Отряд Асано. Русские эмигранты в вооруженных формированиях Маньчжоу-го (1938–1945) - Aлексей Буяков

Среди немногих известных нам асановцев, покинувших пределы Северо-Восточного Китая, были полковник Коссов[402] и прапорщик Дмитрий Горячев, выехавшие со своими семьями в Тяньцзин. В преддверие отъезда из Харбина Коссов, начальник 2-го отдела ГБРЭМ, собрал всех находившихся в его подчинении инструкторов военного дела и предложил им эвакуироваться на юг, но никто из них не выразил желания присоединиться к своему начальнику.[403]

Из трех бывших русских воинских отрядов только Сунгарийский отряд не попал в зону непосредственных боевых действий и не был использован японскими войсками в организации сопротивления частям Красной армии. Причиной этого, возможно, явились сведения, полученные японским командованием в первые дни войны о нежелании русских эмигрантов воевать на японской стороне и их стремлении оказать поддержку наступающей Красной армии.

Как следует из свидетельств офицеров, находившихся в расположении гарнизона на Сунгари-2, отряд о начале войны узнал только 10 августа. Вероятно, отрядная радиостанция к этому времени уже была демонтирована, и командование отряда могло пользоваться только телефонной связью. Получив сведения о начале войны, полковник Смирнов провел несколько совещаний с офицерами отряда. Все выступили за то, чтобы отряд распустить.

11 августа на Сунгари-2 прибыл майор Идзима, бывший асановец и глава местного отделения ЯВМ. Идзима подтвердил факт начала войны и предложил создать отряд из добровольцев для участия в боевых действиях на восточной линии. Добровольцев не было. Идзима был вынужден согласиться с решением командования отряда о роспуске военнослужащих.

13 августа полковник Смирнов перед строем объявил о роспуске отряда и предложил бойцам покинуть часть. Согласно воспоминаниям Винокурова, бойцам было разрешено взять со складов отряда провизию, обмундирование и обувь.[404] Основательно нагруженные отрядники покинули Сунгари-2, выехав в Харбин. После этого в расположении отряда осталось не более 30 человек: почти все офицеры и некоторые унтер-офицеры. Позднее Смирнов получил от советского командования задание охранять мост через Сунгари, поскольку была угроза его подрыва японцами-смертниками. Задача была выполнена. Мост и прилегающую территорию, а также склады охранял отряд самообороны, составленный из оставшихся в поселке Лашаогоу асановцев и китайцев.[405]

15 августа японский император Хирохито официально объявил о капитуляции Японии. Дальнейшее сопротивление японских войск после этого акта было причиной отсутствия достоверной информации о капитуляции или решения принять на себя всю тяжесть «потери лица» Японской империей и закончить жизнь в последней самоубийственной схватке с врагом, как подобает настоящему самураю.

Стремление «последних самураев» умереть за императора могло привести к ненужным в условиях окончившейся войны инцидентам, а желание китайцев покончить с японцами и их приспешниками, и «экспроприировать экспроприированное» – к всеобщему хаосу. В связи с этим в Харбине 15 августа часть руководства ГБРЭМ и просоветски настроенные эмигранты при поддержке советского консульства образовали Штаб обороны Харбина (ШОХ), имевший в своем распоряжении более тысячи вооруженных бойцов, составлявших отряд самообороны. Часть бойцов ШОХа являлись резервистами РВО. Оружие дружинники получали из различных источников: частично от разоружения японцев, с военных складов и т. п. Так, начальник оружейного отделения 2-го отдела Бюро, асановец, младший унтер-офицер Владимир Хундадзе передал весь вверенный ему арсенал представителям советского консульства. Здесь были два ручных пулемета, около ста винтовок, 10 тысяч боевых патронов, обмундирование и снаряжение на 200 человек.[406]

Большую работу по организации отряда самообороны вел корнет Голубенко, временно возглавлявший 2-й отдел Главного БРЭМ после отъезда на юг полковника Коссова. Его усилиями в отряд были привлечены имевшие хорошую военную подготовку и поэтому особенно ценные в ожидании возможных вооруженных столкновений несколько десятков резервистов. Например, второй полуротой отряда самообороны командовал выпускник военного училища отряда Асано, младший офицер команды связи Сунгарийского РВО корнет В. В. Гальвин, самовольно покинувший гарнизон и выехавший с женой в Харбин еще до роспуска отряда полковником Смирновым.[407]

Под руководством асановцев части отряда самообороны после небольшой стычки с охраной установили контроль над более чем километровым железнодорожным мостом через реку Сунгари, что обеспечило его защиту от подрыва (такие попытки предпринимались японскими «смертниками») и в дальнейшем бесперебойную переброску советских частей в Порт-Артур. Резервисты РВО совместно с харбинской молодежью несли охрану всех значимых объектов города, не допуская грабежа и провокаций вплоть до прихода в город 20 августа основных частей Красной армии.[408] Бойцами отрядов самообороны были задержаны несколько высокопоставленных японских офицеров и чиновников.

Вскоре после вступления советских войск в Харбин, 26 августа, на Сунгари-2 прибыли представители Красной армии, вместе с которыми на следующий день в Харбин уехали все двадцать два офицера-асановца во главе с полковником Смирновым. Сунгарийский отряд самообороны продолжал действовать до 30 августа, пока станция не была взята под окончательный контроль советскими военными властями.[409]

В Харбине часть отряда самообороны помогала наводить порядок и нести охрану города даже после учреждения здесь советской комендатуры. Окончательно отряд самообороны был ликвидирован 3 сентября. Многие резервисты получили благодарность от советского командования. От лица советской администрации членам отряда самообороны было обещано, что они первыми получат советские паспорта.[410]

Ротмистр Виссарион Мустафин, находившийся со своим эскадроном на заготовке сена на станции Аньда, в первые дни войны получил от полковника Смирнова записку действовать по своему усмотрению и предложил всем желающим покинуть дружину и вернуться домой. Под его руководством в это время находился один взвод, второй работал в районе станции Сарту. После роспуска дружины с Мустафиным осталось человек двадцать. Совместно с частью бойцов взвода, прибывшего со станции Сарту, китайскими военнослужащими и добровольцами из местной русской молодежи они взяли на себя охрану порядка и имущества на станции Аньда, где размещались крупные медицинские склады, а также в окрестных поселках Сарту, Ломадянцзы, Тайкан. Японский гарнизон покинул Аньда в первые дни войны, не причинив большого ущерба поселку. Подожженные японцами казармы и склады были быстро потушены. Главную угрозу здесь составляло местное китайское население, которое пыталось разграбить казенное имущество. Чтобы раздобыть себе оружие, бойцы Мустафина разоружили железнодорожную полицию.

Вплоть до 20 августа асановцы контролировали ситуацию на станции Аньда и в прилегающих районах. За это время ими были захвачены два японских эшелона, перевозивших авиационные моторы и оборудование ремонтных мастерских. Японская охрана эшелонов была обезоружена и арестована, кроме того, были пленены несколько небольших японских воинских подразделений. Согласно одному из свидетельств, общая численность японских военнопленных, захваченных людьми Мустафина, составила около двух с половиной тысяч человек.[411]

По воспоминаниям одного из русских аньдинцев, работавшего в отряде самоохраны совместно с асановцами, все имевшееся на станции японское имущество было передано советским военным властям. В день прибытия на станцию первого советского эшелона [20 августа] ему была устроена торжественная встреча. «Построились бравые кавалеристы воинского отряда. Ротмистр лихо отрапортовал начальнику эшелона, советскому майору (называя его „господин майор“), который, конечно, не ожидал такого рапорта, но принял его с большим достоинством».[412] До 6 сентября отрядники, получив советское обмундирование и недостающее оружие, продолжали нести охрану станции совместно с советскими военнослужащими. Затем их разоружили, но они по-прежнему оставались на станции, ухаживая за казенными лошадьми. 15 сентября асановцы получили документы от советской комендатуры, разрешавшие следовать по железной дороге, и разъехались по домам.[413]

Разведшкола на станции Имяньпо с началом войны оказалась не у дел. Командование находилось в полной растерянности, а оставшийся рядовой состав (в основном группа подпоручика Широкова) выжидал время, чтобы бежать в сопки. Ночью 12 августа десять человек из группы Широкова, под руководством старшего унтер-офицера Евфорицкого, совершили побег, убив одного из свои сослуживцев, Анатолия Китаева, которого считали «стукачом». Его тело было брошено в реку. 18 августа беглецы вышли на станцию Яблоня, где сдались советским войскам.[414] Еще до этого, 15 августа, на станциях Имяньпо и Шитоухэцзы были арестованы остатки личного состава Имяньповской разведшколы, включая ротмистра Тырсина, поручика Охотина, подпоручиков Широкова и Аникьева, и др.[415]