Безмолвное дитя - Сара Дензил

Я знала, что родители Джейка богаты, но никак не ожидала такого снобизма. Аналогичным образом мне было известно кое-что о прошлом Джейка в Борнмуте, но он никогда не рассказывал о том, почему решил уехать так далеко на север[14]. Я привыкла считать, что причина была просто в том, что появилась благоприятная возможность продолжить карьеру, хотя переезд так далеко от дома всё равно казался странным. Может, всё дело было в том, что он от чего-то убегал?

Чего ещё я не знала о своём муже?

— Ага, ты об этом не знала! — заметил Роб. — Он ни о чём таком не говорил?

— Разумеется, знала! — огрызнулась я. — Всё это полная чушь!

Но глаза Роба сузились:

— О чём ещё он тебе врал?

— Ни о чём! — тряхнула головой я. — Он не врун. В отличие от тебя.

Щёки Роба залились краской:

— Не надо, Эм. Давай не будем сейчас об этом.

— Ладно, Эйдену пора домой. Можешь навещать его, когда захочешь. — Я сунула газету под мышку и через дверь в гостиную помахала Эйдену, сигнализируя о том, что пора идти.

— Эм, ты уверена? — Роб переместился к передней двери кухни. Мы находились в частной зоне гостиницы, прямо за стойкой регистрации.

— Нам пора.

— Эм, послушай меня! Просто выслушай. Если заметишь какие-то странности в его поведении, не молчи, скажи об этом. Знаю, ты сейчас подумаешь, что я просто ревную или типа того, но нет, это не так! Я не доверяю этому человеку, Эмма. И никогда не доверял.

19

Возвращаясь от Роба, я остановилась у «Сэйнсбери»[15] и скупила все имевшиеся на стеллажах газеты, уворачиваясь по пути в кассу от знакомых лиц. Но, вынырнув из магазина и спеша к машине, я не устояла и оглянулась назад посмотреть, говорит ли кто-нибудь обо мне. Ну так и есть: вон стоят две знакомые — Кэрол, барменша из «Куинс-Хэд», и Барбара, которая живёт на холме чуть ниже школы, — и шепчутся вовсю, прикрыв рот сложенными в пригоршню ладонями и кивая в мою сторону.

Второпях доставая ключи от машины, я вспомнила, что после наводнения всё было точно так же: торопливые побеги из магазинов, едва не выпадающие из трясущихся рук ключи, судорожное шараханье в сторону от шепчущихся людей и их жалостливых взглядов. Поэтому я не ответила ни на один телефонный звонок от коллег из школы, хоть и прослушала все голосовые сообщения. Присланный ими букет цветов так и стоял в вазе, в которую его бросил Джейк, прямо в целлофановой обёртке. Возиться с ним мне не хотелось.

После публикаций в прессе на нас обрушилась лавина открыток и подарков, но у меня не было сил с ними разбираться. Я попросила заняться ими Дениз, что вышло как нельзя кстати, так как у неё появилась хоть какая-то работа, благодаря которой она перестала путаться у меня под ногами. Она распечатывала корреспонденцию и складывала на камин открытки, в которых нам выражали поддержку и желали всего хорошего, а послания от всяких сумасшедших, наполненные угрозами расправы и прочими мерзостями, тут же шли в мусорное ведро. Она стояла в ожидании мусорщиков у мусорных баков и охраняла их, не давая пронырливым журналюгам копаться в мусоре, пытаясь найти новые жареные факты. За это я была ей очень благодарна: с её помощью мне удалось довольно долго не обращать на всё это никакого внимания.

Такой у меня был метод: отгородиться от внешнего мира. Когда Бишоптаун накрыл тот потоп и я решила, что Эйден утонул, я чётко усвоила урок: доверять нельзя никому. Я порвала отношения со многими друзьями, в разговоре с которыми я упоминала о какой-нибудь незначительной детали — а на следующий день о ней уже писали в газетах. Лучше бы я ни с кем не разговаривала, кроме самых близких родственников, ибо никогда не знаешь, кто после разговора побежит продавать журналистам наши секретики.

Я подъехала к дому и выпустила Эйдена из машины. Его походка после чудодейственной гаражной арт-терапии стала полегче — он ступал мягче, шаги уже не были столь закостенелыми. Он по-прежнему молчал, но у меня возникло ощущение, что рядом со мной он начал чувствовать себя менее напряжённо, и это поистине можно было считать настоящим достижением в свете того, что произошло в ходе нашего с инспектором эксперимента. Когда он шёл, он теперь расслабленно опускал плечи, а не держал их сгорбленно-зажатыми, как прежде. Он явно начинал чувствовать себя свободнее и даже казался чуть выше, хотя с тех пор, как я впервые узнала, что он жив, прошла всего неделя. В целом его поведение мало изменилось, однако нового ощущения было не отнять: со мной он начинает расслабляться, а может и наоборот, я начинаю расслабляться с ним.

Я помахала Дениз, которая терпеливо стояла у двери и дожидалась меня.

— Думаю, мы сейчас наверстаем, — сказала она.

— Безусловно, — ответила я. — Новости есть?

— Нет, — ответила она каким-то более отрывистым, более резким, чем обычно, тоном. Возможно, ей надоел сам этот вопрос или то, что отвечать на него ей приходится из раза в раз одинаково.

На фоне гостиничного оживления дом выглядел абсолютно тихим и спокойным местом, в котором вздрагиваешь от каждого скрипа половицы. Я повесила куртку Эйдена на вешалку, оставляя с ней в прихожей прохладу октябрьского ветра. Под мышкой у меня была пачка газет, на другом плече висела сумка. Оказавшись на кухне, я разложила газеты на столе и принялась их изучать.

Дениз вытащила из мешка плюшевого медведя.

— Что будем делать с медвежонком? — спросила она. — Доставили вместе с кучей писем. Что скажешь, Эйден?

Я посмотрела на сына, но никакой реакции на плюшевую игрушку со стеклянными бусинками глаз он не выдал. Игрушка была милая, но он уже вырос, и она была явно не по возрасту.

— Отдадим кому-нибудь, — решила я.

— Поняла, — ответила Дениз.

— А где сегодня Маркус?

— Работает сегодня в участке. Мы так поняли, что больше мы вам оба не нужны.

— А, понятно. Эйден, иди пока посмотри телевизор