В военном воздухе суровом - Василий Емельяненко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
С облета вернулись все. В крыльях самолета командира полка было много пробоин.
Летчики стояли перед Гетьманом, выстроившись в шеренгу. Он сделал разбор полета, а потом вдруг спросил:
- Младший лейтенант Иванов, почему вы один болтались в стороне?
- Где, товарищ майор? - Иванов сделал шаг вперед.
- Над целью!
- Так я же... вас защищал, товарищ майор...
- Как?
- Собирался давить зенитку...
- Почему же не подавили?
- Искал, но не нашел...
- А я вам такую задачу ставил, чтоб меня защищать?
- Нет... Но я инициативу проявил.
- Никого так не защищайте, товарищ Иванов! И такой инициативы больше не проявляйте. Надо бить противника!
- Есть! - Иван отступил на шаг, занял место в шеренге. В этот же день батальонный комиссар Рябов внимательно прочитал личное дело младшего лейтенанта Иванова. Уроженец Днепропетровской области, женат, 26 лет. Характеристика из училища положительная - "делу партии Ленина - Сталина предан". Правда, там отмечены плохая успеваемость по политподготовке и факт отстранения от полетов по недисциплинированности. Рябов пригласил Иванова на беседу.
- Ваша семья эвакуировалась?
- Кажется, не успели...
- Тем более: в своих краях воевать надо злее.
- Постараемся...
- Как в училище обстояло дело с политучебой?
- Признаться - не очень, товарищ комиссар. Четвертая глава краткого курса плохо давалась: там об историческом материализме... - запнулся Иванов.
- И диалектическом, - напомнил Рябов.
- Да, вот как раз на этом я и спотыкался...
- А за что от полетов вас отстраняли?
- Вот как раз из-за этого самого материализма...
- Как же можно из-за материализма отстранять?
- А очень просто: получил я как раз "неуд" по четвертой главе... Вызывает меня комиссар училища на беседу, говорит: "Товарищ Иванов, так дело не пойдет! Пока не пересдадите зачет, от полетов вас придется отстранить". Ну а я ему напрямую и сказал: "Неужели из-за четвертой главы я вдруг взлетать и садиться разучился?" Вот после этого и в недисциплинированные попал.
Иванов вытер рукавом гимнастерки пот со лба, а Рябов сказал:
- Тебе, товарищ дорогой, нужно усвоить одну истину: взлететь - это не все. Надо еще уметь правильный курс держать не только по компасу, а вот этим местом, - Рябов ткнул пальцем в грудь.
В Гуляй-Поле несколько раз приземлялись транспортные самолеты ЛИ-2. Посадку совершали к вечеру, заруливали в конец аэродрома, подальше от штурмовиков. Окна всегда были зашторены темными занавесками, двери во время стоянки не открывались. Кроме летчика, штурмана и стрелка-радиста, из самолета никто не выходил. Наш начальник СМЕРШа никому к таким самолетам приближаться почему-то не разрешал.
Заправившись и дождавшись темноты, такой транспортный самолет взлетал, делал круг над аэродромом для набора высоты, гасил навигационные огни, и гул моторов замирал где-то в западном направлении. По всему было видно, что далеко предстояло лететь, если делает полную заправку горючим в пятидесяти километрах от линии фронта.
В один из дней снова приземлился такой самолет. На этот раз летчик был вынужден обратиться за медицинской помощью к нашему врачу. Помощь эта потребовалась одному из пассажиров - молчаливой, стройной девушке в штатском. Ее сильно укачало.
На этот раз все же удалось поговорить с летчиком.
- Далеко приходится летать?
- Порядочно.
- Что же вы без бомб летаете? - попытался кто-то вызвать летчика на откровенность, чтобы разузнать о цели загадочных полетов.
- Кому бомбы возить, а мы - извозчики, - смутился командир экипажа и умолк. Уж очень несловоохотливый попался. Тогда разговор перевели на тактическую тему:
- А ночью зенитки тоже здорово бьют?
- Постреливают... - И, помолчав, добавил: - Но мы тоже хитрить научились: подлетаешь к линии фронта - начинаешь секторами газа шуровать.
- Зачем?
- Чтобы моторы подвывали, как у "юнкерсов".
- И помогает?
- Помогает до тех пор, пока не поймают прожекторы. Тогда как ни шуруй, все равно видно...
Трудная была у этих "извозчиков" работа: летали они в глубокий тыл к противнику, попадали в слепящие лучи прожекторов, в кромешной тьме выходили в нужный лесной район и не бомбы сбрасывали, а людей на парашютах. И каких людей! Молоденьких девчат...
Боевых задач в Гуляй-Поле долго ждать не пришлось. В районе Никополя противник навел через Днепр понтонный мост. По нему переправлялись войска на Каховский плацдарм. Надо было этот мост разбить. Задача не из новых. Опыт, приобретенный на Березине, показал, что действия по мостам малыми группами редко приносят желаемый результат, - это как тычки растопыренными пальцами. Для того чтобы разбомбить мост, надо собрать силы в кулак, и тогда одним ударом можно добиться успеха. Поэтому было принято решение действовать всем полком. Решение это было одобрено, а может быть, и подсказано полковником Вершининым.
Вылет оказался удачным: мост был разбит, и при этом уничтожили много скопившихся там машин с пехотой. Появление штурмовиков над целью было для противника неожиданным, и зенитки начали бить лишь при повторных атаках. Штурмовики по команде спикировали на них и вынудили замолчать. Но это уже была не та "инициатива", которую проявил Иванов. Полк потерь не понес, летчики были окрылены успехом, оживленно обменивались впечатлениями: "Вот дали!" Даже обычно сдержанный в выражении своих чувств Николай Синяков вышел из самолета и, не спеша стягивая замшевые перчатки, сказал своим летчикам:
- Не все коту масленица...
...18-я армия контратаковала противника на Каховском плацдарме. Ей удалось отсечь группировку войск восточнее Никополя. Туда и полетели штурмовики. На дорогах и в балках вблизи Большой Белозерки обнаружили скопище автомашин, лошадей и солдат. Несколько дней наш полк и "Веселые ребята" молотили эту группировку.
Атаки были дерзкими, летчики расстреливали цели в упор, снижаясь до самой земли. После этих полетов техникам часто приходилось чистить масляные радиаторы от забившихся в соты колосьев. У кого-то в радиаторе нашли даже белые перья, принадлежавшие не иначе как домашнему гусю, который, видно, с перепугу собрался взлететь. Старшина Виктор Шахов вернулся с боевого задания с погнутыми концами лопастей винта: увлекся атакой, низко вывел самолет из пикирования и чиркнул о землю.
Впрочем, бывали случаи и похлестче. В марте сорок третьего, например, на Краснодарском аэродроме я видел такую картину, что если б только услышал об этом от кого-нибудь другого, то вряд ли бы и поверил.
В тот день я дежурил на старте, ожидая возвращения штурмовиков. Заметил над горизонтом темные точки, как всегда подсчитал - одного нет. Кто же сбит? Один за другим приземлились пять самолетов, и по их номерам стало ясно: нет сержанта Бориса Левина, молоденького, очень застенчивого комсомоленка-москвича. Дымил я козьей ножкой, ждал, все еще надеясь на невероятное. И вдруг послышался далекий незнакомый звук, высокий и натужный, похожий на визжание электродрели. Наконец показался медленно ползущий к аэродрому штурмовик, певший не своим голосом. Это было так же удивительно, как если бы, скажем, овчарка вдруг начала кукарекать. Не меньше удивил и вид приземлившегося штурмовика: лопасти винта были сильно загнуты назад, подобно лепесткам нераскрывшегося тюльпана. Когда взглянули на масляный радиатор, то удивились еще больше. Соты радиатора, расположенного под мотором, были так плотно забиты землей и травой, что инженер полка не мог их проткнуть шилом. Левин, между тем, не спеша выбирался из кабины.