Схимники. Четвертое поколение - Сергей Дорош
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Три года – срок немалый. Много чего произошло, в двух словах не передашь. К примеру, как я и предсказывал, тяга девушек друг к другу начала ослабевать. Они не спешили окунуться в то потаенное, что происходит между мужчиной и женщиной наедине. Тем более что рядом был пример Ждана, которого обе называли если не Занудой, то кобелем. И все же та взаимная тяга, которую я всегда считал извращением, прошла, оставив новое чувство, больше похожее на то, что связывает двух сестер. Все чаще они ложились спать отдельно. А если и забирались под одно одеяло, так только чтобы сберечь тепло холодными ночами. И ничего более. Но все равно осталась между ними какая-то недосказанность. И рано или поздно должна была она прорваться, словно гнойный нарыв.
Борислава потихоньку переняла навыки Ждана. Но о том, чтобы покинуть нас, никто из подруг уже не заикался. Мы стали их новой семьей.
Северных княжеств мы теперь избегали. Все ухищрения Ждана предсказуемо пошли прахом – следопыты князя Корчева поняли, что дочь их повелителя жива. За ее возвращение назначили награду, которая год от года становилась все весомее. А соседи продолжали поиски по другой причине. Каждый хотел породниться с князем, у которого нет сыновей, чтобы потом можно было на законных основаниях претендовать на корчевский стол. Но мало кто из них узнал бы в тоненькой, сохраняющей отроческую угловатость скрипачке ту самую княжну. И все же на север мы больше не ходили.
Я ждал этого момента с нетерпением. Мысленно торопил время. И вот наконец-то в конце осени Светлане, последней из троих, исполнился двадцать один год. Черта. Грань, за которой я имею полное право объявить ее своей ученицей. В доме ее отца это событие обычно сопровождалось пиром, дарением подарков. У нас, понятно, ничего подобного не было. Я думал приурочить разговор с моими будущими учениками ко дню рождения княжны, но в последний момент почему-то засомневался. Непривычная робость охватила меня. Казалось бы, чего там? У моих братьев, я больше чем уверен, давно множество учеников. У Атамана уж точно. Записка, которую когда-то Ждан нашел в своей суме, все еще не шла у меня из головы. И все же я не сумел перебороть робости.
Осенняя распутица прошла. Мороз сковал землю. Купцы сменили телеги на сани, и мы ушли в очередной поход. А там – не до долгих разговоров. Потом пришла весна. Бориславе скоро должно было исполниться двадцать два. Она уже переняла у Ждана все, что парень мог ей дать. Оба жаждали новых знаний. Понимание, что моих умений они коснулись лишь краешком, давно созрело у обоих. Со всем азартом молодости их сердца рвались дальше.
Когда снег растаял, дороги опять развезло и торговля притихла, я понял: откладывать дальше бессмысленно. Нужно наконец-то переступить через робость и испробовать себя в новой роли – наставника.
С тех пор как девушки стали нашими спутницами, мы чаще останавливались в городах, особенно когда ночью трещали морозы. Но в тот раз мы впервые вышли из обжитых людьми мест не вместе с караваном, а просто так. Мои спутники недоумевали, куда я их веду, зачем. А я искал глухое место, куда даже случайный охотник не забредет. Там я чувствую себя уверенней. Там я наконец-то решусь на столь долго откладываемый разговор. Мы были на северной границе Вилецкого княжества. В нем встречаются непролазные дебри.
Уже вечерело, мы сидели у костра, жарили подстреленного Жданом зайца, прихлебывали травяной отвар с медом. Девушки о чем-то тихо переговаривались, Ждан смотрел в огонь. Множество знакомых наемников говорили ему, что этого лучше не делать, как и мне в свое время Атаман, но…
– Что случилось, Искатель? – наконец спросил он.
Девушки тут же примолкли. Похоже, вопрос этот мучил всех. Я же лишь пожал плечами.
– Ну не просто же так ты нас сюда потащил, – продолжил парень. – Скоро купцы оживут. Нет, мы, конечно, не бедствуем, но последний месяц на одном месте просидели. Сердце в дорогу зовет.
– Ну вот чем тебе не дорога? – кивнул я на звериную тропу, по которой мы пришли.
– Ты же с осени сам не свой, – тихо промолвила Светлана. – Сердце не на месте. Обычно – спокойный, аки дуб вековечный, а с осени – словно подменили тебя. Рассеянным стал, задумчивым. Что приключилось-то?
– Мы не дети уже, – поддержала ее Борислава. – Правду молвить, ты каждому из нас встретился, когда жизнь понесло под откос. И каждому помог. Может быть, теперь мы поможем тебе? Долг платежом красен. Хоть сложно мне помыслить, что могло приключиться, с чем ты сам не справишься.
– Вы правы и неправы. И враг мой сейчас – я сам. С собой не могу справиться. Думал, в глуши легче будет, – ан нет, все так же. Привык я к вам таким.
– Ты что ж, покинуть нас вздумал? – Светлана погрустнела.
– Искатель! – возмущенно вскрикнул Ждан.
– Тише вы, – угрюмо осадила их Борислава. – Чего раскричались, аки сороки. Понимать надобно. Искателю сколько годов-то? На вид он – как наш старший брат, а на самом деле? Каждого к старости тянет осесть, семью завести, детишек. Эх. – Девушка с досадой махнула рукой. – Говори уж как есть, мы выросли, ты нас на ноги поставил. Тоскливо без тебя станет, но выдюжим, чай, не малые дети.
И тут я рассмеялся. Так вот о чем они думали, чего боялись. Старость? Что там говорить, мне тогда было под семьдесят. Но мое тело регулярно омолаживало себя, так что по-прежнему сложно мне дать больше тридцати.
– Не то, дети мои, не то, – впервые я назвал их так, как называл нас учитель. И это оказалось несложно. – Да, вы все стали мне детьми. И я вас не покину. Просто не могу. Это только вы можете уйти от меня.
Они расслабились, заулыбались. Вроде бы опасения не подтвердились.
– Вы все время думаете, гадаете, кто я. Реже – спрашиваете. До сих пор я отмалчивался. Но теперь вы достаточно выросли, чтобы я мог это открыть.
– Выросли, – фыркнула Борислава. – Да у нас в четырнадцать лет тебе могли десяток под начало дать. А в двадцать один, ежели меньше чем сотней командуешь, так считай, толку из тебя и не выйдет.
– Нет, Бешеная, – и это прозвище прозвучало в моих устах первый раз. – Теперь вы по-настоящему выросли. Вот здесь. – Я постучал себя пальцем по лбу. – Никак нельзя было раньше. Слишком сложно то, что я вам поведаю, слишком сильно могло оно повлиять на вас. И стали бы вы… Впрочем, раз пошел у нас разговор, давайте сначала.
И тут я задумался: а где же оно, начало? Можно было обойдись парой слов, а можно повести речь так, что всей ночи не хватит. Но ведь не шутки все это. И меня все время подстерегает опасность ошибиться в своих учениках, вложить знания не в те руки, и их – опасность не понять или понять неправильно саму суть нас, как таковых.
– До нас, венедов, – начал я издалека, – здесь жил другой народ. Наши предки пришли с севера. Говорят, тогда мы с антами были едины. Но анты остались, а мы ушли. Венеды заняли земли этого народа, разрушили его города. Конечно же была война, и длилась она не один век, прежде чем наши предки окончательно утвердились на этих землях. Остатки местных жителей смешались с пришельцами. Вот потому многие венеды отличаются от антов внешне, а некоторые – похожи, как родственники. Вопрос – в количестве чужой крови. Письменности мы тогда не знали, потому имя покоренного народа не сохранилось. Может быть, если поискать среди названий мелких городишек, что-то оставшееся от них и отыщется. Но так получилось, что часть слов их языка вошла в наш. И точно так же мы переняли их веру.
– Что такое «вера»? – завороженно спросила Бешеная.
– Вера в богов, или бога, – ответил за меня Зануда. – Это когда ты не видел их, или его, но все равно веришь в то, что он существует.
– Вот именно, – кивнул я.
– Все равно не понимаю. Как можно верить в то, чего никто и никогда не видел? – не сдавалась воительница.
– Это не столь важно, – махнул я рукой. – Однажды, не так уж давно, наши князья объединились против служителей бога. Да, Ждан, венеды верили в одного бога. В те дни были перебиты многие, и много книг сожгли. До сих пор при каждом князе тайно существуют те, кто помнят об этой войне, следят, чтобы не писались запрещенные книги, не произносились запрещенные слова, так что большинство народа просто не знает о том, что это когда-то было. Война длилась два поколения. И все же народ забыл. Однако среди слуг бога были те, кого называли схимниками. Это слово как раз чужое нашему языку, как, впрочем, и все, связанные с поклонением богу. Я не знаю, что оно обозначало тогда. Схимники уходили от людей в дикие места. Чем они там занимались изначально, чего хотели достигнуть, я тоже не знаю. И вот один из них забрался в дебри дальше всех. Не знаю, случайно так получилось или он искал, но этот схимник сумел открыть в себе способность полностью управлять своим телом. Тот контроль над мышцами, который вы обрели, – малость. Схимник мог влиять на каждую клеточку своего тела, управлять каждым протекающим в нем процессом. Он научился омолаживать себя и потому прожил очень долго, углубляя знания и способности. Когда наконец он вернулся к людям, войны против веры уже закончились. Схимник был достаточно умен, тем более новые способности обострили его разум, дали способность соображать и реагировать гораздо быстрее прочих, а также непостижимое простыми людьми понимание человека. Он не пытался восстановить порушенную веру. Не знаю, осталась ли оная вера в нем самом. Обретенные им способности простому человеку могли показаться божественными. Впрочем, ты, Зануда, немного испытал их на себе. Увы, тогда я не мог открыть тебе правды. К этому я еще вернусь. Схимник взял себе четырех учеников. По старой традиции, в свое время, принимая схиму, он отрекся от прежнего имени. Мы знаем его как Схимника, самого первого. То же самое сделали его ученики. Нам они известны под прозвищами: Псеглавец был из антов, Дервиш – из заведеев, Охотник – из степняков хунну и Экспериментатор венед. В ученичестве их звали по-другому. Но те имена до нашего поколения не дошли.