Венеция не в Италии - Иван Кальберак

этого большого дурака, – показала она на Фабриса, – мы ему доверяли, а он с самого рождения не делал ничего, кроме глупостей. Египетские пирамиды – ничто в сравнении с кучей глупостей, которые он натворил!

– Ну, если так, мы валим отсюда! – Фабрис схватил Наташу за руку, чтобы увести из кафе.

– Подожди, Фабрис, мы же просто беседуем, – сказал папа, чтобы разрядить обстановку.

– Это не беседа, а попытка свести счеты!

– Твоя мама всегда немного преувеличивает, пора бы привыкнуть к этому. Извините нас, мадемуазель.

– Ну что вы, – откликнулась Наташа.

И они с моим братом вернулись за столик со специальным белым покрытием для кафетерия. Папа счел за благо сменить тему разговора.

– Что собираетесь делать дальше? Поедете с нами в Венецию?

– Хотелось бы, если это не создаст вам проблем, – улыбнулась мадемуазель.

– Втроем на заднем сиденье, как сельди в бочке! – не унималась мама. Заключать перемирие на данный момент не входило в ее планы.

– Да нет, все будет нормально, правда, Эмиль? – Я кисло улыбнулся, притворяясь, что разглядываю витрину с видеоплеерами. – Ты ведь не против прижаться к Наташе, а?

У меня мгновенно началось сильнейшее головокружение, как при техническом нокауте, после которого арбитр останавливает поединок. Неужели он слышал, чем мы с Наташей занимались в пять утра? Может, он не спал, а только притворялся?

Я снова и снова прокрутил в голове весь фильм, делая паузы на некоторых кадрах. Вспомнил несмолкающий храп Фабриса… И почувствовал, что покрываюсь потом. А что, если он шпионил за нами? Военным выдают даже поддельные паспорта для секретных операций, так что им стоит изобразить храп? Чем больше я ломал голову над этим вопросом, тем меньше мне хотелось знать ответ. Впрочем, возможно, мне стоило бы забыть все, что я знаю, тогда я вернулся бы к изначальному неведению и обрел бы рай на земле. Вот только новости, которые без конца передают по радио, могли бы очень помешать.

Наташа ответила за меня:

– Ну конечно, мы там поместимся втроем, у молодежи ведь есть еще и такое качество, как солидарность. Но только сначала я зайду в туалет, если вы не против.

– Ну конечно, мадемуазель, не стесняйтесь, все нормально. – Мой папа может вдруг стать необычайно вежливым, на свой особый манер: он напоминает английского лорда из фильмов Джеймса Айвори, плохо дублированных на французский язык. Чувствуется, что с персонажем что-то не так, но непонятно, в чем именно проблема.

Наташа вернулась из туалета бодрая и посвежевшая. Заново навела красоту, как выразился мой брат. А вот я подумал, что она опять надела маску маленькой-мисс-Счастье, под которой, похоже, скрывалось что-то совсем другое. И Фабрису скоро предстоит убедиться в этом на собственном опыте. Бывают такие девушки: стоит им немного подышать на вас, как вы тут же начинаете чихать и сморкаться. Одним словом, гиблое дело, все равно как зимняя эпидемия гриппа, только вакцины еще не изобрели. Есть и побочные эффекты: сначала вы оказываетесь целиком во власти их чар, вы мгновенно влюбляетесь, но потом обнаруживается, что у них либо было тяжелое детство, либо не было отца, поэтому с ними чертовски трудно ужиться. Это мне объяснил Фабрис, он изучает психологию в свободное время, которого у него, как вы понимаете, полным-полно.

Впрочем, подцепить от девчонок насморк я не боюсь, в их обществе мне угрожает другая опасность – захлебнуться и пойти ко дну, что вполне естественно для человека, который с трудом удерживает голову над водой: одна-единственная, даже самая маленькая волна – и все кончено.

– Едем? – спросила она с улыбкой. Улыбка была наигранная, но чтобы это заметить, надо было всмотреться повнимательнее. Так или иначе, лицо у нее светилось. Она обладала необычайным обаянием и пользовалась им, как ширмой, за которой прятала все остальное. Девчонки – великие мастера камуфляжа, ни одна секретная служба мира не сравнится с ними.

– Поехали! – крикнул в ответ папа, осчастливленный тем, что теперь у него в машине будут две особы женского пола вместо одной.

Было еще раннее утро. Нас то и дело обгоняли другие машины, иногда на такой бешеной скорости, что казалось, будто мы стоим. Я сказал об этом папе, а он ответил цитатой из Конфуция, а может, Канта, или Александра Жардена, или даже из годового гороскопа Элизабет Тейсье – вообще-то, если надо указать источник цитаты, на него лучше не полагаться. Наша математичка называет это принципом неопределенности. В случае моего папы этот принцип явно стремится к бесконечности.

– Не бойся ехать медленно, бойся остановиться, – произнес он с выражением, как учитель начальных классов на диктанте.

Вместо того чтобы впасть в отчаяние, я стал разглядывать Наташу, которая сидела между моим братом и мной и дремала. Она была в шортах, я смотрел на ее красивые ляжки, на ее икры, на колечки волос, затенявшие ей лоб. Обычно девчонок не разглядывают так долго, это не принято, но она спала, а мне в предстоящие четыре часа было нечем заняться, так что я мог глазеть на нее сколько угодно. И чем дольше я смотрел, тем больше думал о наших объятиях, о ее небывало нежной коже, о запахе ее шеи. Я даже спросил себя, не был ли это сон, потому что ничего подобного со мной еще не случалось. И у меня возникло желание повторить это снова. В первый раз я не успел понять происходящее и насладиться им, я был слишком занят другим – убеждал себя, что это действительно происходит. Но для того, чтобы повторить, момент был неподходящий. Поэтому я отвел глаза от Наташи и стал разглядывать пейзаж за окном, Италию с ее полями и кипарисами. Думаю, весна в Италии никогда не разочаровывает.

Я почувствовал, что Наташа пошевелилась, и снова стал ее разглядывать. И непременно влюбился бы, если бы не был уже влюблен. И в какой-то момент, не знаю, может, она почувствовала мой взгляд, но она вдруг открыла глаза и улыбнулась мне. Когда она улыбается, такое чувство, что в комнате открыли ставни, и на тебя брызнули солнечные лучи, тебе светло и радостно. Я тоже улыбнулся, сам того не желая. Хорошее настроение заразительно, вот почему люди становятся циниками: они не хотят оказаться в плену чьей-то улыбки, которая длится мгновение, а потом ты остаешься в дураках. Но если все подсчитать (а я силен в математике), в конечном итоге они теряют больше, чем выигрывают. Получается, цинизм – штука невыгодная.

Мой брат храпел, родители неотрывно следили за дорогой, могло показаться, что мы с ней одни на свете. Она смотрела на