Глиномесы (СИ) - "Двое из Ада"

— Нет, Добрынин… Не судьба, — хмыкнул Зайцев, оттолкнувшись от Добрынина руками, чтобы отдалиться. Казалось, сама атмосфера мешает двигаться, тянет его к Илье Александровичу, а воздух — плотный-плотный. И густой. Он скрестил руки на груди, отвернулся, но плечи его задрожали и опустились. — Уходи, пожалуйста.

Добрынин опустил взгляд. Он не стал спорить — потому что и на этот поцелуй не имел права. Сам отказался. Сам поставил стену.

— Прости, — коротко отозвался Добрынин. Через пять минут он был уже собран. И как велик был соблазн просто молча уйти… Но все же он подошел к Сереге. Развернул его к себе. — Вот деньги… за татуировки. Я добавил за обновление эскиза, как и обещал. Спасибо тебе еще раз. И до встречи… Буду ждать на предзащите.

Последний взгляд был самым отчаянным, умоляющим. Ведь чем ближе была защита, чем ближе выпускной — тем ближе и некий рубеж, переход за который мог стать как великой потерей, так и великим обретением. Илья пытался это сказать. Пытался выпросить прощения за свои ошибки, за решения, которые принимал согласно профессиональной этике и личной морали. Но момент прощания отодвигать дальше было невозможно. Да и раздражать Зайцева — не хотелось. А потому, вложив купюры в ладонь Сереги, Илья опустил голову и вышел.

========== Глава 8 ==========

Серега эти пару месяцев окрестил самыми отвратительными на своем веку. А в город ворвалась весна, окрутив его жителям головы, забрав в уютные объятия бесконечной неги теплых вечеров. Листва зазеленела, дороги стали чище, цветы — слаще, ветра перемен — теплее, люди — добрее и красивее, еда — определенно вкуснее. Но Серега неизменно оставался на дне праздника жизни, не вкушая ни один из его плодов. Он тянул с дипломом до последнего, осознавая, какую ужасную ошибку совершил с Добрыниным. Не хотелось чертить, думать, возвращаться к тому роковому вечеру в их отношениях и вообще к чему-либо, что могло напомнить о преподавателе… Серега глубоко уверился в том, что это конец. Убедился и понял, что влюблен по-настоящему, что это не игра больше, что нет здесь и капли ребячества. Он готов был за этого человека все отдать. Но Серый больше не имел никаких шансов, ведь сам оттолкнул Илью Александровича, когда тот потянулся к нему. «Но как он мог, скотина!» — думалось Сереге, когда он уже третий час гипнотизировал страницу в соцсетях Добрынина, где была его восхитительная фотография, но — никаких ссылок или подсказок, на кого же пал выбор богатыря: «Он сказал, что занят, а потом начал меня провоцировать! Сволочь…»

Зайцев продолжал отдаваться работе всем разумом да телом совершенно безотказно. В его душевных мучениях хорошо было одно — слава о татуировщике покатилась по городу и от клиентов не было отбоя. Каждый раз, когда в его темный угол забирались новые люди, он боялся услышать, что они от Добрынина. А когда слышал — почти физически ощущал тяжесть на сердце. Это было немного больше, чем чувство. Оно болело и металось. Серега и не заметил, как минул конец мая, как уже должен был быть закончен диплом, как он отправил его Добрынину, как тот одобрил скупо, как предзащита обняла за плечи и потребовала отчета. Но Зайцев ничего из этого не боялся так же, как и в начале года. Все нипочем было самому отвязному хулигану факультета истории искусств. Жаль только, что даже виноградная жвачка больше не успокаивала.

Люди вокруг радовались, что учеба подходила к концу и впереди их ждал новый этап жизни. Серый грустил, ведь это было еще одно доказательство окончательного краха его несостоявшихся отношений. И вроде бы все хорошо и правильно, поступок благородный, честь свою защитил, — но неспокойно было Сереге. А поговорить не с кем. И даже Олег, которого по окончании своего учебного пути Зайцев терять не хотел, не смог бы облегчить нелегкую ношу хулигана.

— Эй, Серый! Смотри, — позвал его Игонин в один из тревожных преддипломных вечеров. Для приезжих забот теперь было вдвое больше: нужно было не просто выпуститься, но и заранее найти себе жилье в случае дальнейшего проживания в городе. И Серега, и Олег собирались оставаться — и оставаться пока вдвоем: так проще адаптироваться и вести хозяйство, так дешевле. — Вот, я нашел двушку приличную. Небольшую, но двушку. И раздельный санузел, и ремонт недавний, и по деньгам терпимо — окраина… А вот еще одна, поближе к метро, но внутри выглядит не так роскошно. Еще есть однушка, но там комната огромная, хотя это не так хорошо, если девушек домой водить…

— Да ладно, — хмыкнул Серый, нависая над Олегом и задумчиво почесывая затылок. — Можно погулять на улице, или я посплю на кухне… Надо будет туда просто определить какой-нибудь экстренный спальный набор и все. Но да… Давай двушку у метро, может?

— Ну тогда будем делить между собой комнату с диваном и комнату с кроватью. Ты просто посмотри на это. Давно я не жил в квартирах бабушкинского типа! — Олег задорно ткнул Серегу локтем в живот. Тот усмехнулся. — Да и почему вдруг именно ты поспишь на кухне в случае с однушкой? Сам как будто с девушками завязал?

— Я со всеми завязал, Олег, — и Серый вздохнул, готовясь ответить на первую часть вопроса с наименее унылым лицом, на которое был способен: — Ладно, мы разберемся. Надо спросить у хозяина относительно перемен. Может, не будет против ремонта, хотя бы косметического…

— Да чего ты? — смягчился Игонин, поворачиваясь в Сереге. — Ты все из-за Добрынина своего? Да было и прошло… Скоро выпустишься, отвяжешься от него, забудешь десять раз и найдешь себе кого угодно! Хоть бабу, хоть мужика, и гораздо круче. И без странных заебов и детей… Вы и сейчас-то пересекаться перестали! Чего ты грузишься?

— Ну… потому что он крутой. И он мне подарил крутые чашки… — Серега горестно вздохнул и ушел от Олега, забравшись на подоконник с ногами. — Даже не знаю. Не могу выбросить из головы. Хотя он мудак… Дочь у него, к слову, хорошенькая девчушка. Ну, такая… милая, воспитана хорошо…

— Значит, не такой мудак все-таки. Потому что дочь вряд ли сама по себе хорошенькая, раз так тесно с ним общается, — Олег пожал плечами. — Мне кажется, он просто со своими тараканами… И замороченный не меньше, чем ты. А вообще знаешь, я его накануне видел пару раз — ну, в курилке… Он вообще часто начал там появляться, когда ты перестал на консультации ходить. Сидит там с трубкой… Кресло к птице твоей перетащил. Которая на стене.

— Ну значит… Да? Серьезно? — Серый было воодушевился, но тут же скис, устраивая ноги в шарфе. — Это круто. Только он занят. Типа мужика нашел, мутит… Хочу напиться. Серьезно, будет выпуск вот совсем скоро, ужрусь до свинячьего визга. Может, найду приключений на жопу, все и забудется, а?

— Не знаю, с кем он там мутит, Серый, он все время там сидит один и прокрастинирует. Ну я за ним не слежу, конечно… Да и черт с ним. Мыслишь ты верно. После всей этой свистопляски развеяться определенно стоит. Может, и подцепишь кого. И новую хату опробуем… — Олег чуть не замурлыкал. — Я тогда в выходные же созвонюсь с хозяевами, съездим с тобой — если все устроит, то начнем переезжать сразу же. И после выпускного укатимся подальше от этого крысятника. Круто ведь!

— Еще бы, — улыбнулся Серега и отвернулся к окну. А там собиралась гроза. Ветер срывал с деревьев живые листья и с силой бросал о потемневший асфальт.

Все сложилось ровно так, как они с Олегом планировали: квартира подошла, ребята завершили переезд к концу учебного года и выдаче дипломов. Защита оказалась для Серого чем-то легким и непринужденным. Он даже получил похвалы от некоторых преподавателей и одобрительный хлопок по плечу да теплое рукопожатие от Щукина. Ему поставили «отлично». Смешно, конечно, было иметь на протяжении всего учебного процесса жуткие отметки и получить такую высокую оценку за конечную работу. «Это на него так Добрынин повлиял! Вот у кого педагогический талант», — важно отмечали коллеги и завистливо поглядывали в сторону Ильи Александровича. Серый тоже смотрел, но только с иной мыслью: «Глиномес».