Русский литературный дневник XIX века. История и теория жанра - Олег Егоров

Все отраженные в дневнике события относятся исключительно к театральной жизни. О себе вне театра, а также о других жизненно важных явлениях автор практически не упоминает в своей многотомной летописи. Теляковский говорит о режиссуре и режиссерах, постановках, актерской игре, состоянии костюмов и декораций, художественном уровне сценического искусства, театральной школе и даже канализации, полах и водоснабжении зданий. В дневнике Теляковский выступает как дотошный начальник, имеющий дело до всех мелочей, без знания которых он не мыслит нормальное управление театральным делом.

В этом отношении служебный журнал Теляковского принципиально отличается от дневника театрала СП. Жихарева. Последний как дилетант-любитель оценивает игру актеров и достоинство театральных постановок, порой подробно описывает частную жизнь знаменитостей московской и петербургской сцены, но изображает все это на широком фоне всей московской и петербургской жизни – литературной, светской, праздничной.

Вместе с тем Теляковский, будучи не только талантливым организатором, но и одаренным театральным критиком в широком смысле слова, обогащает свои служебные записки мастерскими аналитическими миниатюрами о специфике дарования и игре многих артистов оперы, балета и драматической сцены. Нередко он делает целые обзоры о состоянии того или иного театра или его труппы, не уступающие по профессионализму известным театральным критикам той поры. И этот материал не является чем-то чужеродным основной тематике его дневника, а, напротив, органически вписывается в него.

Теляковский понимает свои служебные обязанности широко: не как управляющего, отдающего время от времени распоряжения в своем служебном кабинете, а как профессионала, знатока театрального дела. Поэтому порой кажется, что его дневник выходит за рамки служебного журнала, является театральной хроникой обеих столиц. Однако это не так. Подобное обманчивое представление возникает оттого, что, во-первых, предметом изображения в дневнике служит сфера прекрасного, искусства. Это не убогий быт канцелярских «кувшинных рыл», воссозданный в бессарабском дневнике Долгорукова, и не полукриминальная среда астраханского чиновничества, взращенная местническим произволом Тимирязева, отраженная в дневнике Аксакова. Во-вторых, сфера служебной деятельности директора театров была гораздо шире тесных рамок ведомств, описанных в дневниках Долгорукова и Аксакова.

Теляковский, как высокий сановник, имел сношения с императорским двором, хозяевами и актерами частных театров, широкими слоями столичной интеллигенции, что расширило горизонт его видения и обусловило наличие в дневнике многослойного культурного материала. На все это Теляковский смотрит с высокой служебной точки зрения, пишет увлеченно, порой страстно, с болью в душе из-за неудач или, наоборот, с радостным чувством человека, добившегося успеха в высоком искусстве: «Смотрел «Лоэнгрин». Опера шла хорошо <...> В первой картине видны дырки в воде и транспарант. Приказал заделать. Маркова пела хорошо, играла хуже. В пении была не та серебристость и чистота Эльзы <...> Во время пения на балконе высовывалась и нагибалась – вообще не была так проста, наивна и плавна, как в первый раз <...> Лодка плоха, бутафорская. Донской плох. Голубь спускается, как ракета, – все это некрасиво»; «Первый выход Шаляпина <...> третьего дня – явление большого значения. Только по окончании спектакля я отдал себе отчет, что ожидает Шаляпина в будущем <...> Это приобретение скажется через несколько лет, ибо несомненно имение в труппе такого артиста подымет всю оперу»[238].

Итак, очевидна эволюция жанрового содержания служебного дневника на протяжении XIX в. Унаследовав традицию XVIII в. (самый известный образец – дневник А.В. Храповицкого), данная разновидность на раннем этапе – первая четверть века – имеет своим ядром служебную деятельность автора, но не подчиняет ей все повествование. Мало того, внеслужебный материал порой достигает количественного превосходства, но из-за своей содержательной бедности теряет «вес» как возможный противовес «казенной» тематике. Бытовое окружение служебной деятельности автора представляется скорее фоном, чем самостоятельным смысловым блоком. В сюжетно-композиционном отношении тематическая доминанта является вершиной такого дневника.

В середине века внеслужебный материал стягивается к главному тематическому узлу, все больше подчиняется доминирующему содержанию, вплоть до сознательного усечения значительной и обширной информации. Автор идет на это ради сохранения целостности отдельной записи и всего тематического ряда.

Наконец, в последнем десятилетии века происходит расширение представлений о жанровом содержании служебного дневника. Его тематика обогащается «пограничными» содержаниями, интегрированными в смысловую структуру подневной записи. Служебный жанр оказался наиболее динамичным среди продуктивных разновидностей дневника. Вместе с содержательными приращениями он усилил эстетическую выразительность за счет слияния специфической тематики со сферой искусства. «Временный» жанр вырос до произведения искусства.

Глава пятая

МЕТОД И СТИЛЬ

1. Специфика дневникового метода

Представление о дневнике как системе подневных записей, отражающих частную жизнь автора и общественные события, лишь частично раскрывает сущность жанра. Для полного представления о нем необходимо ответить на вопрос, какие события отбирает дневниковед для записи: ведь далеко не все происшедшее и пережитое фиксирует он в своей летописи. По этому признаку группы дневников подразделяются на различные жанры. Но и в одной группе встречаются образцы, резко отличающиеся друг от друга. В таком случае встает вопрос о принципах отбора, воссоздания и оценки событий и образов. Здесь существует еще большее разнообразие подходов у авторов. Их мы называем методом.

Метод является той фундаментальной категорией, которая роднит дневник с другими литературными жанрами, в том числе с художественными. Но между ними существуют и принципиальные отличия. Метод художественной прозы имеет широкое и узкое толкование. В широком смысле слова метод предполагает наличие общих творческих принципов у очень большой группы писательских индивидуальностей (романтизм, реализм, натурализм и т.д.). Узкое понимание метода связано с творческими принципами отдельных писателей (метод Пушкина, Гоголя, Тургенева, Толстого).

Поскольку дневник имеет свою литературную историю и непосредственно не связан с такими грандиозными художественными системами, как романтизм или реализм, то говорить о методе в широком смысле применительно к дневнику нет оснований.

Тем не менее принцип отбора жизненного материала не является принадлежностью отдельных дневниковедов. История развития дневника демонстрирует наличие родственных приемов письма у очень разных авторов. В этом отношении метод дневника также можно понимать в широком смысле. Отличие от художественного метода состоит здесь в том, что автор дневника не мог ориентироваться на существующую литературную традицию как романтик или реалист. Он не читал дневники близких ему по методу летописцев. И близость эта возникла в силу субъективных причин: общности склада ума, литературного образования и эстетических вкусов, нравственных правил и т.п.

Отличительной особенностью художественного метода является его заданность: автор изначально ориентируется на определенную эстетическую парадигму, в соответствии с которой строит сюжетное действие и систему образов. Дневниковед не строит литературную концепцию своего журнала, тот план, который является обязательным для писателя. Отсутствие концепции, однако, не означает, что автор дневника работает над ним стихийно. В его работе тоже есть своя логика, свой порядок, свои закономерности. Метод является главным выражением этой логики.

Даже юные дневниковеды, литературный опыт которых крайне незначителен, интуитивно понимали необходимость строгого отбора материала для своих журналов. Отклонение от принципов такого отбора они расценивали как нарушение законов дневникового жанра: «Но я собираюсь писать дневник, – замечает по этому поводу С.Я. Надсон, – а между тем пишу пока вещи, не относящиеся нисколько к дневнику <...> Однако я начинаю бросаться, а надобно описывать, как я намеревался, по порядку»[239]. Наличие «намерения» в данном случае свидетельствует о том, что у юного поэта уже имелись представления о принципах отбора материала и его распределения в подневной записи.

Что же, если не приверженность конкретной художественно-эстетической системе, питает авторский метод в дневнике? В отличие от писательского, он состоит из нескольких слагаемых. К ним надо отнести жизненные планы и опыт хрониста, функциональную направленность его дневника, ту жизненную ситуацию, которая послужила отправным пунктом его ведения, особенности его мировоззрения и социальный фон. В ряде случаев решающее воздействие на формирование метода оказывали эстетические пристрастия автора.