Хоббит, или Туда и обратно - Джон Толкиен

Уломать волшебника не удалось и утром. Гномам не оставалось ничего другого, как наполнить мехи чистой водой из протекавшего неподалеку ручейка и развьючить пони. Поклажу честно разделили на всех, но хоббиту его доля показалась просто неподъемной, и мысль о том, что всю эту тяжесть придется тащить на себе много-много миль, совершенно его не вдохновляла.

— Не беспокойся! — утешил его Торин. — Очень скоро котомки полегчают, даже слишком скоро. Пройдет немного времени, и мы еще пожалеем, что они были слишком легкими!

Наконец они попрощались со своими пони и повернули их мордами к дому. Пони живо затрусили прочь, явно обрадованные тем, что мрачное Чернолесье остается позади. Бильбо готов был поклясться, что, когда лошадки начали удаляться, какое-то похожее на медведя животное выскочило из-под деревьев и помчалось вслед за ними.

Стал прощаться и Гэндальф. Бильбо сидел на земле, чувствуя себя самым несчастным хоббитом на свете и желая только одного — оказаться за спиной у волшебника, на его большой лошади. После завтрака (признаться, весьма скудного!) Бильбо успел заглянуть в Лес: там было темно, как ночью (это утром-то!), и както чересчур мрачно и таинственно.

«Следит и ждет», — подумал Бильбо.

— Прощай, — сказал Гэндальф Торину. — Прощайте все! Теперь ваш путь лежит через Лес. С тропы не сходите! А сойдете — ставлю тысячу против одного, что никогда больше ее не отыщете и не выберетесь из Чернолесья. И никто вас никогда больше не увидит.

— А нам туда обязательно? — жалобно спросил хоббит.

— Обязательно! — твердо сказал волшебник. — Обязательно, если хотите оказаться по ту сторону! Обязательно — или возвращайся домой несолоно хлебавши! Но этого я не допущу, господин Бэггинс! Мне стыдно за тебя! Не трусь! Помни, что теперь ты в ответе за всех этих гномов! — И он рассмеялся.

— Да нет же, нет! — оправдывался Бильбо. — Я не об этом! Просто нельзя ли как-нибудь обойти эту чащобу?

— Можно и обойти, — вздохнул Гэндальф. — Можно, если тебя не смущает крюк в добрых две сотни миль к северу, но учти: потом придется возвращаться на юг. Но и там, по ту сторону Леса, далеко не все спокойно. В этой части мира вообще нигде нельзя чувствовать себя в безопасности. Не забывай, что вы давно уже в Диких Землях, а здесь может случиться все, что угодно и где угодно. Обходя Чернолесье с севера, вы попадете в Серые Холмы, которые подходят к Лесу почти вплотную, а там полным-полно гоблинов, хоб-гоблинов[70] и орков, да таких, что и рассказывать страшно. А обходя Чернолесье с юга, вы попадете во владения Некроманта. Но ведь даже тебе, Бильбо, нет нужды растолковывать, какой это ужасный чародей! Не советую вам и близко подходить к местам, на которые простирается тень его черной башни! Ступайте-ка лучше по этой лесной тропке, наберитесь мужества и уповайте на лучшее. И если вам сильно повезет, в один прекрасный день вы выйдете из Леса и увидите перед собой Длинное Болото, а за ним, на востоке, — Одинокую Гору, где живет ваш ненаглядный Смауг. Впрочем, надеюсь, он не ожидает вашего визита.

— Утешил, нечего сказать, — проворчал Торин. — До свиданьица! Не идешь с нами, так хоть помолчал бы, что ли!

— Прощайте же! — бросил Гэндальф, повернул лошадь и поскакал на запад, но не удержался от последнего напутствия, — немного отъехав, волшебник обернулся, приложил ладони ко рту и крикнул. Голос его был уже еле слышен: — Прощайте!.. Будьте паиньками!.. Берегите себя!.. С ТРОПЫ НЕ СХОДИТЕ!

Затем Гэндальф пустил лошадь в галоп и вскоре пропал из виду.

— Скатертью дорога! — напутствовали его гномы, тем более рассерженные, что им и в самом деле было очень жаль расставаться с волшебником. Ведь начиналась самая опасная часть путешествия! Взвалив на спину тяжелые котомки и мехи с водой (кому что досталось), они повернулись спиной к свету, золотившему опушку, и углубились в Лес.

Глава восьмая

ПАУКИ И МУХИ

Следуя друг за другом, цепочкой, они вступили под полог ветвей. Вход напоминал арку темного туннеля, образованную склонившимися по обе стороны тропы деревьями, старыми, задушенными плющом и обросшими лишайником, так что редких почерневших листьев было почти не видно. Узкая тропа прихотливо петляла между деревьями. Вскоре о дневном свете напоминало лишь небольшое пятнышко, оставшееся далеко позади; звук шагов гулко отдавался в мертвой тишине, и казалось, что деревья нагибаются и прислушиваются.

Когда глаза привыкли к сумраку, путники смогли кое-что рассмотреть в темно-зеленой мгле по сторонам тропы. Иногда эту мглу пронизывал тонкий солнечный лучик, которому удавалось отыскать брешь в густой листве и не застрять в сплошном переплетении веток и плюща. Но случалось такое не часто, а вскоре и вовсе прекратилось.

В лесу жили черные белки. Когда зоркие и любопытные глаза хоббита попривыкли, он стал замечать, как эти белки то и дело стремительно перебегают тропу и скрываются за стволами. В подлеске и в огромных кучах опавшей листвы время от времени слышались какие-то подозрительные шорохи, возня, сопение и ворчание, но что там такое творилось, Бильбо разглядеть не мог. Наименее приятным из увиденного оказалась паутина — густая, темная и необыкновенно толстая; ее нити тянулись по обеим сторонам тропы от одного дерева к другому, прихватывали нижние ветки и доходили до самой земли. Но саму тропу паутина нигде не пересекала: то ли тропа была заколдована, то ли еще что — неизвестно. Прошло совсем немного времени, и гномы возненавидели этот лес; им казалось, что он ничуть не лучше гоблинских подземелий — да и не кончится, наверное, никогда. Тем не менее, приходилось идти вперед, невзирая на то, что им давно уже страшно хотелось увидеть солнце да синеву над головой и глотнуть свежего воздуха. Под пологом леса не ощущалось ни дуновения — здесь навечно воцарились темень, безмолвие и духота. Не по себе было даже гномам, которым вообще-то не привыкать к подземельям, — у себя дома они проводили порой по многу дней без солнца. Что же говорить о хоббите, который хоть и любил жить в норе, но никогда не сидел в ней день-деньской, да еще летом! Бедняга просто умирал от удушья.

А по ночам приходилось еще хуже. Ночи были черны как деготь. Я говорю не про те ночи, которые мы с вами называем «черными как деготь». Здесь ночи были так черны, словно все вокруг было и впрямь залито черным дегтем. Бильбо подносил ладонь к самому носу, но не мог ее разглядеть. Впрочем, не вполне справедливо было бы утверждать, что путники не видели вообще ничего — нет! Они видели чьи-то глаза. Спали, тесно прижавшись друг к другу, и по очереди караулили. Во время своей стражи Бильбо то и дело замечал во тьме какие-то проблески, а иногда невдалеке зажигалась пара желтых, красных или зеленых глаз, которые на миг вперялись в него и медленно гасли, но лишь затем, чтобы неожиданно вновь появиться в другом месте. А порой глаза загорались прямо над головой, где-то на ветках, — и это было страшнее всего. Но наибольшие опасения внушали хоббиту иногда появлявшиеся во мраке отвратительно бледные, выпуклые глаза — самые страшные из всех.