Ниневия - Андрей Евгеньевич Корбут

Дом Шабаба располагался на окраине города, среди убогих лачуг. Преимущество этого положения состояло в том, что он был первым на мощеной дороге, ведущей на вершину холма, где стояла цитадель наместника Мешты. Помимо жилых помещений, принадлежавших хозяину, за высоким забором прятались конюшни, кузня, несколько складов с товарами и бараки для рабов.

Ах, как же любил Шабаб, выйдя на верхнюю террасу дома, подолгу осматривать свои владения! Он был доволен плодами собственного труда и неимоверно горд собой; но иногда, спрашивая себя, чего ему удалось добиться в жизни, этот умный, честолюбивый, жестокий и страшный человек вдруг понимал, что достиг всего, чего хотел, и это пугало его. Он копил золото и серебро, очень скоро превзойдя в богатстве самого наместника, искал утешения в женской любви, пополняя свой гарем все более молодыми женами и наложницами, а однажды даже попробовал подобраться к трону. Тут он, впрочем, обжегся и едва не лишился головы, когда поддержал своим серебром одного из претендентов на царский престол, — как оказалось, не того, — и с тех пор стал сторониться борьбы за власть, в первую очередь руководствуясь чувством самосохранения. И было это почти десять лет назад. С трудом откупившись от врагов, жаждавших его крови, Шабаб внезапно для себя открыл новое увлечение. Он стал выращивать людей-убийц, так же, как растят крыс-убийц. С тех пор это дело занимало все его свободное время.

Как это ни странно, толчком к сему послужил его разговор с сыном, которому тогда было шесть лет. Провожая однажды своего Ширзада к тем, кто в качестве гарантий лояльности потребовал его отпрыска в заложники, Шабаб провел с ним в дороге весь день и всю ночь.

— Отец, кто из зверей самый сильный? Лев? — спросил Ширзад.

Шабаб задумался:

— Однажды я видел, как медведь безо всяких усилий разорвал надвое молодого льва.

— Значит, это медведь сильнее всех?

— Ты когда-нибудь видел слона? Он величиной с гору, и ему нет равных…

— Да, видел. Когда мы ходили купаться, сын стражника Азергуль нарисовал слона на песке. Это правда, что он может раздавить человека, как букашку? Значит, он сильнее всех?

— Как он может быть сильнее всех, если им легко управляет человек, который его приручил?

— Значит, самый сильный — это человек? А человек… кого он больше боится? Льва, медведя или слона? Кто из них самый страшный?

Тогда-то к нему и пришло осознание того, кто опаснее всего для человека… Шабаб понял это даже по тому, как сжался его родной сын, едва только услышав слова отца:

— Человек больше всего боится человека. Но страшнее любого зверя и человека тот из людей, кто хотя бы однажды питался человеческой плотью…

В том же году он купил у наместника заброшенную соляную шахту и сделал из нее питомник для нелюдей. За десять лет он продал из него всего две сотни рабов. Много ли он заработал? Да сущую малость, в сравнении с тем, что приносила ему торговля. Главным здесь было другое — ему доставляло истинное наслаждение наблюдать за драмой, разыгрывавшейся на его глазах… Как люди превращаются в зверей, как убивают друг друга за глоток крови, как умудряются выжить, когда это кажется абсолютно невозможным… даже за тем, как с опаской обращается со своим новым приобретением его владелец: это был тот удивительный случай, когда хозяин боялся посмотреть рабу в глаза, в то время как тот смотрел на него, словно видел перед собой сытный ужин.

Шабаб выращивал здесь убийц с такой же настойчивостью и любовью, с какой землепашец растит на полях рожь или ячмень.

Дорога от дома Шабаба до соляной шахты занимала несколько часов. Впереди шла охрана из десяти крепких вооруженных копьями и мечами маннейцев, за ними тащилась повозка с несколькими бурдюками воды, следом на привязи шли больные и немощные рабы, которые умерли бы все равно не сегодня так завтра. На следующей повозке почти по-царски ехали «новобранцы»: сириец, еврей и скиф Хатрас. Зная, что им предстоит схватка за жизнь, Шабаб берег их силы. Сам он замыкал эту процессию, оседлав молодого мула.

Сириец был ростом, наверное, с медведя, вставшего на задние лапы, но помимо этого невероятно силен духом. Месяц назад его, беглого раба, поймала стража наместника. За свою дерзость он получил триста плетей, после чего рассмеялся своим мучителям в лицо. Наблюдавший за этим кравчий правителя забрал его себе, чтобы через неделю отдать Шабабу за двадцать овец.

Еврей не отличался ни ростом, ни силой. Он попал сюда после того, как изнасиловал и убил дочь маннейского сановника, был схвачен, но вместо казни продан Шабабу с условием, что этому негодяю плаха покажется благословением богов.

И, конечно, никто из «новобранцев» даже не подозревал, что их ждет впереди.

На место приехали до захода солнца. Шабаб приказал расположиться привалом у подножия горы перед входом в шахту — огромную пещеру, где без труда могла укрыться штурмовая ассирийская башня, и подозвал старшего из стражников:

— Сколько у нас в первой норе?

— Пару дней назад было пятнадцать.

— А во второй и третьей?

— Восемь и пять.

— Тогда весь «корм» сбросим во вторую нору, но чуть позже. Третью до конца месяца трогать не будем… А всех «новобранцев» давай в первую.

Нора, находившаяся внутри пещеры в одном стадии от входа в шахту, была огромным соляным колодцем диаметром около ста локтей и глубиной в сорок локтей. Своды соляной пещеры осветили десятки факелов, от которых стало светло как днем.

— Больше огня! Больше огня! — нетерпеливо подгонял своих людей Шабаб. — Я хочу все видеть!

Стражники подвели сирийца, еврея и скифа к ее краю, позволили взяться за веревки и, угрожая копьями, заставили спуститься вниз.

Едва ноги коснулись дна колодца, Хатрас жестами попросил сирийца прикрыть ему спину. На еврея он не рассчитывал: слишком уж мелок тот был и немощен.

Оглядываясь по сторонам, союзники пытались понять, куда они попали и что их ждет.

В тени, около стен колодца, по кругу лежали и сидели мужчины без одежды или в тряпье, молодые и зрелые, покрытые многочисленными шрамами, свежими и зарубцевавшимися, большинство худые настолько, что можно было пересчитать на них все ребра и каждый позвонок на спине. При виде свежего мяса местные обитатели зашевелились, будто проснулись от спячки, а глаза у них загорелись.

Еврей не стал ждать, пока на него нападут. Он как-то сразу