем, а уж про стирку и говорить не приходится, не видят в ней толку степняки. У меня все! Дуй на склады, получишь там новый наган, амуницию к нему и еще патронов. С патронами сейчас не такая напряженка, как была на Керулене, но ты все равно будь экономнее. Потренируйся в стрельбе с кем-нибудь, чтобы руку набить, я проверю потом! Свой штаб развернешь здесь же, в ямыне. Выбери одно из пустующих зданий недалеко от моей юрты. Приведи в порядок, стол найди, бумагу, машинку печатную, все, что пригодится в работе. Завтра, как прибуду в дивизию, к тебе в гости наведаюсь, проверю, как выполняешь!

– Сделаю!

– Вот и славно, свободен!

Я вышел наружу, на свет, на чистый холодный воздух. Свободен… Какая ирония… Пожалуй, что теперь из закрытой тюрьмы меня перевели на военное поселение тюремного же типа. Работа начальника штаба не подразумевает выездов за пределы города, документов, чтобы покинуть Халху, никаких нет. А за бумажку с моим назначением и большевики, и китайцы с одинаковой радостью поставят меня к обрыву, лицом к реке. Денег нет, и взяться им пока неоткуда. Плюсом можно считать постановку на довольствие. Столоваться и жить теперь вроде есть где. Про столованье вопрос пока не возникал, аппетит после кристаллов Рериха исчез вместе с усталостью, зубной болью и тревожностью. А вот жилье и по совместительству штаб Азиатской конной нужно будет приглядеть как можно скорее.

В округе было несколько китайских одноэтажных зданий. Двускатные крыши из красной черепицы придавали скучным строениям нарядный вид. Часть домов была заперта на замок, другая открыта настежь, в этих зданиях царил бардак, обстановка выглядела пустынно и уныло. Кроме того, на полу валялось множество стреляных гильз, рамы были выбиты, отдельные фрагменты стен изрешечены пулями. В одной фанзе недавно разводились костры и на обогрев шла мебель, об этом говорили обугленные куски стула, обнаруженные среди давно потухших углей импровизированного очага. В центре самой просторной комнаты неведомый зодчий выложил круглый очаг из почерневших от сажи кирпичей. Бамбуковый паркет бесследно исчез в