Глиномесы (СИ) - "Двое из Ада"

— А где одежда? — поинтересовался Серый, раскрывая одеяло. Но ответ на вопрос нашелся сам собой — с краю, в ногах аккуратно сложена. Удивительное дело. Напротив — грузный шкаф под дуб с какими-то мелкими деталями, полочками, секциями. Серый не сразу сфокусировался. А когда смог — увидел фотографии. И лица на них знакомые такие. Бородатый богатырь, удивительно похожая на него девчушка, девочка, девушка… — Блин, я у Добрыни… Трандец, что он обо мне думает…

Серега почесал затылок, угрюмо вздохнул, поднялся и попытался пережить приступ головной боли. Пить хотелось страшно. И когда взгляд пошел дальше, то наткнулся на бутылку воды. Серега только после заметил, что стояла она на фоне его же скульптуры с птицами. Ухмыльнулся и залпом убил всю жидкость. Стало лучше, но ненамного. Виноградная жвачка помогла справиться с тем ужасом, что стоял во рту.

— Наверное, я дохлыми кошками закусывал, — усмехнулся Серый еще раз, разжевывая две пластинки вкусно пахнущего драже. Но тут же напрягся, принюхался. Кто тут был? Кто есть? Вдруг он выйдет и встретит человека всей жизни — даже при условии, что им «не судьба» — с другим мужиком? Серый точно для себя определил — такого не переживет. Но когда вышел, вокруг было тихо. За исключением странного повторяющегося звука за закрытой дверью. Серый идти сразу напролом не решился. Хотел найти ванную и привести себя в приличный вид. Да и посмотреть на бесстыжую морду в зеркало не помешало бы. Но, видно, слишком громко он ходил по пустой светлой квартире, потому что очень скоро звук за дверью затих. А еще через мгновение она резко распахнулась, а на пороге возник очень напряженный и взволнованный Добрыня. К счастью, только увидев Серегу и оценив его состояние, он заметно успокоился. Обе руки у него были чуть не по локоть в глине. За могучей спиной открылась картина: наполовину мастерская, наполовину тренажерный зал. Весь пол в целлофане, кругом коробки, ящики, полки с готовой и наполовину готовой глиняной посудой и черт знает чем еще. А в самом конце, за полупрозрачной шторой-сеткой из деревянных бусин — штанга, турник от стены к стене и боксерская груша.

— Ты как себя чувствуешь? — задал Добрынин, очевидно, самый животрепещущий вопрос и почесался носом о внутреннюю сторону локтя. Серега вдруг утоп в этом образе бесконечной маскулинности, силы ремесленника и просто красивого мужчины. Что может быть идеальнее сочетания мускуса и запаха свежего сырья? Или работы, ремесла? Оно определенно пахнет обожженной глиной.

— Очень… плохо… — сообщил Серега, сделав самый бледный вид, на который вообще был способен. И говорил так слабо — почти шепотом. На самом деле он не притворялся, голова действительно болела до искр в глазах. — Ох, прости… простите меня, я ничего не помню с прошлого вечера… Единственное, что… что меня тошнило… и… Теперь вы, наверное, даже рады, что я вам не понравился, ибо никому не понравится тот, кто блюет у него в доме… Простите, Илья Александрович…

Добрынин помотал головой и вздохнул. Взгляд его упал на уровень бедер, отмечая единственную сейчас одежду Сереги, но — видно, из приличия — сразу ушел в другую сторону. Бывший преподаватель показал пальцем на одну из дверей поблизости:

— Открой, пожалуйста. Мне надо сполоснуть руки, а тебе умыться. Полотенце сейчас дам.

Серега вздохнул обреченно и выполнил просьбу Добрынина, пропуская его вперед, в небольшую ванную. И нет бы тому сказать что-то! Ответить, не мучить Серого! Нет же, он был таким ровным, что становилось еще более стыдно. Зайцев сложил руки на груди, упираясь плечом в косяк, и устремил взгляд в Илью Александровича.

— Тебя тошнило куда надо. А я сам напивался так, что себя не помнил. Не единожды в жизни. У всех бывают свои причины, так что не думай, что я стану из-за этого как-то иначе к тебе относиться… Ты остался один, без связи и, кажется, без дома. И был очень плох. Не мог же я тебя бросить… — спокойно объяснил Илья, а потом повернулся к Зайцеву, протягивая ему вынутое из ванного шкафчика чистое полотенце. — И давай перейдем на «ты». Мы больше не связаны учебными отношениями и не разделены никакой иерархией… Называй меня Ильей, ладно? Или Добрыней, если тебе так нравится, — тут он улыбнулся — впервые не просто доброжелательно, но и открыто. Удивительно, но в течение всего нескольких минут, которые Серега видел Илью на его территории, тот выглядел намного более расслабленным, чем даже в ходе их совершенно неформальных встреч в тату-салоне. Он двигался увереннее, иначе работал с мимикой. Добрынин-преподаватель был хорош, но хорош как образ, как профессионал. А домашний Добрынин казался просто другим. И на Серегу смотрел совсем иначе. Без этой надоевшей маски доброго и вежливого воспитателя, который силой взгляда исправляет хулиганов. Он показал Сереге мыло, гель для душа, шампунь: — Вот, это все можешь брать. Я сейчас найду какую-нибудь из своих старых футболок, в которые влезал пару лет назад, накинешь. А потом приходи на кухню. Найдем, чем тебя отпоить и накормить. Да и поговорить нам с тобой надо.

Серега вздохнул еще раз, опустил взгляд и отлип от стенки, переступая порог ванной.

— Тогда буду мыться. А ты можешь подглядывать… Ну, ты знаешь, я же красивый.

Обворожительная ухмылка хулигана сделалась кривой от резкого удара похмелья в висок, но Серега вдруг самым наглым образом выпихнул Илью в коридор. Он действительно не закрыл дверь и даже оставил небольшую щель, надеясь, что за ним осмелятся подглядывать. Послышался шум воды, запахло гелем для душа и распаренным телом. Серега мылся минут сорок. На деле же большую часть времени изучал чужую ванную комнату на предмет лишней щетки для зубов, бритвы, особенных гелей для душа или шампуней для волос другого типа. Но ничего не нашел, кроме явного присутствия девушки. Серега из душа вышел свежим, довольным и умиротворенным. Ему все еще было дурно, тошнило, и мучила вечная жажда… Но теперь не так жрала ревность.

— Ты врун, — настиг коршун-Серега несчастного Илью, да как начал клевать! Прямо в печень. Сразу с места в карьер. — Нет у тебя мужика.

— Нету, — даже не стал спорить Добрынин. Но после добавил: — Но если бы и был, ты бы не нашел его следов в моей квартире.

Он выглядел упрямым и обиженным на самого себя. В глаза Сереге смотреть не хотел. В сторону взгляд отводил. Но будь то даже жестом приличия — футболкой Добрынин все же не разжился. И Зайцев как был в красных трусах, так и стоял. Да и его это совершенно не смущало.

— Зачем соврал тогда? Я настолько тебе противен, что легче мне просто соврать, да? — Серега взмахнул руками и обошел Добрынина кругом. А после уселся на одну из кухонных тумб одним резким движением. Скрестил руки на груди, надулся, словно обиженный кот. — Знаешь, почему я напился? Чтобы найти на жопу приключений и избавиться от тебя. А попал опять к тебе! В беспамятстве. Вот уж магия… или проклятие.

— Ты мне не противен… — Добрынин вдруг поднялся, горой вырос перед Зайцевым. Но бояться было нечего: только для того, чтобы усадить его на табурет одним нажатием на плечи. Тут же перед Серегой возникли чашка крепкого сладкого чая, творожная запеканка на девчачьей розовой тарелке и пара хлебцев. — Просто я боялся и не хотел многих вещей.

Он сел напротив Сереги, задумчиво поглаживая бороду и глядя на его завтрак, словно там и были написаны все ответы.

— Я — взрослый мужик. А ты был студентом, который по-студенчески влюбился и у которого шалили гормоны… Я тебя использовал. И не хотел продолжать в том же духе. Чем дальше, тем больше мне казалось, что ты серьезен, и это меня пугало еще сильнее, ведь я… Я очень давно не влюблялся, Серега. И в этой квартире патологически долго не было никого, с кем я состоял бы в отношениях. На самом деле вообще никогда. Я не знаю, как я должен был воспринимать себя, если не стареющим чудовищем с кризисом среднего возраста, которое мечтает о молодом парне. — Илья мельком глянул на Серегу. Сощурился. Исправился: — Красивом молодом парне. Ты мне нравился, и я старался оберегать тебя от… себя. А еще я знал, что, случись такая интрижка, даже если никто не узнал бы в университете — она мешала бы мне тебя учить. Я и так… испытывал трудности, — Добрынин снова отвел взгляд. Конечно, у него до сих пор были причины стыдиться. Он помолчал. Серый обиженно надулся еще больше, затих, насупился да напрягся. Но Илья заговорил опять. И то, что он сказал, было гораздо красноречивее всех оправданий: — Я скучал. И я рад, что нашел тебя вчера. Подумал… Значит, судьба.