Эликсир для избранных - Михаил Анатольевич Логинов

– Но сам Аарон Трейвик, создатель компании, был фигурой колоритной. Он – шоумен! Мастер самопиара. Он испытывал все на себе… Публично вкалывал себе свои самопальные вакцины, которые никто официально не испытывал и не регистрировал… И это действовало! Я имею в виду не вакцины, а шоу. Трейвик умел влиять на людей. Несколько лет назад он сумел убедить нескольких крупных венчурных инвесторов вложить средства в его фирму… Он собрал хорошие деньги – несколько сот миллионов долларов! Акции Ascendance взлетели до небес, кто-то, думаю, успел хорошо навариться… А потом все рухнуло. Трейвик умер.

– Да, я читал об этом…

– Представляете, как это выглядело? Человек, который был собственной рекламой, собственной витриной, взял и окочурился после приема своих снадобий…

– Но причина смерти, насколько я знаю, не была точно установлена…

– А это не важно! Важно то, как это выглядело.

– Вы думаете, Трейвик был шарлатаном?

– Нет, не думаю. Полагаю, он искренне во все это верил. Но это не имеет теперь значения. После такого реприманда никто не будет вкладывать в Ascendance Biomedical. Пратли подсчитывает убытки!

– Пратли? – я сделал вид, что слышу это имя впервые.

– Да, Джулиан Пратли. Не знаете про такого? О-о-о! Он очень крупная фигура. Этакий Баффит на рынке медицинских инноваций. Его компания Blackwell Synergy вложила большие деньги в Трейвика. Теперь их, боюсь, придется списать.

Я весь превратился в слух.

– Скажите, Денис, а в России они что-нибудь покупали?

– Вы имеете в виду Blackwell? До сих пор про это ничего не было слышно, но…

– Но что?

– Я не исключаю, что они могут выйти и на российский рынок, мне говорили… – тут Капчевский слегка понизил голос, – что после крушения Трейвика и закрытия еще нескольких стартапов фонды Пратли активно ищут новые проекты по всему миру.

– И вы смогли им что-то посоветовать?

– Нескромный вопрос. Почти как «сколько вы зарабатываете?». Это конфиденциальная информация.

– Извините, я хотел сказать: может ли Россия вообще предложить что-то интересное?

– Может, – бодро заявил Капчевский. – Конечно, наш рынок очень маленький и плохо структурированный, а проекты плохо «упакованы» для продажи, точнее, совсем не «упакованы».

– Что это значит?

– Ну, взять, например, права на изобретение. Допустим, есть научный институт, в нем – лаборатория, в лаборатории – люди. Кому конкретно принадлежит разработка? Очень много неурегулированных вопросов. Иностранцы побаиваются вкладываться в такие мутные истории. Но идеи и технологии есть… Извините, Алексей, у меня важный звонок по скайпу.

– Последний короткий вопрос, Денис. Не приходилось ли вам иметь дело с человеком по имени Стивен Лейн?

– Нет. А кто это?

– Он кто-то вроде скаута… Разведчика. Разыскивает проекты, которые могут стать… в которые можно вкладывать.

– Нет, не имел чести.

– Спасибо, Денис, вы мне очень помогли.

Казань, декабрь 1930 года

Незадолго до нового, 1931 года профессор Заблудовский неожиданно получил письмо из Москвы от своего однокашника Евгения Шемиот-Полочанского. Евгений Антонович окончил Казанский ветеринарный институт позже Павла Алексеевича, то ли в 1906, то ли в 1907 году. Заблудовский помнил, что еще во время учебы у Шемиота проявилась административная жилка, он возглавил центральный орган самоуправления студентов Ветинститута. Во время Первой мировой Евгений Шемиот так же, как и Павел Заблудовский, был призван в действующую армию и служил ветврачом в кавалерийских частях. После революции взял сторону красных. Был послан в Туркестан, где сделал недурную карьеру, поднявшись до поста первого заместителя Госплана Казахской АССР. Что случилось потом, Павел Алексеевич точно не знал, но году этак в двадцать восьмом Шемиот-Полочанский вернулся вдруг в науку и возглавил Государственный институт экспериментальной ветеринарии – почтенное заведение, созданное незадолго до Октябрьского переворота на базе ветеринарной лаборатории министерства внутренних дел. Лаборатория эта была основана еще в 1898 году, и с ее работой Заблудовский был хорошо знаком. И вот теперь директор ИЭВ Евгений Шемиот приглашал своего старого казанского товарища занять должность заведующего лабораторией патофизиологии и перебраться вместе с чадами и домочадцами в столицу, поближе, так сказать, к «месту средоточия лучших научных сил».

Это было серьезное предложение. Павел Алексеевич давно уже задумывался над тем, чтобы покинуть Казань и выйти на новый, общероссийский, уровень. Как шутила Серафима Георгиевна, в последние годы он активно «гастролировал» по стране, посещал крупные университетские города, читал курсы лекций, участвовал в конференциях и съездах, завязывал новые знакомства и освежал старые. Несколько раз ему поступали лестные предложения о работе – в Киеве, Ростове-на-Дону, Эривани, но он неизменно отказывался, ссылаясь то на семейные обстоятельства, то на неподходящий климат. Но истинная причина отказов была в другом – Павел Алексеевич не видел смысла в том, чтобы менять одну научную провинцию на другую. Если уж переезжать, то в столицы… И тут письмо от Шемиота! Заблудовский еще раз мысленно похвалил себя за то, что не соблазнился приглашениями из других, менее важных городов. Идея переехать в Москву была очень заманчивой, она открывала совершенно новые перспективы. Заблудовский снова взял со стола письмо.

«…В настоящее время у нас в Союзе стали применять для опытов и лечения самые разные лизаты. Метод изготовления многих из них совершенно не известен, – писал Шемиот. – Некоторые лаборатории и отдельные исследователи, руководствуясь собственными соображениями, изготавливают свои модификации лизатов. В результате получается обилие препаратов, и обобщать их терапевтическое действие было бы, конечно, совершенно нерационально…»

О том, что идеи и методы его эксплуатируются сами разными, подчас довольно сомнительными личностями, было известно Заблудовскому. С одной стороны, такая популярность не могла не радовать его. Было очевидно, что лизатотерапия постепенно завоевывала себе место в медицинской практике. С другой стороны, Павел Алексеевич всерьез опасался, что изобретение его может быть скомпрометировано неумелыми адептами… «Да, было бы хорошо навести здесь какой-то порядок», – подумал профессор и вернулся к письму.

Посетовав на разброд и шатания, Евгений Шемиот высказывал идею: было бы хорошо, если б профессор Заблудовский «как автор и пионер этого дела» возглавил бы некий всесоюзный центр по изучению и производству лизатов, потому как перспективы, которые открывает перед страной – да что там – перед всем миром! – лизатотерапия, поистине грандиозны.

Конец письма Павел Алексеевич решил перечитать повнимательнее. Там Шемиот делал туманные намеки на то, что «всесоюзным центром по изучению лизатов» может стать вовсе не скромная лаборатория патофизиологии ИЭВ, которую предлагалось на первых порах возглавить Заблудовскому, что эта роль отводится какому-то иному учреждению, которое еще только предстоит создать. По словам Евгения Антоновича, в Москве очень серьезно обсуждалась идея «организации Всесоюзного института для всестороннего изучения человека». Институт этот должен был «разрешить важнейшие практические проблемы в области новых методов лечения и профилактики и внедрить полученные результаты экспериментальной работы