Феникс сапиенс (СИ) - Штерн Борис Гедальевич

– Хорошо, я подумал, что неплохо бы прокатиться с вами на обратном пути. У вас хорошо и весело – много цветущей жизни, и молодой, и зрелой: вон совсем свежая жизнь прямо носится под ногами, – Дават кивнул в сторону Каны и Лемы, играющих со щенками. – Мне будет очень приятно хлебнуть этой жизни под занавес. Ну и поговорим. Если буду транспортабелен – прилечу последним летним рейсом.

– Отлично! Будем ждать. И чтива побольше захвати – не только сами переводы, но и что пишут про них, и свежих газет побольше.

В июле на озеро сели два самолета с экспедициями из Атлантического Союза. Обе прислали парламентеров на «Петербург». Договорились, что вновь прибывшие встанут лагерями неподалеку от стоянки Александрийского университета, будут сотрудничать в быту, а работать в разных местах: одна команда – в Железной долине, другая – разведывать новые участки ледника. Почти каждую неделю под детский и собачий восторг на озеро садился тяжелый серебристый или темно-серый гидроплан, открывал задний порт, из него спускались на воду надувные моторные лодки, плыли с грузом к базам экспедиций, некоторые заглядывали в гости на «Петербург» с подарками – свежими фруктами и мясом, которое тут же запекали на костре. Потом лодки везли к самолету упакованный груз – книги и прочие ценности, возвращались, везли снова. Когда самолет улетал, лодки оставались. На озере становилось все оживленнее. Ночи стали по-настоящему темными, в поздних сумерках на берегу зажигалось несколько костров – народ сидел у них до полуночи, несмотря на раннее начало рабочего дня. Все были молоды, полны сил, энтузиазма и будоражащего чувства причастности к творящейся Истории.

Когда начались первые заморозки, из самолетов стали выгружать толстые легкие панели и алюминиевые стропила, из них собрали треугольные дома для зимовщиков. Летние смены улетали, прилетали зимние, приветствовали друг друга, прощались, обнимались, жали руки, хлопали по плечу. А с последним самолетом прилетел похудевший и как будто помолодевший Дават.

– Прекрасно выглядишь! Все удачно?

– В какой-то степени. Приговор не отменяется, но некую отсрочку получил. О, никак у вас не только молодая жизнь бурлит, но и будущая проклевывается? – сказал Дават, глядя на Алеку и Колу с явно обозначившимися животами. – О, боже, и ты?! Ну вы даете! Все трое! Молодцы! – воскликнул он, когда Мана вышла на палубу.

Два молодых новобранца погрузили на борт ящики с чтивом и вкусностями, попрощались и уплыли на свою базу зимовать. Последний самолет взревел, разогнался, спугнув две стаи гусей, приготовившиеся к отлету, и был таков. А гуси, даже не сев, чтобы оправиться от испуга, выстроились в два цуга и взяли курс на юг вслед самолету. На озере стало тихо и пусто.

Последний день перед отплытием, 25 сентября, оказался последним днем золотой осени: солнечно, безветренно, красочно. На поляне, ставшей за год с лишним чем-то вроде уютной лужайки перед родовым гнездом, развели прощальный костер.

– Даже грустно стало оттого, что уплываем, – сказала Алека, подбрасывая сухие сосновые ветки, – пожалуй, я провела здесь лучший год в жизни. Нет, даже больше, почти полтора года. Инзор, что насупился, тебе есть, что возразить?

– Мне по определению нечего возразить тебе. Да я и не насупился, просто дым в глаза. А год и вправду был неплохим. Пожалуй, да, хорошо, когда ты нужен не обобщенной родине, а людям во плоти.

– А я жду не дождусь теплого моря и настоящей ванны. Хочу в цивилизацию! У меня уже слюни текут, как представлю еду в ресторане на набережной, ее вид и запах. А какой я сделаю доклад у себя в институте! Аншлаг! – Кола встала и обвела руками воображаемую огромную аудиторию.

– Со своим животом ты всех сразишь наповал! – добавил Крамб.

– И мне грустно уезжать, – сказала Мана. – Здесь было душевно и тепло, даже в самые морозы. А для девочек наша стоянка стала родиной. Здесь они научились говорить и думать. Они ведь почти ничего не помнят из своей прошлой жизни – лошадки, костер да какие-то обрывки, словно из кошмарного сна. А эту поляну и эти гривы, и запах этих ягод, и цвет этого неба запомнят навсегда. Наверное, девочки, как и я, будут всю жизнь тосковать по Северу. Когда подрастут, надо будет вернуться сюда. А сейчас мои двести других детей уже щебечут в голове.

– Вернемся! Крамб, давай сгоняем сюда на том же «Петербурге» лет через двадцать.

– Обязательно вернитесь! Мне сейчас самое время готовить завещания. Поэтому завещаю вам вернуться сюда в назначенное время.

– Но почему через двадцать лет? – вскричал Стим. – Мы еще не были в Железной долине! Мы не забирались на восток дальше озерного берега. Давайте вернемся через три года!

– Стим, ты через три года будешь взрослым мальчиком, – ответил Сэнк, – ты можешь завербоваться в любую экспедицию, отправляющуюся в эти края. Тебя возьмут хотя бы из уважения к «Петербургу». Но мне кажется, ты никуда не завербуешься. Ты увлечешься чем-то другим, какой-нибудь серьезной наукой, скорее всего, физикой. Наверное, это будет правильно – с мозгами у тебя все в порядке, а если в придачу окажется крепкая задница – добьешься многого.

Никто не хотел идти спать. Инзор принес из трюма три охапки березовых поленьев и подкидывал одно за другим. Мана уложила девочек, вернулась и села молча на раскладной стульчик. Она больше не участвовала в общем разговоре, у нее был свой собеседник:

– Что же, Мать-Прародительница, можно я тебе похвастаюсь? Я не люблю хвастаться на людях, но поскольку ты внутри меня, то можно. Какое чудесное вышло путешествие! Книги – понятно, Сэнк у меня молодец, и я ни секунды не сомневалась, что он откопает нечто важное. Но спасенные девочки! Ты бы знала, какое это счастье – видеть, как дети превращаются из запуганных зверьков в веселых проказниц, как умнеют и развиваются не по дням, а по часам. Впрочем, может быть, ты это и без меня знаешь? Мне кажется, спасти и воспитать даже важнее, чем родить самой. Но и забеременеть в сорок шесть после двадцати двух лет простоя – это ведь тоже счастье? А внуки?! Сколько лет я ждала их! Кола, не подвернись Крамб, могла бы еще много лет привередничать и издеваться над ухажерами. Давно мне не было так хорошо, Мать-Прародительница. Интересно, а когда вы пришли к развалинам Александрийского маяка и сели усталые и сказали: «Здесь будет наш дом», – ты была так же счастлива? Уверена, что да, или даже счастливей, потому что не примешивалась грусть расставания с полюбившимся местом, на котором успели пустить корни. Но, пожалуй, это светлая грусть, и мы еще вернемся сюда, я уверена.

Сидели долго, за полночь, говорили о чем попало – о Большой земле, о вкусной свежей еде, о встрече, о коллегах и друзьях, о газетных заголовках, посвященных их прибытию. Рано утром Инзор отчалил корабль, запустили двигатель, вся невыспавшаяся команда собралась на палубе. Обе девочки зарыдали.

– Мама, куда мы уплываем? Здесь так хорошо!

– Кана, там, куда мы плывем, еще лучше. Там большие дома, теплое море, много людей. Я же рассказывала тебе про Большую землю!

– Подождите! – рыдала Кана. – У меня там клад остался!

– Где, какой клад?

– Там, под елкой, шишки камушки, ягоды! – крик, слезы.

Инзор спрыгнул на берег, подтянул корму к причалу, Сэнк передал ему Кану, клад был найден и спасен. «Петербург» двинулся в долгий путь, разбивая свежий ледок. Команда, ежась на легком утреннем морозце, смотрела назад: домашняя поляна, заливчик, красно-желтые гривы, спокойное озеро, серый ледник на горизонте… Вскоре все чуть замерзли и ушли досыпать, а проснулись уже неподалеку от Большой Развилки.

– Ну, рассказывай, – предложил Сэнк Давату, – мы тут совсем одичали. Кроме новостей по радио ничего не слышали, что происходит на Большой земле.

– Студенты и выпускники исторических и филологических факультетов перевели около тысячи книг – перевели ужасно, но важные книги перевели вторично более матерые лингвисты. Самое интересное – микроэлектроника, вычислительная техника, космос, генетика. Большинство с энтузиазмом предрекает взрывное развитие вычислительной техники и всяческой информационной среды, меньшинство пугает катастрофой, к которой якобы привело предков это самое развитие. Я думаю, как бы кто ни пугал, назад в ледник это все уже не запихнешь, и нас ждут веселые времена. Собственно, уже вкладываются большие деньги и плодятся фирмы по производству больших интегральных схем.