Эдесское чудо - Юлия Вознесенская

– Я слушаю тебя, муж мой.

– Так вот первое: я тебе не муж и не буду тебе мужем.

Евфимия вздохнула, показывая, что готова слушать дальше.

– Ты поняла меня?

– Не очень… Я не поняла, чем я тебя так огорчила, любимый? Тем, что загляделась на фламинго, да?

– Да перестань ты вспоминать этих глупых носатых птиц! Смотри на меня! Ты поняла, что я сейчас сказал?

– Ты сказал, что ты не будешь мне мужем… Если я не буду тебе послушна, так?

– Нет, не так. Послушна ты или нет, я все равно тебе не муж и должен тебе наконец в этом признаться.

– Я не понимаю…

– Сейчас ты все поймешь. Во Фригии, в Иераполисе, у меня есть жена и две дочери, и сейчас я возвращаюсь к ним. А ты идешь со мной, но не как жена, а как моя рабыня, захваченная в сражении. Теперь ты все поняла?

Евфимия не поняла ничего, только ее огромные глаза стали еще больше и глядели на него со все растущим недоумением.

– Ты… мне не муж? Как это понять? – наконец, побледнев, прошептала она. – А кто же ты тогда, Аларих?

Она глядела на него с таким ужасом, как будто, скажи он сейчас: «Я демон из преисподней!» – это не изумило бы и не испугало ее больше.

– Я тот самый готф Аларих, офицер римской армии, которого ты полюбила и с которым связала свою судьбу. Но я тебе не муж, потому что у меня в Иераполисе есть законная жена. Она ждет меня из похода. И сейчас я возвращаюсь к ней с подарками, деньгами и молодой рабыней.

Евфимия ахнула и оглянулась, будто ища глазами рабыню, о которой только что было сказано.

– И не оглядывайся по сторонам: эта рабыня – ты, Евфимия. Если ты меня любишь, то прими эту мысль и смирись с нею.

Аларих сел на камень, оперся рукой о колено, опустил на нее крутой подбородок и задумался, глядя на озеро и уже совсем узкую полосу заката над ним. На Евфимию он больше не смотрел. Наступило долгое молчание.

Вдруг он услышал за спиной короткий отчаянный вскрик. Он не оглянулся. «Наконец поняла…» – подумал он, продолжая смотреть на озеро. И тут за спиной его воздух разорвал долгий, почти звериный вопль.

Испуганные птицы на том берегу присоединились к нему резкими тревожными вскриками, захлопали крыльями, в несколько мгновений поднялись в воздух розовым облаком и скрылись за горными вершинами.

Теперь Аларих оглянулся и вскочил на ноги: Евфимия сорвала с себя покрывало, уткнулась в него лицом и теперь рыдала – отчаянно, с вскриками, с громкими всхлипами, с какими-то невнятными жалобами, сотрясаясь всем телом. Аларих подошел к ней, опустился на песок и приобнял ее, чтобы успокоить. Но Евфимия сбросила его руки, повернула к нему искаженное заплаканное лицо и принялась бить его по груди гневно сжатыми кулаками.

– Ты!.. Посмел! Как ты посмел?!. Ты обманул мою мать! Ты обманул меня! Ты всех обманул!

Аларих не отошел от нее и не стал удерживать руки: он решил дать ей выкричаться и излить на него всю ярость. Продолжая лупить его кулаками по груди изо всей силы, что, в общем-то, не причиняло воину ни малейшего вреда, несчастная выкликала:

– Это твоя любовь? Это исполнение твоих клятв и обещаний? Таково было с самого начала твое намерение: меня, твою супругу, сделать пленницею, меня, свободную женщину, христианку, гражданку Эдессы, превратить в рабу? Из-за тебя я оставила свою мать и родину! Тебе я поверила, полюбив тебя великой любовью! Всем твоим словам я поверила, сказанным и наедине, и при всех у алтаря! А ты… ты…

– Ну, хватит уже стучать меня по груди, Евфимия. Все равно не пробьешь! – попробовал неуклюже пошутить Аларих, наконец схватив ее за запястья и легко отводя маленькие руки.

– Я так верила тебе, так любила! – сказала она, полыхая глазами и гневно глядя ему в лицо. – Это моя мать требовала от тебя уверений и клятв, а я тебе просто верила. Но ты воздаешь мне за любовь ненавистью и вместо мужа и друга стал мне врагом и мучителем! Ты завел меня в чужую землю, чтобы погубить!

– Нет, милая, – спокойно и проникновенно сказал Аларих, – ты ошибаешься. Не коварство, а любовь двигали мной. Я увидел тебя и с первого взгляда полюбил всем сердцем. Но я уже давно женат. Причем женили меня совсем юным, на женщине старше меня, из богатого и знатного фригийского рода, близкого к нашим царям. Я не мог от тебя отказаться. Что мне оставалось делать, как не стать клятвопреступником, чтобы получить тебя? Но больше я не могу тебя обманывать: лучше мы оба станем обманывать мою жену и всю ее многочисленную и влиятельную родню. Ты будешь жить в моем доме и считаться рабыней, и только мы с тобой будем знать, что на самом деле ты моя любимая жена.

– Как у варваров – младшая жена? – презрительно сказала Евфимия. – Да еще и считаться при этом рабыней?

– А хоть бы и так! Разве ты не знаешь историй о том, как дочери царей, захваченные в сражениях, становились рабынями храбрых воинов?

– Ты захватил меня не в бою – ты захватил меня хитрой подлостью и ложными клятвами!

– Но кому от этого стало хуже? Твоя мать ничего не знает, она за тебя спокойна. А ты будешь жить в моем доме, как и собиралась, и мы будем продолжать любить друг друга, как раньше. Я сделаю все, чтобы тебе всегда было хорошо. Пойдем к ручью, Зяблик мой, я помогу тебе умыться, у тебя личико распухло от слез. Я не хочу, чтобы моя жена ходила передо мной с таким лицом.

– Я не жена тебе ни перед Богом, ни перед людьми!

– Бог простит, а люди не узнают. Только мы с тобой будем знать, что ты моя тайная жена. Только для нас с тобой важно то, что происходит между тобой и мной.

– А твоей настоящей жене?

– Жена поверит всему, что я ей скажу. Если только ты не станешь вмешиваться и пытаться открыть ей глаза.

– Я при первой же встрече расскажу ей всю правду!

– Тогда я должен буду вырвать язычок у моей певчей птички, – слегка угрожающе пошутил Аларих и добавил: – Ты так не шути, Евфимия. Я не потерплю от тебя никаких неожиданностей. Ты мне прямо сейчас поклянешься, что в Иераполисе будешь молчать и делать все, что я тебе велю!

– А иначе ты прикажешь наказать меня бичом, как рабыню?

– Нет. Я накажу тебя не бичом, а мечом: одно неосторожное слово – и мой меч окажется на твоем горлышке, Зяблик.

– Ты убьешь меня, если я скажу правду?

– Не замедлив ни на секунду.

– Но я же ношу твоего ребенка!

– Ты сама выбираешь, родиться ему или умереть, не успев появиться на свет.

– Я не могу поверить, что ты так жесток!

– Лучше поверь, чем проверять.

Евфимия отошла к ручью, умыла лицо, а потом вернулась и села у костра. Она долго думала, а потом попросила:

– Отвези меня обратно домой, в Эдессу, Аларих.

– Не могу. Я уже почти у своего дома, и вся моя семья знает, что я должен появиться со дня на день.

– Тогда я вернусь в Эдессу одна.

– Воля твоя. Только сначала подумай хорошенько о том, какой ты уезжала из дома и какой вернешься – с уже заметным животиком и никому не жена. Да еще большой вопрос, доберешься ли ты одна до Эдессы, не станешь ли по дороге легкой добычей для разбойников или просто сластолюбцев.

– Я скажу, что я паломница, как Эгерия из Аквитании.

– Такие молодые паломницы в одиночку по дорогам не бродят, если только они не искательницы приключений. Выброси эти мысли из головы, Евфимия, тебе некуда идти.

Оба замолчали.

– Пойдем-ка лучше спать, милая. Утро принесет с собой новые мысли, и жизнь уже не покажется тебе такой скверной: ты поймешь, что в наших с тобой отношениях ничего не изменилось.

Она молча покачала головой, но по привычке послушно поднялась и отправилась за ним в палатку.

Всю ночь Евфимия беззвучно рыдала, оплакивая свою злосчастную судьбу. Но рыдала она на груди Алариха: ей и в самом деле больше некуда было идти.

Как только полотно палатки начало светлеть под лучами солнца, Евфимия выбралась наружу и пошла к воде. Над озером светало. Фламинго уже проснулись и расхаживали вдоль берега, процеживая своими хитроумными клювами добываемый в иле корм. Не желая их пугать, она стояла за низкорослыми соснами и смотрела на них. «Что же мне делать?..Что же мне делать?..» – думала она, но ответа не находила. Когда взошло солнце и заря залила розовым светом половину неба, фламинго поднялись в воздух и растаяли, слившись с зарей.

Евфимия подошла к воде, шагнула на плоский валун, опустила руку, зачерпнула воды и поднесла к губам: вода была горько-соленая, как слеза. Губы защипало.

– Прощай, Озеро слез! – сказала она. – На твоем берегу кончилось навеки мое короткое счастье.

Умываться озерной водой она не стала и пошла к ручью, чтобы смыть ночные слезы, такие же горькие, как вода в озере.

Глава двенадцатая

С утра Аларих попытался вести себя как обычно, но Евфимия была безучастна и погружена в собственные думы – она просто не отвечала ему. В конце концов ему надоело с ней заговаривать, и он тоже оскорбленно замолчал.

А на дороге между тем становилось людно: их то и дело обгоняли повозки с товарами и пастухи, гонящие стада овец и коров, и Евфимии стало ясно, что впереди их ждет большой город. К полудню они достигли места, где с севера вливалась еще одна дорога, и теперь они уже ни на минуту не оставались на дороге одни. Либо впереди, либо позади все время виднелись путники, верхом или в повозках, а то и пешие, и все они двигались в одну сторону. Дорога почти все время шла теперь вдоль быстрой реки, текущей навстречу, а потому было прохладно, и ехали они довольно скоро.