Королевские идиллии - Альфред Теннисон

Где каждая одну из войн Артура

Собою представляла, въехал в тихий

Богатый город, направляясь к дому,

В котором дальний родственник их жил.

А сэр Лавейн сестру свою отвел

К пещере возле рощи тополиной.

Войдя, она заметила тотчас

Шлем Ланселота на стене. К нему

По-прежнему ее рукав пурпурный

Привязан был, порубленный и рваный,

И потерявший множество жемчужин.

И радостно ей стало оттого,

Что Ланселот не снял рукав со шлема.

Кто знает? Может, он еще раз хочет

С ним выйти на турнир. Затем они

Вошли в другую келью, где он спал.

Могучие израненные руки

На волчьей шкуре голые лежали

И так подергивались, будто он

Во сне с врагами продолжал сражаться.

Увидев, как растерзан, как оброс,

Каким худым ее любимый стал,

Элейн негромко вскрикнула от горя.

И от чужого в этой келье звука

Больной проснулся рыцарь. И пока

Он озирался в полусне, Элейн

Приблизилась к постели и сказала:

«Награду вашу вам прислал Король —

Брильянт». Его глаза сверкнули. Дева

Подумала: «Не мне ли он так рад?»

Когда ж она поведала ему

О Короле, о принце, о брильянте,

О поисках, что ей препоручили,

Хоть недостойна их она, конечно,

И около его постели скромно

Колени преклонила и брильянт

Ему вложила в руку, то лицо

Свое к нему приблизила, и он

Поцеловал Элейн, как мы ребенка,

Который с трудным справился заданьем, —

И на пол перед ним упала дева.

«Скакали долго вы, – промолвил рыцарь, —

Вот и устали. Отдохнуть вам надо!»

«Мне отдых ни к чему, – она сказала, —

Вы рядом, мой прекрасный господин,

И этого для отдыха довольно».

Что означать должны сии слова?

Его большие черные глаза,

Которые еще огромней стали

От худобы его, в нее вперились

И по румянцу на лице наивном

Проведали о страшной тайне сердца.

Опешил Ланселот и не сказал

Ни слова больше, ибо был без сил.

Ему был не по нраву тот румянец,

И жаждал он любви одной лишь только

Из всех на свете женщин – королевы.

Поэтому, вздохнув, он отвернулся

И притворялся спящим до тех пор,

Покуда не уснул и в самом деле.

И поднялась Элейн, и побрела

По полю к городу и, миновав

С фигурами чудесными ворота,

По улицам, хоть мрачным, но богатым

Прошла туда, где родственник их жил.

Там выспалась, а на заре назад

По улицам тем мрачным и богатым,

По полю и по роще тополиной

Пошла к пещере. Так вот день за днем

Элейн скользила в сумеречном свете,

Как привиденье, в город и обратно,

И каждый день за рыцарем она

Ухаживала, а порой и ночью.

А Ланселот, хотя о ране он

И говорил, как об ушибе легком,

Который очень быстро заживет,

От жара и озноба временами

Так мучился, что вежливость терял.

Но кроткая Элейн терпела все

С любовью и была с ним в миг такой

Смиренней, чем ребенок с грубой нянькой,

И ласковей, чем мать с больным ребенком.

Еще ни разу женщина с тех пор,

Как совершил впервые грех мужчина,

Добрей с мужчиной не была. Поддержкой

Служила ей великая любовь.

И как-то раз отшельник – трав знаток,

Познавший все науки тех времен,

Заметил Ланселоту, что Элейн

Своим уходом жизнь ему спасла.

И Ланселот, забыв, что взгляд девицы

Ему казался прежде простодушным,

Теперь Элейн сестрою называл,

И другом верным, и прекрасной девой,

И ждал ее, и горевал, когда

Ее шаги стихали вдалеке,

И был с ней ласков, и любил ее

Насколько мог, жаль только, не любовью

Прекраснейшей, светлейшей, глубочайшей

Мужчины к женщине, и был готов

Пасть смертью рыцаря за честь девицы.

Как знать? Когда б ее он первой встретил,

Она, быть может, счастие дала бы

И в этом мире, и в ином, загробном,

Его больной душе. Да вот никак

Не мог разбить былой любви оковы.

Считал он, что обязан сохранить

В бесчестье коренящуюся честь.

Смысл верности он понимал неверно.

Еще великий рыцарь в дни болезни

Немало дал обетов и был полон

Намерений благих. Но им, рожденным

Болезнью, жизнь была не суждена.

Ибо, когда опять в нем забурлила

С былою силой кровь, он снова стал

То чудное лицо в мечтаньях видеть,

Которое в его душе рождало

Предательский покой и застилало

Его решимость, облаку подобно.

И если дева говорила с ним

В минуты те, когда он созерцал

Тот несравненный лик, он слушал молча

Иль отвечал ей холодно и кратко,

И знала дева: грубость – от болезни,

Но что за ней стоит, она не знала.

И грусть-тоска туманила ей очи

И раньше времени ее гнала

В богатый город, за поле, туда

Где в одиночестве она шептала:

«Напрасно все! Меня он не полюбит!

Так может быть, мне лучше умереть?»

Подобно крохотной невинной птичке,

Которая на утренней заре

Всегда одну и ту же трель выводит,

Другой не зная, отчего ее

Надоедает слушать, дева наша

Полночи проводила, повторяя:

«Так, может быть, мне лучше умереть?»

И поворачивалась с боку на бок,

И не могла найти успокоенья.

«Уж лучше умереть, чем быть не с ним! —

Все вновь и вновь звучал один напев. —

Чем быть не с ним, уж лучше умереть!»

Но вот сэр Ланселот от ран смертельных

Оправился и в Астолат вернулся

В сопровожденье брата и сестры.

И там Элейн в своем любимом платье,

Которое, как ей казалось, шло

Ей более всего, изо дня в день

Пред сэром Ланселотом представала,

Шепча в душе: «Коли меня полюбишь,

Всегда в таких же буду я нарядах,

А нет, так брось цветы мне на могилу».

А Ланселот все спрашивал ее,

Какой бы ей хотелось получить

Подарок для себя и для родных:

«Что хочет ваше верное сердечко

Сильней всего? Скажите, не таясь!

Мне жизнь спасли вы, и за это я

Готов исполнить ваш любой каприз.

На той земле, что мне принадлежит,

Я – господин, и все по силам мне!»

Она ж глядела на него, как тень,

И ничего в ответ не говорила.

И понял Ланселот, что дева прячет

Заветное желанье от него.

Тогда решил он подождать немного,

Чтоб все-таки ее мечту узнать,

И как-то утром это удалось.

Под тисами в саду нашел он деву

И молвил ей: «С желаньем не тяните,

Я нынче уезжаю». А она:

«Что ж, значит вас я больше не увижу

И из-за робости своей умру».

«Так говорите, – рыцарь подгонял. —

Все, что сейчас услышу я, – все ваше!»

И вырвалось вдруг с жаром у нее:

«Я обезумела. Я вас люблю.

Мне лучше умереть!» А Ланселот:

«И все ж, сестра, чего хотите вы?»

К нему невинно руки протянув,

«Любви, – воскликнула она, – Любви!

Хочу женой вам быть». Ответил рыцарь:

«Уж если до сих пор я не женился,

То не женюсь теперь уже вовек».

«Нет, нет, – она вскричала. – Мне не важно,

Что я женой не буду. Мне бы лишь

Быть с вами, видеть вас, вам угождать,[156]

По свету всюду следовать за вами!»

А Ланселот ей: «Ох уж этот свет!

Он весь – глаза и уши. Туповат,

Все, что узнал, неверно понимает

И раструбить везде готов об этом.

Нет! Вашему любезному отцу

За доброту и брату за любовь

Я злом платить не стану». А она:

«Быть вдалеке от вас, не видеть вас…

Тогда – конец, дни сочтены мои…»

«Нет, десять раз готов я повторить, —

Промолвил он. – Нет, это не любовь,

А только вспышка первая любви.

Я пережил такую же когда-то

И знаю, будете с улыбкой вы

О нашей встрече после вспоминать,

Когда цветок своей души вручите

Тому, кто более достоин вас,

Чем я, который старше вас в три раза.

Еще желал бы я за вашу верность

И нежность, превзошедшие все то,

Что ведал я о женщинах, а так же,

Коль будет бедным славный рыцарь ваш,

Навеки передать вам половину

Моих земель обширных за морями.

Они, надеюсь, принесут вам счастье.

И более того, за вас готов я

Пойти на смерть, как за своих родных,

И быть защитой вам в любой беде.

Вот что бы сделал я для вас, Элейн,

Но большего не ждите».

Дева наша,

Все это выслушав, не раскраснелась,

Не дрогнула от счастья, а, напротив,

Смертельно побледнела и сказала:

«Мне это ни к чему», и чувств лишилась,

И отнесли ее тогда к ней в башню.

И молвил так, услышавший случайно

Их разговор под черной сенью тисов

Отец лилеи: «Как бы вспышка эта

Не ранила смертельно мой цветок!

Вы, славный рыцарь, слишком уж учтивы.

Молю вас, будьте менее учтивы,

Чтоб страсть в ней погасить».

А Ланселот:

«Невежливость моей противна сути,

Но что могу, то обещаю сделать».

Весь день бродил он в роще, а под вечер

Послал кого-то за щитом. Элейн,

Посланца встретив, поднялась покорно,

Чехол сняла и щит ему вручила.

Поздней, она, услышав звон копыт

Под самой башнею, окно раскрыла

И, вниз взглянув, знакомый шлем узрела,

Но не было на шлеме рукава.

Был слышен Ланселоту скрип оконный,