Убийственно тихая жизнь - Луиза Пенни

Иветт Николь сверилась со своими записями. Или сделала вид, что сверилась. Она совершенно об этом забыла. Ну, не совсем совершенно. Вспомнила вчера в конце дня, но она к тому времени уже раскрыла это дело, так что проверка завещания представлялась ей пустой тратой времени. Кроме того, она понятия не имела, как выяснить, существует ли другое завещание, и у нее не было ни малейшего желания демонстрировать свое невежество перед так называемыми коллегами, которые пока демонстрировали свою полную несостоятельность.

– То завещание, что у Стикли, было последним, – сказала Николь, глядя в глаза Бовуару.

После этого отчеты продолжились. Напряжение в штабе нарастало, потому что единственный телефон, звонка по которому они ждали, молчал, – телефон в крупной руке Гамаша.

Судя по собранным сведениям, Джейн Нил была беззаветно предана делу и пользовалась уважением. Судьба учеников настолько беспокоила ее, что она время от времени проявляла к ним строгость. Ее финансовое состояние не вызывало тревоги. Она была церковным старостой в Святом Томасе, активно участвовала в Обществе женщин англиканского вероисповедания, организовывала распродажи всяких безделушек, устраивала встречи. Также была большим любителем бриджа и садоводства.

В то воскресное утро соседи ничего не видели и не слышали.

«На западном фронте без перемен», – подумал Гамаш, слушая описание этой тихой жизни. Мысли его иногда принимали наивный оборот, и он удивлялся, почему смерть такой хорошей души осталась почти незамеченной. Не зазвонили колокола в церкви. Не запищали мыши, не затрубили олени. Земля не вздрогнула. А должна была бы. Будь он Богом, это непременно случилось бы. А вместо этого в докладе всего лишь строка: «Соседи ничего не заметили».

Агенты закончили отчитываться, и команда вернулась к бумажной работе и телефонным разговорам. Арман Гамаш начал расхаживать по комнате. Позвонила Клара Морроу – сообщила Гамашу, что скрадок в лесу был построен отцом Мэтью Крофта. Любопытный факт, наводящий на размышления.

В десять пятнадцать зазвонил телефон в его руке. Звонили из лаборатории.

Глава девятая

Мэтью Крофт до конца жизни не забудет, где он находился, когда к его дому подъехали полицейские машины. Часы в кухне показывали одиннадцать часов три минуты. Он думал, они приедут раньше. Ждал их с семи утра.

Каждую осень в сезон консервирования мать Сюзанны Марта приходила с пакетом, полным старых семейных рецептов. В течение следующих двух дней обе женщины без устали закатывали консервы, и Марта неизменно спрашивала: «Сколько нужно огурцу, чтобы замариноваться?».

Поначалу он пытался ответить на этот вопрос, как будто она искренне хотела знать ответ. Но с годами он понял, что ответа на этот вопрос нет. В какой момент наступают изменения? Иногда они происходят неожиданно. Наступают в нашей жизни моменты, когда мы вдруг видим: ага, вот оно. Но часто перемены происходят постепенно, эволюционно. Когда все в их доме пошло наперекосяк? Ответа на этот вопрос тоже не было.

– Доброе утро, мистер Крофт.

Старший инспектор Гамаш казался спокойным, невозмутимым. Рядом с Гамашем стоял Жан Ги Бовуар, за ним – женщина-полицейский, а еще чуть дальше – человек, которого Мэтью видел впервые. Средних лет, в костюме и при галстуке, волосы тронуты сединой и подстрижены на консервативный манер. Гамаш проследил за направлением взгляда Крофта.

– Это Клод Гиметт. Из попечительской службы провинции. Мы получили результаты экспертизы по луку и стрелам. Вы позволите нам войти?

Крофт отступил, и они вошли в его дом. Он бессознательно провел их в кухню.

– Было бы хорошо, если бы ваша жена тоже присутствовала.

Крофт кивнул и отправился наверх. Сюзанна сидела на кровати. Она одевалась целое утро – по одной вещи зараз, после чего в изнеможении плюхалась на кровать и некоторое время набиралась сил. Наконец, около часа назад, она оделась полностью. Если тело еще как-то слушалось ее, то выражение ужаса на лице не поддавалось уговорам.

Она попыталась было молиться, но забыла все слова. Повторяла лишь две навязчивые строчки, которые почему-то всплыли в памяти:

Грустный мальчик-пастушок, ты подуй в свой рожок,Прогони овечек с поля, дам тебе я пирожок.

Она читала эти стишки Филиппу, когда он был маленьким. Но теперь остальные строки забыла. А ей казалось важным вспомнить, хотя это и не была молитва. Нет, это было нечто большее. Доказательство того, что она хорошая мать. Доказательство того, что она любит своих детей. «Доказательство того, – шептал тоненький девчоночий голосок в ее голове, – что это не твоя вина». Но она не могла вспомнить остальных строк этого детского стишка. А значит, это все-таки была и ее вина.

– Они приехали, – сказал Мэтью, остановившись в дверях. – Просят, чтобы ты спустилась.

Когда она появилась вместе с Мэтью, Гамаш встал и взял ее за руку. Она села на предложенный ей стул, словно перестала быть хозяйкой в собственном доме. В собственной кухне.

– Мы получили результаты экспертизы, – сразу приступил к делу Гамаш. Было бы жестоко мучить их лишней болтовней. – На луке, что мы нашли в вашем подвале, оказалась кровь Джейн Нил. Еще ее кровь обнаружилась на некоторых предметах одежды Филиппа. Наконечник стрелы совпадает с характером раны. Перья, найденные в ране, того же типа и возраста, что и перья в старом колчане. Мы полагаем, что ваш сын случайно убил Джейн Нил.

Вот и все.

– Что теперь с ним будет? – спросил Мэтью, всю воинственность которого как рукой сняло.

– Я бы хотел поговорить с ним, – сказал месье Гиметт. – Моя работа в том, чтобы представлять его интересы. Я приехал с полицией, но я на них не работаю. Департамент попечительства Квебека не зависит от полиции. Напротив, я буду работать на Филиппа.

– Понятно, – сказал Мэтью. – Его посадят?

– Пока ехали к вам, мы говорили со старшим инспектором Гамашем. Он не собирается предъявлять Филиппу обвинение в преднамеренном убийстве.

– И что же с ним будет? – снова спросил Мэтью.

– Его отвезут в полицейское отделение в Сен-Реми и предъявят обвинение в неумышленном убийстве.

Мэтью нахмурил брови. Если бы знать, что жизнь может так обернуться, то и он сам в детстве вел бы себя иначе. Сколько раз его детское озорство могло привести к таким же печальным последствиям. А его сын, как и он в свое время, рос озорником.

– Но он же всего лишь мальчишка, – проговорила Сюзанна, чувствуя, что должна что-то сказать в защиту сына.

– Ему четырнадцать. Возраст достаточный, чтобы научиться отличать добро от зла, – тихим, но твердым голосом сказал Гамаш. – Он должен знать, что если он совершает зло, пусть и неумышленно, то должен отвечать за это. Филипп был среди тех мальчишек, что кидались пометом в месье Дюбо и месье Брюле?

Перемена темы привела Мэтью в чувство.

– Да. Он пришел домой и хвастался этим.

Мэтью помнил, как смотрел на своего сына в кухне и не мог понять: откуда взялся этот чужой ему человек.

– Но вы уверены? Я знаю, что мисс Нил назвала три имени, среди них был и Филипп, но, возможно, кого-то из них она приняла за другого.

– Правда? – воскликнула Сюзанна, на миг проникшись надеждой, но тут же поняла, что это ничуть не смягчает вину сына.

Несколько дней назад она пришла в ужас оттого, что ее сын сделал такую гадость и был уличен. Но теперь тот проступок казался мелочью рядом с обвинением, которое ему предъявляли.

– Я могу его увидеть? – спросил месье Гиметт. – Мы со старшим инспектором должны поговорить с ним.

Мэтью молчал в нерешительности.

– Помните, мистер Крофт: я не работаю на полицию.

Но у Крофта не было выбора, и он это знал. Он повел их наверх, постучал в закрытую дверь. Ответа не последовало. Он постучал еще раз. И опять никакого ответа. Он взялся было за ручку двери, но потом все же постучал еще раз, громко позвав сына. Гамаш с интересом наблюдал за ним. Наконец он сам повернул ручку, открыл дверь и вошел в комнату Филиппа.

Филипп лежал спиной к двери и мотал головой. Даже с расстояния Гамаш слышал визг музыки из наушников. На Филиппе была дневная одежда – мешковатый свитер и мешковатые брюки. На стенах висели плакаты рок– и рэп-групп, состоящих из дерзких, высокомерных юнцов. Обои, на которых были изображены маленькие хоккеисты в форме «Канадиенс», почти исчезли за всеми этими плакатами.

Гиметт тронул Филиппа за плечо. Филипп повернулся, его глаза распахнулись, и он посмотрел на них с такой ненавистью, будто готов был наброситься с кулаками. Потом это выражение исчезло. Филипп уже не в первый раз выбрал не ту мишень.

– Ну, вам чего?

– Филипп, меня зовут Клод Гиметт, я из департамента попечительства, а это старший инспектор Гамаш из Квебекской полиции.

Гамаш предполагал встретить испуганного мальчика, и он знал, что страх может проявляться по-разному. Одной из форм страха была агрессивность. Если человек озлоблен, то он наверняка испуган. Самоуверенность, слезы, внешнее спокойствие, но бегающие глаза и трясущиеся руки. Что-то почти всегда выдавало страх. Но Филипп Крофт, похоже, вовсе не был испуган. Он, похоже… торжествовал.