Эдесское чудо - Юлия Вознесенская

– Прости, что заставила тебя ждать, – сказала она Кифии, – я уже готова.

– Ничего, на первый раз прощается! Это первый звон, а еще второй будет, так вот после него опаздывать уже не стоит, – сказала та. – А впредь не рассчитывай, что старшая рабыня будет приходить тебя будить, сама вскакивай по первому звону. Ты вот еще о чем подумай, пока время есть: после церковной службы все наши завтракают в общей столовой, а после трапезы рабам, не имеющим определенного занятия, раздается работа на день. Ты заранее скажи мне, что ты умеешь делать: готовить, печь хлеб, ухаживать за скотиной, за цветами, огородничать, садовничать…

Кифия перечисляла, а Евфимия на все удрученно кивала головой[91]: ничего из перечисленного делать она не умела.

– Может быть, ухаживать за пчелами, доить коз, делать сыр – нет?

Евфимия опять покивала.

– А ткать или прясть?

Снова кивок.

– Неужели ты такая неумеха?

Евфимия смиренно промолчала. Не могла же она признаться, что умеет читать, писать и считать, знает географию, историю, греческий и латинский языки, а самое главное – отлично изучила Святое Писание, а Псалтирь так почти всю наизусть… И тут ее осенило!

– Я могу шить и даже вышивать золотом!

– Вышивать?! Нашла чем удивить во Фригии! Знаешь ли ты, что фригийские золотые вышивки считаются лучшими в Империи? Римляне все нарядные вышивки называют «фригионе», а вышивальщиков «фригио»[92].

– Я этого не знала…

– Ну так знай. И что же ты вышивала в своей Эдессе?

– Церковные облачения, пелены, епископские саккосы, орари, покровы…

– Ого! Ну, девушка, если так, то, считай, что ты устроена. Хозяйка наша держит целую мастерскую, где несколько рабынь вышивают наряды для семьи, для подарков и даже на продажу, хотя хозяйка держит это в тайне. А еще наши вышивальщицы исполняют заказы епископа для церкви. Это не приносит хозяйке денег, но повышает цену ее благочестию. Думаю, она тебя возьмет. У тебя случайно нет с собой какой-нибудь вышивки, Фионе показать?

Евфимия молча подошла к нише, тоже задернутой теперь старенькой простынкой, развязала узелок с недошитым детским приданым и достала шелковую ленточку с цветами и крестиками. Такими же цветами и крестиками, только гораздо пышнее и красивее, была расшита крестильная рубашечка, но ее Евфимия показывать ни хозяйке, ни даже Кифии не захотела.

– Ух ты, какая красота! Это закладка для кодекса[93]?

– Я еще не решила…

– Пускай хозяйка сама решает! – заявила Кифия, пряча ленточку под своим покрывалом. – А теперь давай поторопимся – второй колокол!

Службу в небольшой домашней церкви вел дрожащим голоском старенький отец Алексий, полуслепой священник с редкими седыми волосами и бородкой. Евфимия внимательно следила за ходом службы и приглядывалась к нему: ей надо было понять, может ли она открыться этому иерею, ведь он родственник хозяев! Рисковать она уже не могла, потому что понимала: если все откроется, хозяйка ее немедленно продаст какому-нибудь чужеземцу – и что тогда? Здесь есть хотя бы слабая надежда на заступничество Алариха, как-никак Евфимия носит его ребенка. А если ее продадут и повезут в дальние страны, сохранит ли она свое дитя в дороге? Нет, она не станет рисковать, она будет беречь свое дитя… Вот когда ребенок родится и чуточку подрастет, тогда можно будет подумать о возвращении в Эдессу. А пока надо не раздражать ни Алариха, ни хозяйку… Его настоящую жену.

Рабы и слуги поглядывали на тихо плачущую в сторонке новую рабыню: то ли она перепугана, то ли молится так проникновенно, но ее смиренный вид вызывал у всех жалость, и, когда она шла к причастию позади всех, многие даже старались поймать ее взгляд и ободряюще ей улыбнуться.

Столовая для женщин примыкала к церкви слева, и вход в нее был прямо с женской половины храма: в низком помещении стоял длинный стол со скамьями. Евфимии указали место на самом краю стола. Пожилая женщина прочла молитву, все уселись и начали завтракать. На завтрак раздали миски с вареной зеленой фасолью, по небольшой лепешке из муки грубого помола пополам с просом и по кружке кислого молока, разбавленного водой. За едой женщины тихо переговаривались.

Евфимия голода не чувствовала, но заставила себя съесть и выпить все до крошки и до капли, заботясь о ребенке, хотя еда показалась ей и пресной, и попросту невкусной.

Кифия не ела за общим столом, но явилась к концу завтрака и объявила:

– Сегодня вечером будет большой пир по случаю благополучного возвращения хозяина, поэтому все женщины, кроме скотниц и птичниц, отправляются помогать на кухню и украшать дом к празднеству. А ты, Евфимия, пойдешь со мной: тебя хочет видеть хозяйка.

Евфимия молча подошла к Кифии, и та повела ее из столовой к господскому дому.

– Вышивка твоя хозяйке понравилась, но она сказала, что еще не решила, оставить тебя для работы в мастерской или продать. Она хочет задать тебе несколько вопросов. Но ты не беспокойся: я же буду переводить твои ответы и, даже если ты скажешь что-то не то, я постараюсь тебя поправить. Она довольна, что ты хотя бы не немая. Постарайся только выглядеть как можно скромнее.

– Я постараюсь, – обещала Евфимия.

Фиона приняла их во внутреннем садике, где она как раз завтракала за маленьким столиком возле бассейна с небольшим фонтаном. Стол был заставлен вазами с фруктами и блюдами со сладостями. Жена Алариха была в небесно-голубом шелковом утреннем одеянии, очень шедшем к ее большим синим глазам. Маленьким ножичком она очищала спелую грушу и какое-то время делала вид, что не замечает вошедших женщин. Потом, оставив очищенный плод на тарелке, подняла глаза и долго смотрела на Евфимию. Наконец она начала разговор, а Кифия принялась переводить.

– Ты совсем не говоришь по-готфски? – спросила Фиона.

– Нет, – коротко ответила Евфимия.

– Из какой ты страны?

– Из Осроэны.

– Такой страны я не знаю. А на каком языке вы разговаривали с моим мужем в пути?

– Мы не разговаривали в пути с твоим мужем, – ответила Евфимия, решив не лгать, однако отвечать так, чтобы Фиону ее ответы не раздражали: в самом деле, раз она не знала, что Аларих – муж другой женщины, то она с чужим мужем и не разговаривала.

– У тебя был муж до того, как тебя захватили пираты?

Услышав этот вопрос в переводе Кифии, Евфимия поняла, что примерно наговорил Фионе Аларих. Несчастная эдесситка решила, что ей лучше не оспаривать его ложь, но в то же время постараться не лгать самой.

– Да, прежде у меня был муж, – ответила она, и глаза ее наполнились слезами. – Но теперь его больше нет.

– Понятно. Муж твой, значит, погиб, а ты попала в рабство. Скажи, а твой хозяин Аларих был добр к тебе?

Кифия перевела вопрос, и Евфимия, услышав его, опустила голову. Она не знала, как лучше ответить Фионе.

– Ну же! Отвечай мне правду, рабыня, был ли добр к тебе твой хозяин?

– Он был жесток ко мне! – ответила Евфимия наконец. – Жесток и груб!

Кифия невольно ахнула и заметно растерялась.

– Переведи слово в слово, что она сказала! – приказала Фиона.

И Кифии ничего не оставалось, как перевести.

Лицо хозяйки посветлело, но больше она ничего спрашивать не стала. Дальше разговор пошел уже легче.

– Я видела твою работу, закладку. Это все, что ты умеешь?

– Еще я умею вышивать золотом, в том числе для церкви.

– Я это проверю, – сказала хозяйка. – Отведи ее в мастерскую, Кифия, и скажи, чтобы ей дали работу для испытания.

И она принялась за свою грушу.

– Ух, ну ты меня и напугала, когда ляпнула хозяйке, что Аларих был жесток и груб с тобой! Это что, правда?

– Это чистая правда.

– Надо же… Обычно братец очень даже добр с молодыми и красивыми девушками и женщинами. А-а, понимаю! Он хотел тобой попользоваться, а ты слишком долго сопротивлялась? Что ты молчишь? Ну да ладно, мне-то какое дело. Алариха осуждать за это нельзя.

– Это почему же его нельзя осуждать за блуд? – спросила Евфимия.

– Да потому, что жену свою он не любит и никогда не любил. Когда его заставили жениться на ней, ему было пятнадцать лет, а ей двадцать, он был еще мальчишка, а она – взрослая девушка. Он у нее в полном подчинении и признавался мне, что чувствует себя счастливым и свободным, только когда находится в военном походе.

– Ты говоришь «заставили жениться»? Как это возможно?

– Его отец был человек хитрый, властный и богатый, но из простых, а Фиона происходит из весьма знатного, но обедневшего готфского рода. Она в родстве с предводителем вестготфов Аларихом, который, ходят слухи, вполне может стать нашим королем[94]. Она гордячка, и ей льстит, что ее муж носит то же имя, что и предводитель.

Домоправительница явно хвасталась перед новенькой своей осведомленностью.

Мастерская была построена в уединенном месте, в некотором отдалении от дома: это было помещение с большими окнами, стоявшее на холмике посреди сада; такое положение и большие окна давали хорошее освещение, необходимое для тонкой работы вышивальщиц. Внутри стояли на козлах деревянные рамы с натянутой на них материей – пяльцы. За пяльцами сидели женщины, в основном молодые, ведь с годами у вышивальщиц неизбежно портится зрение. На столах лежали мотки разноцветного шелка, серебряные и золотые нити, различные иглы, небольшие куски крашеной кожи, а в особых ящиках, разделенных на ячейки, лежали бисер разных цветов и округлые золотые чешуйки с отверстиями для украшения вышивок. Все было понятно и знакомо Евфимии, и в сердце ее пробудилась радость: если она будет заниматься этой работой, то сможет выдержать здесь долгое время – столько, сколько нужно, чтобы ребенок родился и подрос. Кто станет смотреть за ее ребенком, пока она будет заниматься вышиванием, об этом Евфимия пока не думала.