Пророки и поэты - И Гарин

крайних дерзновении". Этот малопохожий на себя Гамлет хотел бы

примирения с XX веком, если бы ему не пришлось ради этого уподобиться

Полонию, состоящему ныне в редакциях "большой газеты", или "Лаэрту,

занятому чем-то в авиации", или "Розенкранцу, делающему что-то под

русской фамилией". Говоря языком житейской прозы, остепениться и

поступить куда-нибудь на службу. Конечно же, не шекспировский

Гамлет, это Валери в маске Гамлета говорит: "Когда смута времени

уступит место ясности", все увидят вместо разумно устроенного общества

"совершенный и законченный муравейник"; это Валери, переодетый

Гамлетом, боится и порядка и беспорядка, и варварства реакции и

прогрессивных социальных перемен. Последних - потому что они угрожают

сделать все столь же рациональным, сколь обезличенным.

Еще: Гамлет - человек универсальный: политик, мыслитель, воин, художник, равно владеющий пером и мечом.

Принц Гамлет совершенно обновленный человек, так как он требует

для себя полного единства между личным своим существованием и

государственным, общественным, он тяготится своей расколотостью, тем,

что он, наследник датского престола, одно лицо, а любовник Офелии и

сын своей матери - другое.

Гамлет - безвольный мечтатель, раздвоенный между велениями совести и долга.

Гамлет - авантюрист, стремящийся к короне.

Гамлет - экзальтированный мистик.

Гамлет - интеллектуал, запутавшийся в своих фрейдистских комплексах.

Гамлет - мыслитель, отстаивающий основные ценности человеческого существования, выдающийся пример личностного начала.

Гамлет - гуманист, отстаивающий человеческую свободу.

Гамлет - лучший из людей...

Так трактовал Гамлета Дж. Крэг, пытавшийся на шекспировском материале создать обобщение огромного масштаба.

Крэг очень расширил внутреннее содержание Гамлета. Для него он

лучший человек, проходящий по земле как ее очистительная жертва... Для

близорукого взгляда маленьких людишек, не ведающих жизни не только по

ту сторону этого мира, но даже за пределами дворцовой стены, Гамлет

естественно представляется ненормальным. Говоря об обитателях дворца,

Крэг подразумевал все человечество.

А вот для Достоевского Шекспир - поэт отчаяния, а Гамлет и гамлетизм выражение мировой скорби, сознание своей н_е_н_у_ж_н_о_с_т_и, хандра полнейшей безнадежности с неутолимой жаждой какой-либо веры, каинская тоска, приливы желчи, муки во всем сомневающегося сердца... озлобленного и само на себя и на все, что оно кругом видело.

Достоевский сам переболел "русским гамлетизмом". Вот почему для него Гамлет - благородный страдалец, ненавидящий зло мира. С едким сарказмом Достоевский высмеивает русских лицемеров и циников, пытающихся скрыться под личиной благородного принца.

Характерно отношение к Гамлету русской революции и народничества. Революционная интеллигенция России единогласно осудила его за бездействие и рефлексию. В то время как "реакция" считала, что человек только тогда бывает человеком, когда мыслит, сравнивает и колеблется, "подвергает жизнь беспощадному анализу", революция требовала от Гамлета стрелять без колебаний (мотив, чутко уловленный Джойсом за тысячи километров до эпицентра планетарной стрельбы).

Гамлет потому столь легко модернизируем, что всечеловечен. И даже если модернизация Гамлета - нарушение исторической перспективы, от этого никуда не уйти. К тому же историческая перспектива, как и горизонт, недостижима, и оттого - принципиально ненарушаема: сколько эпох - столько перспектив.

Исторический триумф "Гамлета" закономерен - ведь это квинтэссенция шекспировской драматургии. Здесь, как в гене, в свертке уже находились "Троил и Крессида", "Лир", "Отелло", "Тимон Афинский"... контраст мира и человека, столкновение между человеческой жизнью и принципом отрицания.

Друг и биограф Б. Шоу Франк Гаррик считал Гамлета духовным портретом Шекспира. То же - у Джойса: "и, возможно, Гамлет - духовный сын Шекспира, утратившего своего Гамнета"... "если вы хотите разрушить мое убеждение, что Шекспир это Гамлет, перед вами тяжелая задача".

Гамлет - это сам Шекспир, в нем рисунок души самого поэта. Его устами, писал И. Франко, поэт выразил много такого, что жгло его собственную душу. Скажем, 66-й сонет Шекспира поразительным образом совпадает с мыслями датского принца.

"Из всех героев Шекспира только Гамлет мог бы написать

шекспировские произведения".

В творении не может быть того, чего не было в самом творце. Шекспир мог встретить Розенкранца и Гильденштерна на улицах Лондона, но Гамлет родился из недр его души, а Ромео вырос из его страсти. Человек меньше всего бывает самим собой, когда он говорит от себя. Дайте ему маску, и он станет правдивым.

Суть Гамлета - бесконечность духовных исканий Шекспира, все его "быть или не быть?", поиски смысла жизни среди ее сквернот, осознание абсурда бытия и жажда его преодоления величием духа. Множество Гамлетов - суть человеческих исканий, всякий нашедший перестает быть Гамлетом, жизнь продолжается...

Гамлетом Шекспир выразил свое собственное отношение к миру, и, судя по Гамлету, это отношение отнюдь не было радужным. В "Гамлете" впервые зазвучит мотив, характерный для Шекспира "после 1601 года": "Из людей меня не радует ни один; нет, также и ни одна".

Близость Гамлета Шекспиру подтверждается многочисленными вариациями на тему принца датского: Ромео, Макбет, Викентий ("Мера за меру"), Жак ("Как вам это нравится?"), Постумус ("Цимбелин") двойники Гамлета.

Мощь вдохновения и сила мазка свидетельствуют о том, что "Гамлет" стал выражением какой-то личной трагедии Шекспира, каких-то переживаний поэта в момент написания пьесы. Помимо прочего, в "Гамлете" выражена трагедия актера, который спрашивает себя: какая роль важнее - та, что он играет на сцене, или та, что он исполняет в жизни. Видимо, под влиянием собственного творения поэт задумался и о том, какая часть его жизни реальнее и полнее поэта или человека.

Если Шекспир - сконденсированная действительность, то Гамлет сконденсированный Шекспир. Гамлет - автопсихоанализ Шекспира: "Гамлет есть раскрытие сокровенного смысла шекспировского творчества". Видимо, в жизни Шекспиру часто приходилось вести себя так, как вел Гамлет - отсюда такая проникновенность.

В чем подвиг Гамлета? В р_а_с_к_р_ы_т_и_и с_т_р_а_ш_н_о_й

п_р_а_в_д_ы.

Гамлет - это парадигма, итог культуры и творческая неудача Шекспира одновременно. Итог как очеловечение, неудача - как расчеловечение человека.

В сцене с черепами Гамлет тоже пытается разгадать, что жило в

этих пустых теперь костяных коробках.

Первый череп заставляет его колебаться: может быть, в нем жила

душа политика, пытавшегося обмануть самого Бога, или придворного,

льстиво спрашивающего о здоровье, или, наконец, человека рангом

пониже, ждущего подачки. Глядя в глазницы второго черепа, Гамлет видит

его содержимое с полной ясностью: это ростовщик, отдававший деньги в

рост, человек, живший куплей и продажей. И рука отшвыривает череп. Но

вот третий, встреченный ударом заступа могильщика: это череп

талантливого шута, гайера, чьи шутки осмысляли сумеречную жизнь людей.

Гамлет медлит расстаться с этим третьим ящиком с загадкой. Если

слушаться подсказа интуиции, то нельзя не увидеть в этой замечательной

сцене самого Шекспира, ищущего себя по трем черепам. Потому что

загадка о Шекспире существовала уже и для самого Шекспира. Как и для

всякого мыслящего человека. Потому что мыслить - это и значит

спрашивать себя: кто я?

ПОСЛЕДНИЕ ПЬЕСЫ

- Будь это знаком гения, - сказал он, - гении шли бы по

дешевке в базарный день. Поздние пьесы Шекспира, которыми так

восхищался Ренан, проникнуты иным духом.

- Духом примирения, - шепнул проникновенно

квакер-библиотекарь.

- Не может быть примирения, - сказал Стивен, - если прежде

него не было разрыва.

Джойс

До XX века шекспироведы придерживались той точки зрения, что последние пьесы свидетельствуют об ослаблении творческих сил Великого Барда, утрате глубины характеров и снижении художественных средств. Будто бы это просто развлекательные пьесы, в которых нет ни иносказаний, ни философии, ни символов - в лучшем случае сказки. Стрэчи писал, что самому Шекспиру к этому времени стало скучно. Ему надоели люди, надоела жизнь, надоела драма, надоело практически все, кроме поэзии и поэтической мечты.

Сегодня мы знаем иное: последние пьесы - не слабости, а итоги Бессмертного Уильяма, венец его духовной эволюции, мистический катарсис, очищение, проникновение, постижение последних глубин. Последние пьесы наиболее мифологичны, ибо высшая мудрость - это трансцендентность.

Шекспир, когда ему не удалось увидеть человеческую жизнь, как

четкое, упорядоченное и удовлетворяющее единство, обратился для