Холокост. Черные страницы. Дневники жертв и палачей - Нина Сигал

позвонили ей в половине третьего, таким образом, она должна была перестать волноваться за нас. Я легла спать в половине четвертого. Отец вообще не ложился спать и ушел домой в шесть часов. Я проспала до десяти, пошла домой, а позже – в офис. Весь тот день я чувствовала себя усталой и сонной.

На следующую ночь, в половине первого, в дверь снова позвонили. Я подошла к входной двери, потому что всегда первой встаю с постели. Бобби снова спряталась. Те же самые полицейские пришли проверить, что нас освободили. В половине первого ночи! Как вам такое отсутствие сострадания? И это были еще вполне приличные люди. Должна сказать, что предыдущей ночью, когда мы направлялись на площадь Мейера, я ответила, когда эти полицейские пообещали нам, что придут и справятся о нас: «Тогда угощу вас бокалом вина». Я сразу поняла, что они пришли именно за этим. И если бы нас не освободили, они бы просто разграбили наш дом. У меня, например, был прекрасный ручной фонарик, и предыдущей ночью один из полицейских забрал его у меня, отдав вместо него свой, что на самом деле было еще довольно порядочно с его стороны.

Итак, трое из них вернулись и немного пофлиртовали со мной. Вы не поверите, они сочли, что у меня хорошая фигура для верховой езды. У меня было как раз подходящее для этого настроение. Мне стыдно признаться, но на самом деле я угостила их бокалом вина в попытке сохранить с ними дружеские отношения, потому что они сказали мне, что патрулируют наш район. И действительно, несколько дней спустя в десять часов в дверь позвонили: они принесли повестку бабушке об Arbeitseinsatz[124]. Но они при этом сказали, что не собираются забирать ее. Это был чисто светский визит, и они очень мило поговорили, среди прочего, об английском радио. Естественно, с нашей стороны они вряд ли смогли услышать что-либо занимательное, поскольку мы практически молчали.

Мейер Эммерик, 47 лет, огранщик алмазов, Амстердам

Примерно 21 сентября 1942 года[125]

В великий день Искупления – такой святой день для нас, евреев, – сотням людей пришлось стоять в очереди, чтобы получить штамп, и это заняло весь день и всю ночь. Макси[126], который в это время был серьезно больна, лежал в «Палатке Марии»[127], где на самом деле ей запрещено было находиться, потому что, спасибо фрицам, евреям больше нельзя лечиться нигде, кроме еврейской больницы. Такой же запрет распространялся и на санатории: ведь Макси был пациентом санатория, но по приказу немцев ребенок в возрасте до одного года также не мог там лечиться. В результате мы ужасно беспокоились о ребенке, отчасти потому, что я не доверял еврейским больницам, зная, что их могут велеть очистить в любой момент. Фрицы уже начали вытаскивать евреев из их домов после 8 часов вечера, в основном ночью, выгоняя людей на улицу в любую погоду, забирая людей любого возраста, от младенцев до стариков.

Забирали даже тех, кто до сих пор был защищен «печатью». Болен ты или здоров – хватали всех без разбору, маленьких детей будили и уносили среди ночи. Мог бы кто-нибудь выразить на бумаге то великое горе, которое постигло нас, евреев?

Родителей Сэма[128], двух моих братьев, их жен и детей, мою сестру и ее мужа вытащили из дома. Моему старшему брату выбили зубы на площади Адама ван Шелтема, потому что он недостаточно быстро снял с головы свою шляпу. Его 84-летнего дедушку, который жил с ним и уже не может ходить, двое из этих бандитов схватили и бросили в машину…

Я решил, по крайней мере, не сдаваться добровольно. Если настанет самое худшее, я решил скрыться. Сэм, однако, отказался поступать так же, он предпочел ехать в Польшу, а это означало, что Лене, а возможно, и детям тоже придется поехать с ним. Это очень беспокоило меня, поскольку я знал, что моя жена не станет прятаться без нашей дочери.

Когда дошла очередь до Фогельтье[129], мне удалось убедить ее остаться, и я отправил ей адрес в Амерсфорте, который я получил от одного из моих братьев. Он поручился мне за этого человека. Тот работал на подпольную организацию, и я договорился с ним, что в случае крайней необходимости мы с женой сможем спрятаться в его доме. Когда Фогельтье пришла повестка, я попросил [этого человека] прийти ко мне в офис и спросил его, не согласится ли он взять одну Фогельтье вместо нас двоих, потому что она находилась в непосредственной опасности. Он и его жена, которая была с ним, оба сказали, что спрячут ее и что я тоже могу прийти к ним позже, потому что у них вполне достаточно места. Поскольку Фогельтье больше не получала никаких талонов на питание, я договорился с ним, что буду платить им за нее 50 гульденов в неделю, и заплатил аванс в размере 600 гульденов. 15 сентября 1942 года Фогельтье уехала в Амерсфорт, чтобы пожить у Туинхофа (так звали человека в Амерсфорте). Позже выяснилось, что этот человек, к сожалению, оказался ненадежен (но я вернусь к этому позже). 14 октября я попал в больницу с серьезной проблемой, и все это время моя жена оставалась с Леной. Две недели спустя, 30 октября, моя жена и Лена навестили меня в больнице и рассказали, что двумя днями ранее полиция забрала Сэма из его дома.

Элизабет ван Лохейзен, хозяйка бакалейной лавки, г. Эпe

Воскресенье, 20 сентября 1942 года

Мисс де Хонд[130] живет у нас уже неделю, а мы все еще не подыскали для нее дома. Тем не менее я заметила, что она становится все более спокойной. Мы решили разрешить приехать еще супружеской паре с ребенком.

Четверг, 24 сентября 1942 года

Мы арендовали еще один домик, «Идво», и скоро ожидаем там гостей. К нам приходит много запросов на оказание помощи.

Пятница, 25 сентября 1942 года

Кроме Лени ван ден Бург, у нас еще один гость, Ротшильд, который живет с нами уже несколько недель. Теперь он переедет в «Идво» со своей женой. Поскольку она христианка, то сможет взять на себя руководство домашним хозяйством[131]. Он – торговец редкими книгами, очень чуткий и заслуженный человек. Он много путешествовал и посетил множество замков и монастырей, чтобы собирать старинные книги. А еще он очень музыкален. Он с восьми лет играет на виолончели и знаком со многими известными музыкантами.

Суббота, 26 сентября 1942 года

В дом № 2[132] сегодня заселятся первые жильцы. В 10 часов уже приехала пара с ребенком из Амстердама. Мама уехала отсюда по делам в 12 часов. За столом у нас было полно гостей, смешанная компания: пять евреев, Ирми, Аннелис Эрлих и, конечно же, мы. Мы таким образом знакомимся со множеством людей. Мы планируем сдавать в аренду домик «Блаувет», но у нас пока нет никаких новостей по этому поводу. Надеемся, что вскоре получим какой-то ответ. Люди ждут места. Террор в Амстердаме продолжается. Один еврей был застрелен на улице при попытке убежать, и его тело пролежало несколько часов, прежде чем его увезли. Вероятно, они оставили его там специально в качестве устрашения. На площади Рудольфа Харта христианин, который выступил против эсэсовцев, был забит до смерти. Они вытаскивают евреев из их домов. Ирми слышала, что гаитян в Амстердаме также интернируют, включая женщин и детей.

Понедельник, 28 сентября 1942 года

…Так странно: наш дом похож на пчелиный улей. Люди все приходят и приходят.

Среда, 30 сентября 1942 года

Сегодня вечером к нам присоединились еще две дамы. У одной из них есть докторская степень по биологии, и она учится на фармацевта. Ее сестра – биолог. Эти образованные дамы составляют замечательную компанию. Жена Ротшильда тоже приехала, так что наш дом снова полон людей. В пятницу вечером они все переедут в «Идво». Те, кто был в доме № 2, как мы называем «Идво», завтра переедут в дом № 3, «Блаувет». Так много всего нужно организовать! Вечером у нас собирается большая группа гостей (сейчас их