Туманные аллеи - Алексей Иванович Слаповский

тут Лене кто-то что-то сказал сзади, она, не сводя глаз с Анфимова, отклонив голову, стала отвечать – заинтересованно и подробно. Что-то ее там зацепило намного больше, чем слова Анфимова.

Ах ты, сука лицемерная, подумал Анфимов. И опять поскучнел, скомкался, сказал Марку:

– Наверно, пора заканчивать.

Марк с облегчением встал, благодаря Анфимова за прекрасное выступление и публику за внимание. Все отправились в соседний зал, где накрыт был длинный стол. Анфимов увидел его через дверь. Даже отсюда видно, что посуда дорогая, и яства наверняка будут изысканные. Буржуи недорезанные, вы войны даже не знали, кровососы, банкиры, думал Анфимов, нарочно забыв, что большинство здесь – русские, генетически знающие войну, не буржуи, не кровососы и не банкиры.

Сейчас все рассядутся, вряд ли он окажется рядом с Леной, а потом неизвестно, удастся ли поговорить. Анфимов выпил еще треть стакана, направился к Лене. Она деловито беседовала с каким-то господином. Говорили по-немецки. Анфимов встал рядом, глядя в сторону, но давая понять, что он – следующий.

Они стали прощаться.

– Адьё, – сказала Лена.

– Адьё! – поклонился господин и улыбнулся Анфимову – дама свободна, приступайте.

Он приступил.

– А вы тут где живете?

– Район?

– Нет. Квартира или дом? Одна или с кем-то? Есть друг, жених? Подруга? Нагло, да? Но вы же знаете, русские сразу задают личные вопросы.

– Знаю, сама русская.

– Я почему спрашиваю, ты мне страшно понравилась. В гости не пригласишь?

– А сколько вы будете в Цюрихе?

– Завтра уже улетаю. Значит – только сегодня.

– Сегодня я не могу, извините.

– Да ладно тебе. Скажи прямо – не хочешь.

– Хорошо, не хочу. Вам не кажется, что выпивать больше не надо?

– Когда покажется, я тебе сообщу. Письменно. Адрес электронной почты дашь?

– Он есть на сайте. Наберете Лена Миллер, только латинскими буквами, и лучше добавить paintings, тогда сразу откроется мой сайт, там указан мой мейл.

– Для клиентов?

– В том числе.

Было видно, что Лена понимает намерение Анфимова задеть ее, вызвать ответную реакцию, но оставалась корректной, озабоченно поглядывала в сторону зала со столом, чтобы Анфимов догадался, что им туда давно пора – кто-то уже начал громко произносить тост.

Анфимов усмехнулся и взял ее за руку.

– Ты не представляешь…

Лена, улыбнувшись куда-то в никуда, в общий пристойный воздух этого донельзя пристойного пространства, вырвала руку. Мягкая улыбка служила прикрытием жесткому жесту.

– Не надо, пойдемте! – сказала она.

Дура ты дура, теряешь свое счастье, хотелось сказать Анфимову. Но вместо этого стукнул каблуками, резко уронил голову в гусарском поклоне, как делал в студенчестве, браво и глумливо произнес:

– Пардонте-с, мадмуазель, больше не утруждаю! Счастливо оставаться!

Ушел. Вышел на улицу, а дело было зимой, сырой швейцарской ненастоящей зимой, все мокро, все блестит и сверкает, дома игрушечные, улочки узкие, просто сказка. Но все чужое, и я тут чужой, ненужный, повторял Анфимов свои недавние слова, чужой, ненужный, чужой, ненужный, чужой, ненужный, произносил он сначала молча, а потом негромко вслух, растравливая себя. Заметил, что идет быстро, в такт словам, будто марширует – чужой, ненужный, ать-два, чужой, ненужный, ать-два. Перестал бормотать, умерил шаги, начал не идти, а прогуливаться. Вон и гостиница показалась. А ведь не загадывал к ней выйти, само получилось. Значит, можно расслабиться.

Увидел через стекло столики, вошел, сел. Подошел официант.

– Водки и пожрать чего-нибудь! – сказал Анфимов нарочито грубо и нарочито по-русски.

– Пожалуйста, меню, – тоже по-русски, хоть и с сильным акцентом, ответил официант, подавая многостраничную тетрадь.

– Да я и так скажу, без меню. Водка – понимаешь же?

Официант улыбкой показал: да, понимаю, кто ж это слово не понимает.

– И мясо, фляйш, и картошка, как картошка по-немецки…

– Картоффельн?

– Вот видишь, на одном языке говорим! Картошка с мясом и чего-нибудь… Закуска. Томатен, капуста, огурцы, гуркен, кажется, да? Не забыл еще школу, но соленое все, аллес зальц, зальц-томатен, зальц-гуркен, ферштеен?

Картошка с мясом оказалась именно картошкой с мясом, как когда-то бабушка в миску маленькому Коле наваливала, и картошки щедро, и мяса щедро, а еще большое блюдо с маринованными овощами и какие-то тарелочки с чем-то, чего Анфимов не просил, но ел с аппетитом. Немного протрезвел, обычное дело, и продолжил пить уже на сытый желудок, что намного опасней. Только дилетанты остерегают выпивать натощак. Конечно, быстрее захмелеешь, можешь даже и напиться, но выпьешь все же в пропорцию; если же водкой заливаешь обильную еду, то водки получается вдвое больше, а похмелье утром невыносимое.

Оно с утра и накатило. Едва открыл глаза, тут же захотелось закрыть и на время умереть. Но надо жить и надо терпеть, говорил себе Анфимов. Скоро Марк заедет, потом в аэропорт, самолет, пересадка в Берлине, если начну поправляться – чревато.

Он умылся, почистил зубы, побрился, оделся, включил телевизор, а после этого открыл мини-бар, чтобы выпить минеральной, но вместо нее взял одну из бутылочек. Посмотреть. На этикетке надпись – «Pinot Gris». Ага, то самое пино гри, о котором Шишкин говорил. Ну, значит, сам бог велел.

И Анфимов выпил. И взял другую бутылочку.

Пришедший через два часа Марк обнаружил его лежащим на кровати в одежде, в полубессознательном состоянии, на столике пустые бутылочки, а в баре пусто.

Как Марк приводил Анфимова в себя, как тащил к такси, как ехали в аэропорт, как Анфимова пустили в самолет, как и с чьей помощью его перегрузили в Берлине на рейс до Москвы, он не помнил. В самолете еще что-то пил, а может, и не пил, очнулся в туалете, перед ним какие-то люди, что-то строго говорят. Кем-то поддерживаемый, Анфимов вышел из самолета, в зоне контроля его теребили, кто-то залез ему во внутренний карман, где был паспорт, потом опять вели люди в зеленой форме, Анфимов решил, что это берлинские полицейские, они ведь ходят в зеленом, и тут он увидел перед собой двух милиционеров. Они приняли его от зеленых (наших таможенников, как он потом понял), бесцеремонно схватили за руки.

– Вас воллен зи? – возмутился Анфисов. – Какого хера наши менты в Берлине делают? Я требую юрисдикции! Или как это… Экстрадиции! То есть наоборот! Короче, политического убежища!

– Будет тебе убежище! – пообещал один из милиционеров.

– Нет, ребята, без обид, просто интересно, вы чего тут делаете, в Берлине?

– Вот нажрался! – хохотнул милиционер. – Ты дома, мужик, в Шереметьево! Велкам на родину!

– Правда?

И Анфимов рванулся из рук милиционеров, пал коленями на каменный грязный пол, распростер руки, прижался щекой и умиленно заплакал.

Дальнейшее банально: отвели в милицейскую каморку, начали составлять протокол, согласились взять денег в обмен на свободу