Экспертиза любви - Ирина Степановская

Саша встал, прошел к отцу в комнату. Отец сидел перед телевизором и невидящими глазами смотрел на экран.

— Батя, я тебя очень уважаю, — Саша вдруг как старший положил отцу руку на плечо, — но в отношении матери — ты не прав.

— Ну иди тогда и живи с ней! Со своей матушкой — шлюхой! — Отец в сердцах выскочил из комнаты, пометался по кухне и стал опять нервно курить в окно.

Саша посмотрел ему вслед, выключил телевизор и пошел спать.

Как приятно наблюдать сквозь стекло машины вечерний город. Уже нет сутолоки спешащих после работы людей, уже проехали переполненные автобусы и троллейбусы, трамваи перестали истерично звенеть и останавливаться из-за заторов в самый неподходящий момент. На улицах уже не так много прохожих — в основном молодежь, не желающая сидеть дома. Девушки загорелые, все еще с голыми ногами, в мини-юбках — благо погода позволяет… И зелень. Зелень деревьев и газонов, так приятная глазу на фоне темно-синего неба. Еще месяц-полтора продлится сухая теплая осень, а потом дожди и мороз. Холода, холода до самого апреля. Впрочем, уже неделю по ночам с земли поднимается прохладный туман. Не то что в июле, когда на земле можно спать — не замерзнешь. Трещат цикады, и ветерок освежающий, но не холодный.

Лена откинула голову на подголовник сиденья. В машине работал кондиционер, но ей захотелось открыть окно. Какой чудесный мягкий ветерок, как романтичны улицы при свете электрических фонарей.

Рядом Игорь. Вот он плавно ведет машину, искоса поглядывает на нее.

— Ты мне кого-то напоминаешь. — Задумался. — Не могу вспомнить кого. Может, хочешь пройтись? — Как мягко перешел он на «ты». Это здорово. И он теперь для нее тоже не по отчеству, просто Игорь. Он сам ей так предложил.

— Хочу. Только мне уже пора домой. Меня мама ждет. К ужину.

— Ты что, до сих пор учишься в седьмом классе?

Лена улыбнулась.

— К сожалению, нет. Или к счастью. А то, что мама ждет, так это естественно. Она у меня теперь одна. И я у нее одна.

И Игорь засмеялся.

— А я своей старушенции позвонил, что задерживаюсь.

— Твоей маме?

— Да.

— Она тоже ждет к ужину?

— Она еще сильнее ждет, чем твоя.

— Почему?

— Моя — старше. У нее меньше времени.

Лена задумалась. Какой он умный. И заботливый. И хорошо, что мама у него — «старушенция».

— А моя мама — молодая, красивая. Примерно такого же возраста, как ты. Чуть-чуть постарше. — Лена сказала это весьма кокетливо.

— А твой отец?

— Он умер год назад. — И, пожалуй, Лена впервые сказала о смерти отца как об обыденном. И сама себя поймала на этом. Это из-за Игоря. С ним все легко.

— Куда ты хочешь пойти?

Лена внимательно посмотрела на улицу за окном. Оказывается, они недалеко от набережной.

— В этом районе города вариант только один. «Писающий летчик».

Он усмехнулся:

— Не очень оригинально, но для тебя я готов.

— Ты что, не любишь это место?

— Оно мне знакомо, как моя собственная квартира. Разве вы, когда учились, не совершали сюда паломничества каждый день?

— Конечно! За это я его и люблю. Я когда маленькая была, почти каждый день ходила к этому памятнику гулять с отцом.

Соболевский припарковал машину на боковой улице — через квартал от пешеходной зоны бульвара, ведущего к полукруглой площадке, вышел и открыл Лене дверцу:

— Пошли.

На воздухе было еще тепло и по-летнему пахло пылью, зноем и последней в этом году скошенной на газонах травой. Но к этим привычным запахам лета уже предательски подступал порывами сухой ветер. Он нес с собой тревожащую прохладу осени, и его первые жертвы — сухие листья с шорохом падали на тротуар к ногам Лены и Соболевского.

— Как жаль, что скоро лету конец, — сказала Лена.

— Конец — делу венец, — улыбнулся ей Соболевский, но его слова почему-то показались Лене такими же тревожащими, как ветер. В молчании переулком они вышли на площадь к институту. Статуя летчика темной громадой возвышалась на постаменте. Она подсвечивалась прожекторами с земли, и поэтому все окружающее монумент казалось еще темнее, чем было. Но даже в этой темноте каменный гигант подавлял собой и строения, и людей, и машины, кое-где все-таки притулившиеся возле домов в арках и проходах. Все институтские окна тоже были темны, и только в просторной лоджии с колоннами около входа ярко горели фонари. Лена подбежала, вскочила на ступеньки, змейкой прошлась между колоннами.

— Эту богадельню я окончил двадцать два года назад, — прислонился к одной из колонн Соболевский. Ни улыбки на его лице, ни теплоты воспоминаний — ничего этого не заметила Лена.

— Что, не нравилась альма-матер?

— Нет, не нравилась, — он привычно засунул руки в карманы. — Дурацкое было тогда время. Кто был поумнее из преподавателей, все разъехались. Студентов набирали — лишь бы кто подал заявление… В общем, почти вычеркнутые из жизни годы. Не от кого было учиться, некого было учить. Я даже не радовался ни когда поступил, ни когда закончил. Деваться было некуда, потому пошел в медицинский. Хотел на юриста, но тогда уже было не поступить. — Лена слушала во все уши. А Соболевский сам не понимал, чего так разоткровенничался перед девчонкой. Было в ней что-то подкупающе детское. С ней было очень легко. Давно его уже ни к кому так не тянуло. Они с Леной так и стояли — он возле одной колонны, прижавшись к ней спиной, она — точно так же возле другой.

— Я когда окончил, думал — куда теперь с этим образованием? Решил — в больницу. Но уже буквально через несколько недель понял, что очень многого не знаю, не понимаю и вряд ли когда-нибудь пойму. И вряд ли кто сможет меня научить. Старшие учить не хотели — кому это нужно, передавать с таким трудом добытый опыт? А младшие — сами ничего не знали. Слишком много пробелов оказалось в нашем образовании той поры. Но я проработал лет пятнадцать терапевтом. А потом ушел.

— Почему?

— Невозможно же всем всю жизнь прописывать одни и те же препараты.

— Как грустно! — Лена пожала плечами. — У нас уже было совсем не так. Драли нас как сидоровых коз, чтоб учились. И отчисляли — будь здоров, особенно с первых курсов. И конкурс был такой, что я очень волновалась, поступлю или нет. С репетиторами занималась. И мама моя тоже с репетиторами занималась, чтобы поступить.

— Ну так ты сказала, что твоя мать старше меня. Тогда ведь все перевернулось, чуть не за пару лет.

— Наверное. Если хочешь, я могу спросить, в каком году она поступала. Впрочем, это можно и высчитать.

— Какое это имеет значение?

— Никакого.

Лена сбежала по ступенькам и направилась к летчику. Вообще-то ей самой не очень нравился ее тон. Ей уже двадцать пять, а ведет она себя действительно как девочка. Недаром Игорь спросил ее, не в седьмом ли она классе. Но что было поделать с тем, что, когда она была в седьмом классе, никто не приглашал ее прогуляться к Летчику, сходить в кино, и никто ни на одном школьном вечере даже не делал попыток ее поцеловать. И в институте ее, скорее всего, считали «синим чулком». Она, по правде говоря, не очень-то и представляла себе, как себя вести с Игорем. Он старше ее на целых двадцать лет. Это только бабки на лавочках постоянно судачат о распущенности молодежи, да в передаче «Дом-2» у людей работает подкорка, а мозги — это еще вопрос. У Лены волосы на голове дыбом становились, когда она слушала мамины рассказы о том, как во времена маминой молодости девушки просто с ума сходили, так торопились замуж. Ленины подруги в школе и в классе, да и сама Лена к замужеству относились уже совершенно по-другому. Как это ни печально звучало, но в их рассуждениях уже преобладал расчет, а не слепое желание любой ценой стать продолжательницей рода. Даже сам институт брака представлялся Лене как некая сомнительная процедура, которая может закончиться с непредсказуемым результатом. И молодые люди чувствовали это интуитивно и обходили Лену стороной. В общем, Лена относилась уже к числу «новой» молодежи. Поневоле будешь думать, стоит ли рано выходить замуж, если приходится с малолетства вставать в шесть утра, чтобы через весь город ездить в специализированные школы, потом к репетиторам, потом еще и на курсы в институт… потом снова учиться, а после окончания бороться за место под солнцем… И совсем не факт, что в этой борьбе победят замужние молодые женщины, особенно если они готовятся стать матерями… Конечно, хорошо было бы совместить все — и любовь, и замужество, и работу, но… Боже мой, как это было бы трудно! И может быть, свою роль сыграло еще и то, что для Лены запрета ни на что не было с ранних лет. Таково было мамино воспитание. Хочешь курить — кури, хочешь дружить с мальчиками — дружи. Только имей в виду, что будешь кашлять и ходить к гинекологу. Лена еще в школе обдумала перспективы. Флюорографический кабинет, куда их водили всем классом, был так-сяк, не страшным. Но гинекологическое кресло, увиденное однажды — случайно, лишь в открытую дверь кабинета, показалось очень неприятным. И как-то вдруг исчезло само собой желание обрести опыт абы с кем, лишь бы попробовать. А романтической любви, когда не то что в кресло — умереть не страшно, к счастью, не случилось. Немало удивляли Лену и разговоры среди ее некоторых знакомых типа «пусть хотя бы ребенок будет». О детях она думала лишь в далекой перспективе и то не очень обязательной. «Женщина должна прочно стоять на собственных ногах» — вот этот мамин лозунг Лена поддерживала и сердцем, и головой. Интересно, что скажет мама, когда узнает об Игоре? Она ведь сама совсем недавно упоминала, что Лене уже пора подумать о… ясно о чем. Но мама не должна быть против, если у Лены действительно случится роман. Мама — женщина прогрессивных взглядов. Она все поймет. Ей можно будет о многом рассказать.