Одинокие боги Вселенной - Александр Заревин

— Ну, как ты? — спросил я, отщипывая ягоду.

— Нормально, — ответил Мишка. — Ты как?

— А что я? У нас не стреляли. Тебя вот долго еще лечить будут?

— Вряд ли… Мало-мало подштопали — и гуляй.

— Комиссуют?

— Наверное. Какой из меня теперь служака? Слава Богу, что упросил ногу не отрезать. Ведь гады «духи» аккурат коленную чашечку прострелили…

— Больно? — поинтересовался я.

— Сейчас — если только потревожить, а сначала… Ну, да все позади! — Мишка оглянулся на мать, смотревшую на него круглыми глазами. — Вот уж кого я не ожидал в гости, так это вас! Как добрались?

— Да это неважно, — сказал я. — А все-таки, когда тебя теперь выпишут?

— По-моему, они рады будут меня выпихнуть. Все, что могли, они уже сделали. Остальное — вопрос времени. Вот если мать за меня похлопочет да еще возьмет ответственность на себя — хоть сейчас выпишут.

— О! — обрадовался я. — Теть Вера, на вас вся надежда. Будем его забирать или нет?

— Господи! Конечно же! Сейчас и побегу! — Она чмокнула Мишку в щеку и встала. — Где главврач? В общем, ждите.

После ее ухода я поинтересовался:

— Как это случилось?

— Обыкновенно. Старлей, мудак, погнал нас на пулемет, сволочь. Полроты под высоткой положил. Только что «За Родину! За Сталина!» не орал. Ну да хрен с ним. Сашку Черкасова жалко. В грудь его садануло. У меня на руках умер. Когда тащил его, и меня зацепило. Не нравится мне эта война, Юрка! Казалось бы, прогнали землевладельцев, бери землю и обрабатывай, а крестьяне ихние вместо сохи за автомат хватаются. Мне сначала все это диким казалось, потом поймал себя на мысли, что начинаю их всех ненавидеть. И богатых, и бедных, все они — мразь. Нельзя так, не по-нашему. Помнишь «Белое солнце пустыни», там Сухов говорил: «Восток — дело тонкое…» А знаешь, в чем тонкость? Кланы у них. И один клан у другого в подчинении или враждуют друг с другом. Чтобы социализм там построить, надо их всех под корень вывести… Это же дичайшее средневековье, а мы к ним с нашим аршином. Не доросли они до социализма. Жалко ребят наших. За что гибнут? Вот Сашка, к примеру, — за что? За социализм, который им не нужен? За идею, которую они понять не хотят? А наши? Думаешь, чего я больше всего боялся? Смерти? Нет. Больше всего я плена боялся! Потому что и замполит, и особист наш намекали постоянно, что плен приравнивается к измене Родине. Отбили мы как-то ребят наших, так их тут же всех в особый отдел, в Союз — и в зону. Ходили слухи, что по десять лет каждому досталось. За что? Неправильная это война, не выиграть нам ее. Тут, кстати, у всех, кого комиссуют, подписку берут о неразглашении. Все втихаря, чтобы население советское не волновать. Радио врет, телевидение — тоже, все врут. Разве это война? Кому верить?

— Мишка, я же тебе говорил!..

— Откуда я знал? Нас же чему учили? Партия сказала «надо», комсомол ответил «есть»! Только я подозреваю, что в партии у нас измена: не то эсеры власть у большевиков потихоньку отобрали, не то кадеты какие-нибудь. Черт-те что творится. Под наши лозунги маскируются, а политику гнут антинародную.

— Мишка, Куб утверждал, что вскоре коммунистов скинут. Война — это их лебединая песня.

— Юрка, ты мне это прекрати! Вот такие, как твой Куб, сейчас и у власти! Ленина забыли! Идеалы хоронят… Одно только с Лениным общее — отчество одинаковое. Эх вы!

— Ты спокойнее, главное. Я власть не захватывал и никогда не захвачу. Нужна она мне, как зайцу стоп-сигнал. Но что в Союзе творится!

— А что? — В глазах Мишки вспыхнул интерес.

— Куда-то жратва девалась. В Ставрополе масло только по талонам и по пачке на человека в месяц.

— Тебе-то что? У тебя денег куры не клюют, на базаре купишь.

— Да мне-то ничего, твои родители без масла сидят, и тебя то же ожидает. Господи! Не в этом дело! Ты вспомни, мы пацанами с тобой в магазин ходили, так там три-четыре сорта колбасы было всегда. А сейчас одни спинки минтая. Да «Завтрак туриста». Куда все делось? Действительно, дурак был царь, если мяса на шестьдесят лет не заготовил!

— Ладно, Юрка, хорош трепаться. Работаем плохо, вот и все.

— Ты знаешь, я анекдот недавно слышал…

— Ну-ка?

— Ну, мол, по радио объявляют: спокойно, товарищи, вместо обещанного в восьмидесятом году коммунизма в СССР состоялись Олимпийские игры.

Мишка, а вместе с ним и я немного поржали.

— У тебя сейчас нога болит? — спросил я.

— Тупо. Главное, что свищ образовался. Гноится, зараза. — Мишка сплюнул. — Сигареты у тебя есть? Дай.

— Ты ж не курил?

— А хрен с ним. Теперь жизнь другим боком повернулась, можно и побаловаться. — Он основательно затянулся и задумчиво выпустил дым. — Как ты полагаешь, справлюсь я с институтом?

— А почему бы и нет? Небось Никитина переплюнуть хочешь?

— Сволочь этот Никитин. Он и не пришел даже на дурмашину посмотреть, подписал не глядя. — Мишка взглянул на меня. — Ага, Юрка, хочу сам убедиться. Они у меня еще попляшут! — погрозил он неизвестно кому.

Мишку мы увезли с собой только через два дня, когда он выполнил все формальности, связанные с прохождением комиссии и демобилизацией. В военной форме и на костылях Мишке почему-то было стыдно возвращаться. Купили ему новый костюм, джинсы и несколько рубашек. Ну и туфли, разумеется.

Тетя Вера плакала от благодарности, уверяла, что вся одежда у Мишки есть дома, но все равно была довольна, а я задал Мишке наконец самый важный для меня вопрос: не писала ли ему в армию Галка и не знает ли он хоть что-либо о ней? Мишка о ней ничего не знал и не ведал с самой защиты диплома. Впрочем, он потом вспомнил, что видел ее буквально за день до призыва с каким-то парнем лет двадцати, высоким и мускулистым, но главное, рыжим, «аж прямо оранжевым».

С той поры в сердце у Меня поселился не очень определенный образ рыжего, как апельсин, соперника.

Глава 4

ПОТЕРЯННЫЕ БЕЗВОЗВРАТНО

Я не смогла поцеловать отца перед его захоронением. С одной стороны, надо мной довлела традиция рода лордов Раут, да я и сама, как мне казалось, безумно любила отца, но Марс был прав, стервятники уж слишком обезобразили лицо лорда, к тому же от тела уже вовсю несло запахом разложения, и я даже пальцем не смогла его коснуться. Брезгливость пересилила. Мой бедный, несчастный отец! Мы похоронили его под той же скалой, где нашли. Потом мужчины прикатили и водрузили на могиле огромный гладкий валун. Нет сомнения, что отца застрелил наместник, видимо, «в благодарность» за сокровище, которым завладел по милости лорда Раута. Что ожидало бы нас, останься мы на родной планете?