Дочь того самого Джойса - Аннабель Эббс

потом… потом был разговор с Беккетом в ресторане, его рука в моей, его восхищенный взгляд, который обнимал все мое тело, попытка поцеловать меня и его прощальные слова – нежные и очень интимные. Я вспомнила и нашу беседу с Мадикой, ее предложение заниматься со мной и подготовить меня к следующему Международному фестивалю танца. А затем ее вопрос – обучалась ли я классическому балету. И будто маленькая тучка появилась в ярком летнем небе.

Но через несколько минут это темное облачко развеялось. Мое будущее предстало передо мной яснее ясного. Ну конечно! Почему я не понимала этого раньше? Ее слова означали, что я сейчас – словно здание с неустойчивым фундаментом. Возможно, не совсем так, но очевидно, что подразумевала она именно это. Мой «фундамент», моя основа были не на месте. А без настоящей крепкой основы из меня ничего не получится. Я буду как дерево без корней, которое может в любую секунду унести ветер.

Когда перед моим внутренним взором возник образ дерева без корней, я вспомнила, что приснилось мне ночью. Каштан под черным, бушующим небом. Его яростно раскачивающиеся ветки. Скрюченные, выпирающие из земли корни, оплетающие одинокую безымянную могилу. Я насторожилась. Стоит ли считать это дурным предзнаменованием? Знаком, что мне требуются более глубокие корни? Тогда я не придала этому видению большого значения. Это был даже не сон, а маленький кусочек сна. Неясный, прерывистый, без присущей моим вещим грезам выпуклости и ярких цветов. Но теперь я осознала, что этот обрывок сна все же хотел мне что-то сказать. Возможно, что, не имея корней, я могу умереть? Так ли это? Была ли эта жутковатая привидевшаяся мне картинка знамением, что мой дух может погибнуть, если якорем моим танцам не станет классический балет?

Я выпрыгнула из постели, набросила на себя тунику для танцев, наскоро провела щеткой по волосам и побежала к двери. Я пролетела пять лестничных маршей, вынеслась на Робьяк-сквер и побежала вниз по рю де Гренель. Мимо консьержей, на коленях оттирающих ступеньки, мимо мясников и булочников, расправляющих навесы над своими лавочками, мимо толстого торговца рыбой, выкладывающего из деревянных ящиков скользких угрей, мимо официантов в белых передниках, расставляющих стулья на тротуарах, мимо маленького пыльного магазинчика, где я купила свои первые балетные туфли. Я неслась, не останавливаясь, всю дорогу до Сены. Велосипедисты сердито сигналили мне, машины гудели и тормозили, жандарм в шлеме засвистел в свой свисток, вспугнутая мной стая голубей поднялась в воздух. Но я все бежала. Вдоль набережной Сены, мимо торговцев книгами, устанавливающих свои лотки, мимо тележек с цветами, издававшими густой запах гиацинтов, мимо продавцов птиц с их заточенными в клетки попугаями, которые хлопали крыльями и пронзительно вскрикивали.

Я не замедлила шаг, пока не оказалась на рю де Севр. Там я остановилась, оправила платье и отерла пот со лба. Мне было прекрасно известно, где находится ее академия, и, хотя время уроков еще не наступило, я достаточно хорошо знала мадам Егорову и была уверена, что она уже там. Готовится к занятиям, прибирает студию, вытирает платком зеркала. Я толкнула дверь, поднялась по ступенькам – студия располагалась на самом верху. Вот она! Лучшее место во Франции, где можно стать балериной! Мадам Егорова стояла перед зеркалом и собирала волосы в узел.

– Что ты собираешься сделать? – переспросила Киттен, не скрывая изумления.

– Заниматься классическим балетом, – повторила я и пододвинула к ней чашку с чаем.

– Значит, ты не будешь заниматься с Мадикой?

– Нет. Сначала мне необходимо овладеть основами. Именно Мадика и заставила меня это понять. – Все было так ясно, и я не могла уразуметь, почему Киттен так глупит.

– Но это же самое делает Зельда Фицджеральд. Должно быть, ты слышала, что о ней говорят? И ты не думаешь, что уже слишком… стара для этого? – Киттен уронила в чашку кубик сахара и стала его размешивать, наблюдая за мной из-под ресниц.

– Конечно, я не слишком старая! Я намного моложе, чем миссис Фицджеральд. Мадам Егорова танцевала в «Русском балете», с Нижинским, при Дягилеве – она знает, что делает.

– Да, мне это известно, – немного резко бросила Киттен. – Она-то знает, что делает, но знаешь ли ты? Все твердят, что у тебя талант к танцу, но к ритмическому, современному танцу. А это совсем другое. – Киттен покачала головой и сжала губы, словно вела себя как совершенная дурочка.

Я объяснила ей, что сейчас похожа на прекрасное здание без твердого фундамента. Без основы. И показала в окно, на Эйфелеву башню, чтобы проиллюстрировать, что я имею в виду.

– Господи! – Киттен вскинула голову. – Ты хоть представляешь себе, сколько тебе придется работать? Она будет выжимать тебя до седьмого пота. Ты представляешь эти часы и часы занятий?

Меня поразило какое-то недоброе отношение Киттен. Она продолжала размешивать чай, с силой царапая по дну чашки ложечкой, как будто пыталась найти там подтверждение своей точке зрения.

– А что говорят твои родители?

– О, им все равно. Сейчас они заняты совсем другими проблемами. У баббо выходит сборник эссе, а мама готовит для него большое путешествие. Или, как раба, прислуживает Джордже Думаю, они довольны, что я стану меньше путаться у них под ногами. И в любом случае уже слишком поздно. Я сказала Мадике, что в этом году заниматься с ней не буду. И она полагает, что это хорошая мысль. Она предложила снова взять меня после года обучения классическому балету.

– У тебя что, был момент прозрения? Момент Кассандры? Поэтому ты так тверда и уверена, что ступаешь на правильный путь?

– Нет, – ответила я, играя ожерельем. Мне не хотелось рассказывать Киттен о том странном сне с деревом и могилой, особенно теперь, когда она была так враждебно настроена. Она, скорее всего, истолкует все совсем наоборот и скажет, что гроб означает смерть для меня, если я займусь балетом.

– Что ж… мне думается, что это ошибка. Прости, но так я считаю. – Киттен вынула ложечку из чая и аккуратно положила ее на блюдце. Воцарилась тишина. Через несколько минут Киттен продолжила: – Но я – твоя подруга, и поэтому поддержу тебя во всем, что бы ты ни задумала. А как же наша труппа? Ты будешь продолжать танцевать с нами?

– Хотела бы я, чтобы это было так, но не могу ничего обещать. Мадам Егорова крайне доходчиво объяснила, чего она от меня ожидает. – К концу фразы мой голос почти утих – мне вспомнилась встреча с мадам, ее темные блестящие глаза, похожие на отполированную гальку, волосы, собранные в