Мягкая посадка - Александр Громов

Шестая минута!

За окном продолжал вопить раненый. В этом смертном крике не было ничего человеческого. И не могло быть.

К черту! Какой из меня стрелок… Я отшвырнул пистолет — секунду было слышно, как он со стуком скачет по ступенькам, — и сдернул с шеи шарф.

Попробуйте меня остановить. Себе во вред вы заставили меня убивать. Человека, превратившегося в лавину, остановить нельзя, этого вы еще не поняли. От него можно попытаться спастись бегством, но ведь вы и этого не поймете…

Вперед!

Почему меня никто не преследует? Боятся? Не может быть. Адаптанты — и боятся?!

Слух уловил далекий вой полицейской сирены.

Еще немного…

Дверь была выбита и висела на одной петле. Перед ней в луже темной крови, раскинув руки и ноги, словно гигантская водомерка, лежал лицом вниз сосед, Георгий Юрьевич. Врываясь в квартиру, я перепрыгнул через труп.

Четверо. Восемь бешеных глаз.

Никто из них не растерялся, никто не подумал об осторожности. Чернявый вожак как сидел на полу под подоконником, так и остался сидеть, разинув пасть в затяжном зевке, а трое кинулись на меня сразу — молча, с голыми руками. Только один из них выхватил из-за пазухи армейского комбинезона что-то похожее на самодельную заточку, хотел было метнуть, но передумал. Длинное грязное лезвие осталось в руке выродка. Оно войдет в тело на всю длину, повернется, вырезая кусок мяса, — вот тогда адаптант будет вполне удовлетворен… Убийцы. Обыкновенные безмозглые убийцы.

Должно быть, полное отсутствие страха не всегда благотворно влияет на популяцию. Я отступил в дверной проем между комнатой и коридором и здесь спокойно, как на занятиях, сломал двоих, без сожаления добавив к приемам дяди Коли логическую концовку, — об этих двоих можно было больше не беспокоиться. Третий продержался чуть дольше и рухнул на пол уже в комнате, шипя и пытаясь выдернуть свою заточку, засевшую у него меж ребер. Огибая его, я подхватил с пола опрокинутый стул с деревянной спинкой — прекрасное подручное средство, стулом я владею как бог, почти как дядя Коля… Я кинулся на четвертого.

Это была моя ошибка. Прежде я никогда не думал о том, что среди стайных выродков могут встречаться профессионалы рукопашного боя. Мне говорили об этом. Я не верил.

Чернявый вожак не спеша поднялся на ноги, оттолкнув рукой мешающее ему тело Дарьи, и в ту же секунду внутри у меня взорвалось в трех местах разом.

Бой между равными профессионалами длится секунды. Схватка между профессионалом и любителем длится столько, сколько захочет профессионал.

Большая кошка и мышь…

Он не добил меня сразу, как мог бы. Он позволил мне отлететь внутрь комнаты, а обломкам стула вместе с оконным стеклом — наружу. Четвертый удар был простонародным — точно в морду. Вожак меня попросту презирал. Он не спешил. Он ждал, когда я встану и кинусь на него еще раз. Он скалился, не слушая приближающегося вопля полицейской сирены. Он забавлялся.

Дарья…

Ее не было. Я видел труп с синюшным лицом. Это был порядочный труп, и даже глаза его были закрыты.

Я вложил в бросок всю ярость, на какую был способен. На этот раз я даже не понял, как все произошло — лишь каким-то дальним углом сознания уловил, что адаптант сделал захват. Вонь немытого тела ударила в ноздри, в мозг. Правая кисть отвратительно хрустнула и повисла. Боли я не почувствовал, просто кисть отказалась мне повиноваться. В следущую секунду я отлетел к дивану спиной вперед — адаптант отшвырнул меня, даже не ударив. Наверно, с его точки зрения, это было бы слишком просто.

Жив…

Кто-то фыркнул возле самого уха. Моя левая рука наткнулась на что-то мягкое и шевелящееся. В ладонь немедленно вонзились острые резцы грызуна, но я не разжал пальцев и вытащил из-под дивана отчаянно отбивающегося Пашку. На одну попытку меня еще хватит… Я взгромоздился на ноги. Адаптант громко отрыгнул и приглашающе осклабился. Будь у меня в качестве подручного средства даже не нож, куда там, а всего лишь спичечный коробок — и тогда я швырнул бы его в эту гнусную оскаленную рожу. Что ж, морской свин — тоже подручное средство…

Может быть, адаптант ждал обманного движения, а может быть, окончательно перестал принимать меня всерьез, не знаю. И теперь уже не узнаю никогда. Морской свин с силой влепился в физиономию выродка. Оба заверещали разом. Кидаясь вперед, я видел, как взбесившийся Пашка пустил в ход свои резцы и как вожак задергался, пытаясь оторвать от себя мое подручное средство. Мгновение спустя ему это удалось, и еще одно мгновение он совсем по-человечьи смотрел на меня с недоумевающим и обиженным видом, но этих мгновений хватило мне для того, чтобы с разбега толкнуть вожака в грудь. Большего я уже не мог.

И не потребовалось.

Окно, разбитое моим стулом, было за спиной адаптанта. Должно быть, он осознал, что с ним происходит, только когда за окном мелькнули его ноги. Вопль был непродолжительным — шестой этаж.

Кто сказал, что невозможно упасть с пола?

Полицейская сирена смолкла под самым окном, и тотчас внизу лязгнуло — с таким предупреждающим звонким лязгом разворачивается в боевое положение многоствольный газомет. Между домами заметалось и стихло бестолковое эхо автоматной очереди. Раненый в живот продолжал истошно выть.

Я перерезал веревку заточкой, выдранной из скрюченных пальцев выродка — каким-то чудом тот еще дышал, — и заорал от боли, пытаясь удержать тело Дарьи двумя руками. Выше кисти из моей руки торчал, цепляясь за рукав, обломок кости, очень белый на темном фоне венозной крови. Невообразимо белый.

Быстрее! Еще можно попытаться… Один выдох в рот — пять нажимов на грудную клетку. Или три? Пусть будет четыре… Господи, сколько их нужно?..

Одна рука. Я могу действовать только одной рукой… Выдох. Теперь четыре нажима. Сильнее! Еще выдох. Нажим. Еще раз!..

Держись! Ты должна жить, ты же хочешь жить, я знаю! Постарайся мне помочь. Очень постарайся. Без тебя у меня ничего не получится.

Резче! Еще!

Темно в глазах. Почему нас учили только самообороне? Должны же быть на теле какие-то стимулирующие точки, не может их не быть…

Еще!

Помогая руке всем телом, я слышал, как под моей ладонью хрустят ее ребра. Я давил и давил ее грудную клетку до тех пор, пока страшная трупная синева на ее лице не начала понемногу спадать, пока мои пальцы не почувствовали первые, еще совсем слабые и неправильные толчки ее сердца…

И уже кто-то, спеша, поднимался по лестнице — не один, несколько. Спешащие шаги были человеческими; кто-то, споткнувшись на ступеньках, загремел оружием и на весь подъезд матерно покрыл идиота, швыряющего себе подобных из окна на крышу казенной машины. Кто-то поддержал в том же духе. Это были люди. И что бы они ни говорили, что бы они ни делали — они были люди, и теперь для меня этим все было сказано.