Отряд Асано. Русские эмигранты в вооруженных формированиях Маньчжоу-го (1938–1945) - Aлексей Буяков

В восточной части Маньчжурии наступление на японские позиции осуществлялось силами 1-го и 2-го Дальневосточных фронтов. Им противостояли японские 3-я и 5-я армии. 1-й Дальневосточный фронт наносил главный удар в направлении на Мулин и Муданьцзян.

Ночью 9 августа под прикрытием проливного дождя советские передовые части прорвали японскую оборону и за двое суток в сложных условиях горно-лесистой местности продвинулись на 75 км, заняв укрепрайоны Хутоу, Пограничная, Дуннин. Ожесточенные бои пришлось вести за каждый укрепленный объект, японцы сражались до последнего солдата. Особенно трагические события развернулись при штурме высот «Верблюд» и «Острая» в Хутоуском укрепрайоне. Японские гарнизоны, отвергнув ультиматум о сдаче, были полностью уничтожены. Вместе с ними погибли все женщины и дети, члены семей японских военнослужащих, находившиеся в подземных крепостных казематах. 14 августа советские части вступили в бои за Муданьцзян, обороняемый японской 5-й армией. Бои не утихали в течение трех дней, японские подразделения несколько раз переходили в контрнаступление. 16 августа город пал, для советских частей была открыта дорога на Харбин и Гирин.

Войска 2-го Дальневосточного фронта, форсировав Амур, вели наступление на сунгарийском направлении. Наиболее ожесточенные бои на этом направлении развернулись за Фугдинский укрепрайон, который советские части штурмовали два дня. После падения Фугдина был высажен десант в Цзямусы, откуда советские войска стали наступать по обоим берегам Сунгари на Харбин. Вместе с другими сотрудниками Военной миссии в Цзямусы был арестован бывший командир роты Ханьдаохэцзийского РВО поручик Плешко.

В западной части Маньчжурии бои вели советские войска Забайкальского фронта, которым противостояли части японских 30-й и 4-й отдельной армий. На левом участке фронта подразделения советской 36-й армии, обойдя с севера Трехречье, сосредоточили все свои силы на взятии Хайларского укрепрайона, самого мощного в Маньчжурии. На преодоление этого участка японской обороны потребовалось шесть дней. Последние группы японцев сдались здесь только 18 августа.

С первого дня войны японское командование в спешном порядке начало возводить дополнительные оборонительные сооружения и располагать зенитные установки в поселках и на железнодорожных станциях западной и восточной линий СМЖД. В боевую готовность были приведены все еще не демобилизованные в июле подразделения армии Маньчжоу-го. 9 августа была объявлена общая мобилизация русских резервистов, бывших служащих горно-лесной полиции, кадров, прошедших обучение на разведывательно-диверсионных и пропагандистских курсах ЯВМ.

Как отнеслись к начавшейся советско-японской войне русские эмигранты? Подавляющее большинство тех, кто попадал под мобилизацию, не хотели и не собирались положить свои жизни на жертвенный алтарь борьбы за «общий дом» Великой Восточной Азии. Многие сделали свой выбор уже давно, в начале войны между СССР и Германией, другие – к концу Тихоокеанской войны, когда у японцев не осталось никаких шансов на успешное продолжение борьбы. К этому времени патриотические, следовательно – антияпонские настроения были характерны для подавляющего большинства русской эмиграции. Быть до конца и умереть с Японией сознательно рассчитывали очень немногие, имевшие «тяжелые грехи» перед советской властью.

«Измена» находилась в самом высшем руководстве русских воинских отрядов. Командир Сунгарийского РВО полковник Смирнов начал работать на советскую разведку, будучи сотрудником 2-го отдела Харбинской Военной миссии, либо в конце 1941, либо в августе 1943 года. В разведданных Смирнов значился под оперативным псевдонимом «Мирза».[396] В 1943 году советская разведка установила связь с заместителем начальника Союза резервистов подполковником Асерьянцем-Наголяном. И Смирнов, и Асерьянц передали советской разведке немало интересных сведений о русских воинских отрядах. Подозрения о том, что Асерьянц, а возможно, и Смирнов работают на СССР, у отдельных представителей эмигрантской администрации были. Полковник Асано, главный советник Сунгарийского отряда, несколько раз получал письма с обвинениями в адрес Асерьянца и каждый раз, прежде чем уничтожить письмо, не дав ему дальнейшего хода, он знакомил с его содержанием Асерьянца.[397] Отношения между двумя офицерами, много лет прослужившими бок о бок, были самыми дружественными, а доносы в это время писали на всех сколько-нибудь заметных представителей эмиграции.

По некоторым данным, еще один бывший асановец, полковник Коссов, являвшийся в 1945 году начальником 2-го (военного) отдела ГБРЭМ, работал на американскую разведку.

В 1944–1945 годах несколько групп русских разведчиков, заброшенных на советскую территорию, добровольно сдались советским властям. Некоторые из разведчиков были перевербованы и отправлены уже с заданиями советской разведки в Маньчжоу-го.

Упоминавшиеся нами в прошлой главе разведчики из Хайлара – Степан Виноградов и Николай Перминов – еще до того, как были переправлены на советскую территорию, каждый самостоятельно приняли решение не выполнять задание японцев. Перебравшись через Аргунь, они сдались советским пограничникам, а через два с половиной месяца Виноградов вернулся на маньчжурскую сторону. В качестве оперативной легенды для Виноградова была избрана правда – агент перевербован советской разведкой и направлен с заданием в Хайлар, но, поскольку служить советам Виноградов якобы не хотел, он сразу сдался японцам. Возможно, японцы поверили Виноградову, возможно, решили сделать его приманкой, но после расследования с пристрастием он был освобожден и направлен для работы в Хайларскую разведшколу. Тем самым первая задача, которая ставилась перед Виноградовым, – осесть в Хайларе – была выполнена. Однако до начала советско-японской войны никто из агентов советской разведки в связь с Виноградовым не вступал.[398] Важную роль бывшие разведчики сыграли в ходе военных действий в августе 1945 года, являясь проводниками для советских частей и помогая обезвреживать японских агентов.

С началом военных действий между СССР и Японией в западных и восточных приграничных районах Северной Маньчжурии появились русские (иногда совместно с китайцами) партизанские отряды, которые оказали немалую помощь советским войскам в ликвидации и пленении отдельных японских подразделений и остатков разгромленных воинских частей. В партизанские отряды обычно входили бывшие полицейские и резервисты.

Одно из наиболее крупных партизанских соединений действовало в приграничных с советским Приморьем районах с центром в поселке Коломбо. В его состав входили русские и китайские партизанские отряды деревень Силинхэ, Лодя, Аржан, Сепича. Соединение возглавлял Николай Розальон-Сошальский, в прошлом командир Эрдаохэцзийского отряда горно-лесной полиции. Партизаны вели боевые действия в тылу японской армии, а после ее разгрома уничтожали и вылавливали рассеянные группы японских военнослужащих. Только пленными советским военным властям были переданы партизанами более семисот человек.[399]

В районе поселка Якеши действовал партизанский отряд бывшего пешковца Силантьева. Его бойцы, в частности, 10 августа взяли под контроль строившуюся разведывательно-диверсионную базу № 35, арестовав ее немногочисленную охрану.[400]

Основная масса эмигрантов, годных к военной службе, стремилась не быть вовлеченной в открытое вооруженное противостояние между японцами и Советами, надеясь, что советская власть не будет мстить тем, у кого нет больших «грехов» перед бывшей Родиной. А некоторые были настолько деморализованы, что решили покориться любому повороту судьбы.

Отдельные эмигранты покинули территорию Маньчжоу-го, перебравшись в соседний Северный Китай, не входивший в зону советской оккупации. Но сделать это смогли немногие, даже из того небольшого количества эмигрантов, кто не ждал от прихода Красной армии ничего хорошего. Быстрое наступление советских войск с запада и востока отрезало зону Северо-Маньчжурской железной дороги от южных, связанных с другими территориями Китая районов Маньчжурии, превратив эту зону в ловушку для эмигрантов.

Русское население Харбина, отстоявшего далеко от линии фронта, находилось в более выгодном положении, но немногие из эмигрантов им воспользовались.

14 августа японская администрация в Харбине выделила для эмигрантов, желавших выехать из Маньчжоу-го, железнодорожный состав, несмотря на нехватку вагонов для эвакуации японского населения. Состав ушел из Харбина полупустым. Эмигранты не доверяли японцам – одни считали, что это ловушка, другие готовились к приходу Красной армии. Свою роль здесь сыграло и советское консульство, которое всемерно продвигало идею, что эмигрантам ничего не угрожает, советские власти сделают все, чтобы защитить интересы эмигрантов. Как отмечал П. П. Балакшин, лейтмотивом всех разговоров консульских сотрудников с эмигрантами стали слова «оставаться на местах».[401] Были и те, кто надеялся на приход в Маньчжурию американских войск.