Исповедь на подоконнике - Ева Таксиль
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ага, ты его найдешь первым, и тогда потеряетесь уже вместе.
— С чего ты взял, что найду его именно я?
— Вас тянет к друг другу. — пожал плечами Булгаков. — Ладно, если через десять минут не отыщем, собираемся около козлов. Адам, иди туда, Витя, дойди до обезьян, я поблуждаю у африканских животных. А Ваня… ну, короче, воспользуйся интуицией.
Все товарищи переглянулись, кивнули и разбрелись искать художника. Среди обезьян Базаров не узнал ничего существенного, правда, его сбила с ног какая-то бешеная девочка, Булгаков испугался жирафа и решил, что дальше не пойдет, а Коровьев полностью спокойно переворошил весь оставшийся зоопарк. Есенин с улыбкой на лице слетел по перилам вниз, к отделу ночных животных. Он стал вглядываться в лица в упор, несколько раз осмотрел клетки — кто знает этого Чехова, может, залез куда-то — и наконец добрался до угла, где по-прежнему бродил тоскливый трубкозуб. Отложив поиск друга, Ваня наклонился к стеклу и продолжил свои наблюдения за этим удивительным созданием. Однако моральные принципы стали выше, чем интерес, и поэт, выдохнув, принялся оглядываться.
И насколько же прав был Булгаков, сказав, что их с Чеховым к друг другу тянет, ведь художник самозабвенно рисовал что-то, спрятавшись под темнотой коридоров. Есенин подскочил к нему, тем самым сильно напугав.
— Женя! Ты что тут стоишь? Пойдем. Все ребята волнуются. Сашу направили со львами бороться.
— Я нарисовал.
— Что?
— Как ты просил. Трубкозуба. — Чехов вырвал из блокнота листок с вычерченным животным с черной точкой на правом ухе и сунул в руку Ване, стыдливо отворачиваясь.
Есенину хватило одного взгляда на изображение, чтобы кинуться обнимать друга. Он не говорил ничего, все слова сейчас были бы лишними. Чехов обнял товарища по диагонали через плечи и благодарно выдохнул. Женя, ведущий себя надменно и язвительно, понимал, что этого рыжего идиота, называющего его обезьяной, очень любил. Наверное, больше, чем себя. Художник обнимал своего лучшего друга, пахнувшего медом и сигаретами, такого смешного и наивного. С каждой секундой нахождения рядом с ЕсенинымЖеня понимал, что не существует в мире, наверное, людей таких же. Ваня засмеялся ему в плечо.
Друзья вышли на улицу, поэт зашагал немного спереди, чтобы пробиться сквозь толпу, которая наблюдала за чешущей себе голову огромной гориллой. Парень сам смог через спины людей проглядеть эту черную обезьяну, и как раз в моменте такой отвлеченности чьи-то руки крепко схватили его за плечи. Ваня дернулся и увидел перед собой очень симпатичную девушку. С первого взгляда была это обычная вездесущая армянка, но чем дольше ты смотрел в ее глаза, там больше осознавал, что онанастоящая красавица. Длинные и черные, как смоль, волосы падали на плечи ровными, чуть ли не воздушными, изгибами, удивительно глубокие голубые глаза выделялись на фоне смугловатой кожи двумя озерами в бескрайней пустыне, а нос с горбинкой создавал впечатление абсолютной нереальности девушки. Черное платье струилось по ее тонкому телу, а пальто аккуратно висело на острых плечах.
— Хеттский? — воскликнула она, убирая с плеч остолбеневшего Вани руки. — Сколько лет сколько зим!
— А мы знакомы? — перебил ее энтузиазм юноша.
— Я Аля, мы в одном классе учились.
Глаза Есенина округлились, и он заулыбался.
— Да ну? Ты так изменилась.
— Знаю, знаю. В школьные годы я была просто толстушкой. А вот тебя я из сотни узнаю. Это твой друг? — указала Аля на топчущегося сзади Чехова.
— Ага. Это Женя. Но мы тут еще с некоторыми нашими друзьями, поэтому Женя может пойти к ним, — выделяя интонацией, намекнул Ваня.
Чехов кивнул, усмехнулся наигранно разочаровано и ткнул Есенина в бок.
— Не теряйся только. Если что, звони мне или Саше. — художник скрылся в толпе, подмигнув другу, как бы активируя его на действия.
Девушке ничего объяснять не пришлось, она сама схватила под руку писателя и увела прочь от сборища народу. Ваня улыбнулся и посмотрел сверху вниз на смело шагающую и такую изменившуюся одноклассницу. Походка ее была резвой и уверенной, двигалась девушка как хорек — быстро и суетливо, но нельзя было сказать, что такое Есенину было не по нраву.
— На кого сейчас учишься? — завязал диалог парень.
— На стоматолога. Скука смертная. — закатила глаза и засмеялась Аля. — Поступила кое-как в третий мед, хотя всегда хотела стать актрисой. Родители уговорили отказаться и поступать на «стабильную специальность». Мол, мы стоматологи уже пятьсот поколений, ты тоже иди.
— Ого. Ну, я помню, ты постоянно просилась к нам в школьный театр, но тебя не брали.
— А ты на кого поступил?
— Я на писателя. Но, честно, мне тоже не сильно нравится.
— Почему? Вроде творческая специальность. Ты всегда сочинять любил.
— Творчество творчеством, а филология, честно, совсем мне неинтересна. Приходится прогуливать пары и за счет друзей сдавать сессии. — он поднял брови. — Я же в мед всю жизнь хотел, но биологии и химии как огня боялся.
— Какие у нас ситуации противоположные. Я хотела на творческое — пошла в медицинский. А ты наоборот. Здорово. — девушка снисходительно наклонила голову и очаровательно улыбнулась Ване.
— Да, вот так и живем. — в ответ ласково произнес писатель. — Помню, ты в меня в одиннадцатом классе была влюблена. — резко он перешел к козырям.
— Было такое, да. Вот только не только в одиннадцатом, вообще все школьные годы.
— Серьезно?!
— Ага. А ты меня не замечал, и мне казалось, что я в фильме каком-нибудь. Ты такой красивый, популярный, наглый и дерзкий, а я скромная маленькая толстушка. Добиваюсь твоего внимания, записки в пенал кладу.
— Так это ты клала?
— Ну, а кто же еще? Ладно, в твоем случае многие. — Аля хихикнула. — А потом я представляла, что я изменюсь, стану очень красивой, и мы поженимся.
— Ну слушай, ты почти все из плана сделала. Осталось пожениться. — как бы ненароком юноша перевел руку девушке на талию, такую тонкую и аккуратную.
— Ваня, а ты общаешься с кем-то из ребят?
— Да, с Сашей Касаткиным. Мы сейчас живем вместе. Может, помнишь его, бледный, тощий и скромный такой. — задумчиво помахал пальцем Есенин, остановившись у вольера с волками.
Девушка ахнула, наклонилась к заборчику и начала, восторженно хлопая глазами, следить за этими животными. Она убрала прядь за ухо, и Ваня заметил, что ему стало абсолютно все равно на волков — взгляд был устремлен на красивую Алю, так мило и наивно следящую за дикими собаками. Есенин поставил локоть на железное ограждение
