Королевские идиллии - Альфред Теннисон

Рукой схватилась за бок и едва

Сознанья не лишилась. А пока

Гавейн глядел на деву с изумленьем,

Хозяин Астолата появился,

Которому принц о себе поведал,

О том, что победителя турнира

Он ищет, чтоб вручить ему награду,

Но не найдет никак, хоть все кругом

Объехал и от поисков устал.

Хозяин Астолата предложил:

«Побудьте с нами, благородный принц!

Довольно наудачу вам скакать.

Здесь этот рыцарь был и здесь оставил

Свой щит. За ним он либо сам приедет,

Либо кого-нибудь пришлет. К тому же

С ним сын мой. Я надеюсь, вскоре мы

О них услышим». Предложенье принял

Учтивый принц с учтивостью обычной,

В которой тень предательства таилась[155],

И тут же на красавицу взглянул:

Найдется ль тоньше лик? Затем ее

Всю оглядел он – с головы до ног —

Да, совершенство! – снова оглядел

Всю с ног до головы и так подумал:

«Терпение, и будет этот дикий

Цветок – моим». И вот уже в саду

Под тисами они встречаться стали,

И он на чувствах девичьих играл,

Блистая остроумием – при этом

Он как бы снисходил к ней с высоты,

И был галантен, словно при дворе,

И пел, и воздыхал, и улыбался,

И заливал ее любовной лестью

И златом красноречья своего

До той поры, пока она однажды

Не вымолвила возмущенно: «Принц!

Вы – преданный племянник Короля,

Так что же вы не спросите меня

Про щит оставленный? Ведь по нему

Вы можете узнать его владельца.

Что ж волей Короля пренебрегли вы

И прекратили поиски, к которым

Он вас призвал? Вернее разве вы,

Чем сокол наш, которого вчера

На цаплю выпустили мы, а он

Не только упустил ее, но сам

Вдруг взял да улетел?» А ей – Гавейн:

«Клянусь, что упускаю эту птицу,

Как жаворонка в небе, оттого что

Сияньем ваших глаз заворожен.

Но коль велите, я взгляну на щит».

И щит внесли, и увидал Гавейн

Герб сэра Ланселота – львов лазурных,

На задних лапах на поле стоящих,

В коронах золотых на головах,

И хлопнул по бедру себя рукой,

И усмехнулся: «Прав был наш Король!

Воитель сей и верно – Ланселот!»

«И я была права, – ему в ответ

Элейн сказала радостно. – Ведь он

Привиделся во сне мне величайшим

Из всех великих рыцарей на свете!»

«Представить мог ли я, что полюбили

Вы первого из нас? Прошу прощенья! —

Вздохнул Гавейн. – И все ж скажите прямо,

Напрасно ли я мучаю себя?»

Ответила лилея: «Что я знаю?

Товарищами были братья мне.

Порой они болтали о любви,

А я считала – говорят о маме.

Ведь мне казалось, что другой любви

Они не знают… И сама я тоже

Не знаю, знаю ль я на самом деле

Что есть любовь, но если все же знаю,

То, если не его люблю я, значит

Не полюблю я больше никого!»

«Будь проклят этот день! – вскричал Гавейн. —

Вы любите его! Но, может быть,

Хотите вы узнать, что всем известно —

В кого он сам влюблен?» – «Не говорите!» —

Воскликнула Элейн, и взор прекрасный

Подняв с мольбой, прочь от него пошла.

Но бросился за ней он со словами:

«Постойте! Хоть минутку! Ваш рукав

Был у него на шлеме. Так, быть может,

Нарушил верность той он, чье я имя

Назвать не вправе? Знать хочу, решит ли

Наш верный друг, куда ему упасть

Листу подобно? Нет, скорей всего…

Мне, впрочем, это все равно. Пусть сам

Он разбирается в своих любовях…

Ну а теперь, девица, ибо я

Уверен, что прекрасно вам известно,

Где прячется великий рыцарь наш,

Позвольте поиски переложить

На ваши плечи. Вам брильянт вручаю.

Вы Ланселота любите, и вам

Отдать ему брильянт приятно будет.

И коль он любит вас, то и ему

Приятно будет получить брильянт

Из ваших рук. А впрочем, любит, нет ли —

Брильянт – брильянт и есть. Так что прощайте!

Сто раз прощайте, милая девица!

И коли любит он, коли пылает

Любовью к вам, тогда весьма возможно,

Что встретимся мы с вами при дворе.

Я думаю, когда начнете вы

Придворному учиться этикету,

Друг друга мы узнаем».

А затем,

Отдав брильянт, ей поцелуй воздушный

Послал он и, от поисков напрасных

Уставший, на коня вскочил и прочь

Помчался с легким сердцем, напевая

Какую-то любовную балладу.

Явившись ко двору, он Королю

Поведал то, что знал уже Король:

«Тот рыцарь – Ланселот», потом прибавил:

«Я, мой сеньор, узнал довольно много,

Но не нашел его, хоть все кругом

Объехал. Но зато девицу встретил,

Рукав которой он носил на шлеме.

Девица эта любит Ланселота.

Ей я брильянт и отдал, полагая,

Что высший рыцарский закон – учтивость.

Она вручит брильянт, ведь ей, уверен,

Известно, где укрылся Ланселот».

Король, нахмурившись, ему ответил:

«Излишне, право, вы учтивы! Я

На поиски вас больше не пошлю.

Вы, видимо, забыли, что учтивость

По отношенью к королям – покорность».

Сказал так и ушел. Гавейн был зол,

Но и напуган. Кровь ему в лицо

Вдруг бросилась. Молчал он, замерев,

И пристально глядел вослед Артуру.

Затем встряхнулся, вышел из покоя

И стал повсюду слухи распускать

О деве – о лилее Астолата

И о ее любви. И уши все

Внимали этому, а языки

Болтали, что, мол, полюбила дева

Из Астолата сэра Ланселота,

А Ланселот, мол, полюбил ее.

Кому-то интересно было, как

Король на это смотрит. А кому-то —

Как королева. Удивлялись все:

«Откуда появилась эта дева?»

И большинство, конечно же, считало,

Что дева недостойна Ланселота.

Одна из дам придворных вдруг решила

Про новость королеве рассказать.

Но та уж знала все, лишь горевала

О том, что Ланселот так низко пал.

Она казалась бледной, но спокойной

(Чем эту даму очень огорчила).

Так девять дней, огню подобно, новость

По замку Короля распространялась,

И кончилось все тем, что на пиру

Два раза рыцари, а может, три

Вместо того, чтоб пить за Ланселота

И королеву, предлагали тосты

За Ланселота и лилею-деву

И улыбались, друг на друга глядя.

Но губы не сжимала королева, —

Хоть в горле ком вставал, и ноги гневно

Дробь под столом по полу отбивали:

Казалась ей еда полыни горше,

И все вокруг ей ненавистны были.

А в это время дева в Астолате,

Невинная соперница ее,

Которой одного хватило дня,

Чтоб образ Ланселота поселился

Навек в ее душе, к отцу подкралась,

Когда он в размышленьях пребывал,

И, на колени сев к нему, сказала:

«Отец, меня упрямицей зовешь ты,

Но сам ты воспитал меня такой.

А посему скажи, хотел бы ты

Чтоб я сошла с ума?» – «Конечно, нет!»

«Коль так, тогда отправиться дозволь мне

На поиски Лавейна дорогого».

«Из-за него с ума ты не сойдешь, —

Отец ответил. – Потерпи немного.

Надеюсь я, что вскорости услышим

О нем мы и о спутнике его».

«Но, – молвила она, – необходимо

Его найти мне, где бы ни был он,

И передать ему брильянт. Иначе

Таким же ненадежным буду я

Посланником, как принц высокомерный,

Который отдал камень мне. Отец мой,

Я спутника Лавейна в снах видала

Худым, иссохшим, как скелет, и бледным,

Как смерть. Ему необходима помощь

Девицы благородной. Ведь девицы

Обязаны заботиться особо

О рыцарях, которые носили

Их знаки в поединках на турнире.

Молю тебя, дозволь уехать мне!»

Главою покачав, сказал отец:

«Да, да, брильянт… Поверь, мое дитя,

Я был бы рад узнать, что величайший

Из наших рыцарей здоров. И ты

Ему брильянт должна отдать, конечно.

Но слишком уж, я думаю, высоко

Висит сей плод. Не каждый рот сумеет

Его схватить. Лишь нашей королевы…

Что я в виду имею? Ничего.

Ну, а тебе, дружок, могу сказать,

Коль так ты непреклонна, поезжай!»

Сияя оттого, что разрешили

Ей в путь пуститься, убежала дева,

И в этот день, пока она к дороге

Готовилась, в ее ушах звучали

Последние слова ее отца:

«Коль так ты непреклонна, поезжай!»

И эхом вдруг в душе ее мелькнуло:

«Коль так ты непреклонна, то умрешь!»

Но счастлива была она тогда

И мысль отогнала, как мы пчелу,

Которая ужалить норовит,

И так себе ответила: «Ну что

Случится, если помогу ему

Вернуться снова к жизни?» А затем

Она в сопровожденье сэра Торра

Вдаль поскакала по холмам нагим

И, наконец, достигла Камелота.

И там, перед вратами городскими

Вдруг брата повстречала своего,

Который безмятежно улыбаясь,

Выделывать курбеты заставлял

Каурого коня на радость людям,

Толпившимся вокруг него на поле.

«Лавейн! – она воскликнула. – Лавейн!

Скажи, как поживает Ланселот?»

Лавейн был изумлен: «Торр и Элейн!

Зачем вы здесь? И как узнали вы

О том, что господин мой – Ланселот?»

Когда Элейн свой повела рассказ,

Сэр Торр, которому об этом было

Неинтересно слушать, их оставил

И сквозь ворота, мимо статуй дивных,