Эдесское чудо - Юлия Вознесенская

Евфимия вытерла ноги одним уголком простыни, чтобы не запачкать всю ее кровью, аккуратно сложила ее, спрятав мокрый угол внутри, и сунула в узелок с детским приданым: бедной рабыне все пригодится…

По дороге они не останавливались и задолго до вечера достигли Иераполиса. У городских ворот стояла толпа: стражники без досмотра пропускали в город богатые карруки, но груженные товарами повозки осматривали досконально и придирчиво. Аларих, спокойно раздвигая толпу пеших конем, приблизился к стражникам и окликнул по-гречески старшего из них:

– Эй, старина! Ты что, своих не узнаешь? Хочешь и с меня получить плату?

– О! Смотрите, ребята, это Аларих вернулся! Привет тебе, друг и храбрец, мы тут наслышаны о твоих подвигах в Эдессе! Да славится наш храбрец и герой Аларих!

Стражники весело приветствовали Алариха, пропуская его в ворота. На Евфимию внимания обратили не больше, чем на груженого мула. Только один из стражников глянул на нее и сказал:

– С хорошей ты добычей вернулся, Аларих. Молодец! Жена твоя Фиона будет очень довольна.

Так Евфимия впервые услышала имя жены Алариха.

Они вошли в ворота и двинулись по раскалившейся днем и остывающей к вечеру главной улице с колоннадой и портиками. Сейчас, когда спа́ла жара, между колоннами прогуливались нарядные горожане, а в портиках располагались торговцы сладостями и напитками, украшениями и безделушками. Красив или нет был Иераполис, Евфимия не заметила, ей было совсем не до городских достопримечательностей. Лишь в одном месте она вдруг почувствовала, что на нее упала холодная тень, и не просто прохладная, а какая-то леденящая.

– Статуя Аполлона, – произнес негромко, как бы про себя, Аларих. Евфимия не поняла, обращается он к ней или просто размышляет вслух, и ничего ему не ответила, невольно обратив внимание на статую одного из верховных языческих богов – демонов, как учили ее дома.

Здание с белыми колоннами имело два входа, а статуя находилась между ними, но на некотором расстоянии от стены. Колоссальное мраморное изваяние возвышалось на высоком массивном постаменте и оттого казалось еще огромней. Языческий бог был изображен сидящим на троне, с кифарой в левой руке. Одет он был в тунику, но выполненную так искусно, что она казалась прозрачной и не скрывала подробностей мощного и прекрасного мужского тела. Евфимия отвернулась.

От главной улицы они свернули к реке. Здесь стояли богатые особняки знатных горожан, окруженные садами и высокими белыми стенами; возле одного из них Аларих и остановился. Он спешился, подошел к воротам и постучал. В воротах открылась небольшая дверца на уровне головы человека, оттуда кто-то выглянул, громко крикнул что-то радостное, – готфского языка Евфимия не знала, но, наверное, что-нибудь вроде «Хозяин вернулся!» – и почти тотчас же ворота распахнулись.

Из дверей большого белого дома с портиком высыпали непривычно ярко одетые люди и бросились встречать Алариха, радостно гомоня, смеясь от радости и вскрикивая. Потом они расступились, и по ступеням сошла высокая статная женщина в сочно-алом одеянии. Это и была Фиона, как сразу догадалась Евфимия. Она протянула руки, Аларих бросился к ней, обнял, поцеловал. Тут же с радостным визгом подбежали две нарядные белокурые девочки, готф подхватил их обеими руками и закружил. Потом Аларих опустил дочерей на землю, снова обнял жену, и так они, обнявшись, прошли в дом, а все домашние и слуги двинулись за ними.

Только тут Евфимия почувствовала, будто какая-то сила уже окончательно отрезала ее от Алариха. Она теперь по-настоящему одна, как ей показалось, одна в целом мире. Долгое время во дворе оставались только конь, мул да Евфимия. Постепенно придя в себя, справившись с внезапной леденящей пустотой в сердце, женщина огляделась.

Первый двор был наряден и не слишком обширен, вымощен светло-желтыми известковыми плитами, а вдоль стен росли кусты олеандров, белых, розовых и красных, стояли мраморные скамьи и большие горшки с цветущими розами. Справа и слева к фасаду дома прилегали невысокие стены, за которыми с левой стороны угадывались крыши хозяйственных построек, а над стеной справа возвышались высокие и густые кроны деревьев, и тень от них падала во двор. Оглядевшись по сторонам, Евфимия подошла к стене и уселась на невысокую каменную скамью, стоявшую в глубокой тени. Она очень устала, ей было страшно, но больше всего хотелось пить; ей казалось, что язык у нее распух и вместе с тем пересох и прилип к нёбу.

Евфимия не знала, сколько времени она так просидела, опершись спиной о прохладную стену. Кажется, несмотря на все страхи и переживания, она даже вздремнула, но вдруг услышала голос Алариха, говорившего по-готфски. Несчастная открыла глаза и увидела его стоящим на ступенях рядом с Фионой и девочками, смотревшими на него любящими, восхищенными и ожидающими голубыми глазами. Аларих отдал распоряжения слугам, и те, подойдя к мулу, принялись вещь за вещью снимать поклажу, а сам Аларих что-то говорил жене и дочерям, указывая на них рукой. Когда вся поклажа, в том числе и дорожные сумки Евфимии, была внесена в дом, а конь и мул уведены в конюшни, Аларих заметил наконец сидевшую в тени Евфимию и крикнул по-арамейски:

– Евфимия, встань и подойди сюда!

Евфимия поднялась со скамьи и, оставив на ней свой узелок, ступая медленно и осторожно измученными ногами, подошла к ступеням и остановилась, не поднимаясь по ним и не поднимая глаз. Фиона в упор долго разглядывала ее с непонятным выражением, потом задала мужу несколько коротких вопросов, Аларих что-то весело ей отвечал.

Если бы Евфимия знала готфский язык, она бы поняла их диалог.

– А это еще кто такая?

– Это еще один подарок тебе, дорогая, – твоя новая рабыня.

– Слишком она горда и красива для рабыни.

– Где ты видишь гордость? Голова ее опущена, и в лицо тебе она не смеет глянуть.

– Или не желает. Не похожа она на рабыню, скорее на девушку из богатой семьи.

– Возможно, что так оно и есть, – равнодушно сказал Аларих. – Она была захвачена пиратами, а потом продана на рынке рабов в Риме. Там я купил ее.

– Так она кто и откуда?

– Не знаю. Я пробовал расспросить ее на разных языках, но она ни на одном не умеет или не хочет разговаривать. А приказы она понимает только на арамейском языке.

– Немая?

– Может быть.

– Кому нужна немая рабыня! Я ее немедленно отправлю на рынок и продам: кто-нибудь купит ее для забавы, мужчины ведь так непривередливы…

– Делай как знаешь, это теперь твоя собственность, – равнодушно сказал Аларих. – Можешь хоть убить ее. Я и сам был близок к этому, так она надоела мне своим упорным молчанием.

– А может, просто надоела? Наигрался с нею, и теперь она не нужна тебе.

– Ты смеешься надо мной, Фиона? Как я мог взглянуть на эту чернавку с интересом, если ехал домой к красавице-жене? Отправь ее к рабам, и пойдем в дом, я хочу отдать тебе и дочерям подарки.

Евфимия успела украдкой разглядеть законную супругу Алариха. Она была красива и чем-то похожа на него: светлая кожа, синие глаза и золотые волосы, заплетенные в толстую косу и уложенные вокруг головы короной. Все говорило о том, что оба принадлежат к одному народу. И крупной статью она была сходна с воином-мужем, и ростом почти вровень с ним. Хрупкая, нежная, со светло-оливковой кожей, с темными волосами и черными глазами, типичная эдесситка Евфимия почувствовала, насколько же они с Аларихом чужды друг другу по крови. «Не мог он любить меня! – с отчаянием подумала она. – Это был просто каприз соскучившегося по женщине воина». И почему-то эта мысль ударила ее больнее, чем обман и предательство Алариха.

Фиона подозвала к себе полную женщину в пестрой одежде и ярком платке, обвязанном вокруг головы, распоряжавшуюся слугами и рабами во дворе, и велела ей отвести новую рабыню на место.

– Найди для нее свободное помещение на нижней террасе, выдай постель и покорми ее. А завтра я решу, что с нею делать, – сказала Феона, беря мужа под руку и ведя его ко входу в дом.

Толстуха, выслушав приказ хозяйки, подошла к Евфимии и мановением руки велела ей следовать за ней. Евфимия молча подчинилась.

Они прошли в раскрытые ворота на хозяйственный двор. Здесь женщина остановила ее движением руки, достала из складок покрывала связку ключей и подошла к двери низкого здания с зарешеченными окошками под самой крышей. Она отперла дверь, вошла внутрь и вскоре вышла оттуда, неся в руках скатанный тюфяк и какой-то узел поверх него. Молча сунув тюфяк в руки Евфимии, она повесила узел на руку, снова заперла дверь кладовой и махнула свободной рукой, приглашая следовать за ней.

Женщины прошли через хозяйственный двор и оказались перед еще одной стеной с воротами, тоже приоткрытыми. За ними обнаружился плодовый сад, междурядья которого были заняты грядами с овощами. Сквозь сад и огород шла довольно широкая дорожка, мощенная серыми плитами, поросшими травой и лишайником.