Безмолвное дитя - Сара Дензил
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Временами у меня появлялось явственное ощущение, что Эйден вот-вот заговорит, и один из таких моментов наступил, когда он закончил свой рисунок. Он подошёл к двери в кухню и застыл прямо на пороге.
— Ты закончил? — спросила я.
На этот раз я сделала паузу. Я ясно чувствовала, что он хочет что-то сказать. Он хотел сказать, что закончил работу и доволен собой, я поняла это. Вместо всего этого всё, чем он меня удостоил, был очень робкий, едва заметный кивок, но и его было достаточно, чтобы сердце у меня потеплело от счастья: наконец хоть какой-то прогресс!
Я направилась за ним в гараж, где он с гордостью представил ещё одно своё внушающее ужас творение, и я сделала всё возможное, чтобы не выглядеть напуганной. На этот раз он использовал краски синих и зелёных оттенков, которые смешивались на холсте в вихрь мазков, спиралью сходящийся к центру, к маленькой чёрной точке. Глядя на картину, я мгновенно вспомнила о туннелях в своих ночных кошмарах.
— Очень красиво, солнышко! — резюмировала я.
Чуть позже, пока Джейк всё ещё был в школе — он брал отгулы на первые несколько дней, когда репортёры особенно досаждали, но было очевидно, что он рвётся на работу, и я решила его отпустить, — я повезла Эйдена повидаться с отцом и бабушкой. Я сделала это не только чтобы просто вытащить Эйдена из дома, но и чтобы не видеть Дениз, которая каждый день являлась к нам со своей вымученной улыбкой, от которой у меня уже началась чесотка.
Соня усадила Эйдена в общей комнате мини-гостиницы и принялась читать ему «Хоббита». В соседней комнате сидел Роб, изучая разложенные по всему столу газеты.
— Ты только посмотри, что пишут эти подонки! — ткнул Роб на прессу.
— Что-то нет особого желания, Роб. Я стараюсь держать Эйдена подальше от всего этого, если честно. Какая ему с этого польза? — Малышка пихнула ножкой где-то в районе мочевого пузыря, и я поменяла позу, поглаживая верхнюю часть живота.
— Я же не собираюсь ему показывать, Эм, за кого ты меня принимаешь?!
— Ладно, но учти, что он буквально за стенкой.
Роб пронзил меня взглядом своих пылких карих глаз:
— Я в курсе. Просто хотел тебе показать.
Ясное дело. Роб говорун, когда его что-то беспокоит, ему нужно выговориться, поделиться с кем-то тем, что у него на душе. А у меня всегда было наоборот: я всё держу внутри до тех пор, пока не почувствую, что вулкан готов взорваться. Я предпочитаю не вспоминать о том случае, когда я допустила такое извержение — оно имело место лишь раз в жизни, но это было крайне непривлекательное зрелище.
— Глянь, вот то самое моё фото. Подписали «Отставной офицер Роберт Хартли». Какой я отставной?! Они хотят, чтобы выглядело так, будто я уволен. А тебя изображают как какую-то святую. Все тебе сочувствуют.
— Ой, Роб, да мне без разницы.
— А ещё вот, взгляни, они напечатали рисунок, который Эйден сделал в больнице.
Я вырвала газету у него из рук:
— Что-о?! Как они его достали?
— Скорее всего, кто-то из медсестёр подсуетился. Держу пари, она на этом неплохо наварила! Кто ж упустит возможность срубить бабла по-быстрому! Блин, мне надо выпить. Они думают, что он сошёл с ума. Нашего сына называют психом! А про Джейка ты видела что пишут?!
Я продолжала смотреть на тревожный больничный рисунок Эйдена, отпечатанный во всю страницу, но от меня не ускользнуло то, что голос Роба вдруг поменялся: он стал тише, не таким взбудораженным. Не это ли то главное, что он больше всего хотел мне показать?
— И что же пишут?
Роб лизнул палец и зашелестел страницами, ища нужную. Первое, что бросилось мне в глаза — фотография Джейка в молодые годы, обнимающего за плечо ещё более молодую девицу.
— Это кто? — прошептала я, изо всех сил стараясь не выпустить наружу дрожащие нотки и терпя позорную неудачу.
— Видимо, одна из его учениц. Пишут, что он довольно поспешно уволился с работы в Борнмуте после того, как директору школы стало известно о его общении с несколькими студентками в мессенджере MSN, а также по электронной почте. Говорят, потом они стали друзьями в Фейсбуке.
Я побледнела и свернула газету, не желая больше смотреть на рисунок и почувствовав внезапный приступ головокружения. Джейк нечасто рассказывал о своей жизни в Борнмуте и вообще почти не упоминал ни о чём, что с ним было до переезда в Бишоптаун. Насколько я знала, в Борнмуте он проходил последипломное педагогическое обучение и работал в школе, но больше я, по сути, не знала ничего. Его семья тоже была из тех краёв, но с родителями я виделась лишь раз, когда они однажды навестили нас на Рождество, и поэтому вспоминала о них нечасто.
Они, должна признаться, казались мне странными. Подкатывали в своём «Лэндровере», разодетые в наряды, больше уместные для охоты на фазанов где-нибудь в окрестностях Уэтерингтон-Хауса, и хоть на них и были сапоги от Wellington и куртки от Barbour, каждый предмет одежды был девственно чистым, будто только что с магазинной полки. Да и машина была натёрта до блеска.
Мать Джейка, Кристина, привезла с собой какой-то особый портвейн и пила его одна, ни капли никому не предложив. Она примостила свою порцию индейки у краешка тарелки и осведомилась, нет ли у нас случайно другого варианта жаркого, желательно гуся. Отец Джейка почти весь вечер промолчал, за исключением того времени, когда они с Джейком распивали в гостиной бренди, пока «дамы» убирали со стола. За этим занятием Кристина спросила у меня, готовила ли я трайфл[13] на десерт сама или купила его в «Теско» или в каком-либо другом из «этих мест», будто она понятия
