Стертый мальчик - Гаррард Конли

Лютеранская церковь «Живое слово» стояла в скромном пригороде и представляла собой три тесно сгрудившиеся постройки с треугольными крышами и вереницами узких окон. Она походила на цветок лотоса из стекла и бетона, вероятно, вдохновленная брутализмом публичных библиотек и почтовых отделений 1960-х годов. Когда микроавтобус с нашей группой от программы «Исток» подъезжал к церкви, мы все посмотрели в ее сторону.

– Внутри церковь великолепная, – сказал парень позади меня. Прилагательное в его фразе прозвучало вполне искренне. Интересно, слова могут создавать ложный образ? – Мы просто обязаны осмотреть ее.

А определенная интонация?

Во время обеденного перерыва ко мне подошла экс-лесбиянка и цокнула языком при виде моей вызывающей позы: я стоял у дверей, упершись одной рукой в стену, а другой – в бок.

– Докладывать о тебе не буду, – сказала она так, будто я должен быть ей за это благодарен, – но тебе стоит изменить свой ложный образ, пока кто-нибудь еще не заметил.

Мы въехали на стоянку, и мимо замелькала желтая разметка; потом замедлились. Косби открыл дверь и выпустил нас наружу. Мне показалась странной сложная геометрия здания, острые, устремленные ввысь треугольники крыш, яростный блеск окон. Меньше чем через год здесь найдет пристанище новый офис «Любви в действии», и в этом чистом, величественном месте пациенты будут купаться в свете гораздо более священном, льющемся из многочисленных окон. Но пока ЛД снимала тут только несколько комнат для нерегулярных дневных встреч, поскольку тесное здание торгового комплекса не могло вместить и взрослых, и молодых пациентов сразу, а дневные встречи необходимо было проводить по отдельности (ведь и те и другие посещали ЛД по разным причинам). Участникам молодежных программ – «Исток» и «Убежище» – было не больше двадцати; наши дневные семинары проходили совместно, и, так как практически все мы лечились от гомосексуальности, нам было что рассказать друг другу.

– Передохните немного, – сказал Косби, провожая нас внутрь. – Если хотите, можете осмотреться, а потом встретимся в холле.

Мы зашли в церковь. Внутри было тихо, и мягкий ковер поглощал звуки наших шагов. Залитые солнцем деревянные скамьи – всего тридцать в три ряда – с вязаными коробочками для салфеток на концах стояли перед кафедрой. Я почувствовал, что позади нависает что-то темное, и резко обернулся. Это был низкий балкончик; я удивился, потому что никогда прежде не видел в церквях балконы. Я представил, каково идти по проходу, когда сверху за тобой внимательно наблюдают. Во время крещения все глядели на меня снизу, а я смотрел поверх голов в пустой угол на другом конце церкви и обращался к Господу настолько сосредоточенно, насколько позволяла обступившая меня толпа. Но здесь, похоже, нельзя было остаться с Богом наедине. Здесь за тобой всегда будет следить чей-то пристальный взгляд.

Я шел между рядами, мягко ступая по ковру. Сколько раз я видел отца, который шел так же? Сколько раз видел его мокрое от слез лицо, как он дрожит, приближаясь к алтарю? Было странно представлять сейчас себя идущим впереди всех со спокойным, лишенным эмоций лицом. «Ходячий мертвец», – подумал я и расправил плечи. Я ничего не чувствую. И не позволю себе чувствовать. Не позволю другим увидеть свои чувства. Я не буду таким же слабым, как мой отец. И не дам повода экс-лесбиянке снова поучать меня. К концу моего пребывания здесь я буду сам ее наставлять. Буду сильным и докажу, что могу быть сильным, несмотря на последствия, несмотря на то, сколькими чувствами мне придется пожертвовать.

На окнах, к моему удивлению, не было витражей, словно архитектор предоставил право самой природе или Господу украсить храм. Ни разноцветных стеклышек, сквозь которые сочится такой же разноцветный свет, ни изображений библейских сюжетов. Иногда именно то, что остается несказанным или несделанным, изумляет больше всего. Когда пустота подвела меня к алтарю, когда я поднялся на сцену и обернулся к безмолвным скамьям, представив толпу, с которой мне придется столкнуться на следующий день во время отцовского рукоположения, я задумался: таков ли замысел Господень? Специально ли Господь отпускает меня, ослабляет мою связь с Ним, чтобы я мог обрести собственную силу и прямоту? Хоть я и боялся, что Господь перестанет вовсе меня посещать, что наши отношения закончатся раз и навсегда, я понимал, что пути назад нет. Я намеревался стать сильным, хотя и не совсем понимал, что это значит. Смогу ли я стать полноценным гетеросексуалом? И если да, останутся ли мои отношения с Богом прежними? Или то, что я стану сильнее, предполагает, что и жизнь моя полностью изменится? Какой бы ни оказалась эта сила, мне придется принять ее. Я встречу завтрашнюю толпу с холодным блеском в глазах, какой видел сегодня у Д., – взглядом мученика, даже если чувствую совсем иное.

– Сосредоточьтесь на своих чувствах, – сказал Косби. – Мне нужно, чтобы вы сосредоточились.

Мы сидели в одной из комнат при церкви. Света здесь было мало; единственное окно выходило на парковку. Косби стоял перед нами (он напоминал физрука, который заменяет учителя математики) и хмурил брови, словно обдумывая что-то важное, например предстоящую игру или очередное уравнение.

– Откройте раздел под названием «Основные механизмы».

Шуршание страниц. Облизывание пальцев. Я нашел нужную страницу: пять колонок и шесть рядов нарисованных лиц, под каждым лицом – подпись. ДОВОЛЬНЫЙ, ПОДАВЛЕННЫЙ, ИЗМУЧЕННЫЙ, НАПУГАННЫЙ, СЧАСТЛИВЫЙ, БЕСПЕЧНЫЙ, НАИВНЫЙ, ПОЛНЫЙ ОТВРАЩЕНИЯ, ПОТРЯСЕННЫЙ, РАЗЪЯРЕННЫЙ. Каждое лицо упрощенно изображало ту или иную эмоцию.

– Я хочу, чтобы вы подумали о том, что сейчас чувствуете, – сказал Косби. – Можете выбрать несколько эмоций сразу, но выбирайте тщательно.

На столе лежали белые листы бумаги, разноцветные маркеры и карандаши. А еще перья, бисер, шнурки разных цветов – одним словом, все,