Весенние ливни - Владимир Борисович Карпов

— Заходи, — пригласила она, — наши мужчины снова что-то изобретают. Может, поможешь…

Все были дома. Евген с отцом что-то чертили на листе ватмана. Арина шила на машинке у окна.

На Тимоха дохнуло семейным уютом, теплом, чем-то очень нужным. Это разбередило душу. И, несмотря на предложение Шарупича что-то высчитать, Тимоху показалось — его присутствие в тягость Лёде. Чтобы скрыть свое замешательство, он курил папиросу за папиросой и ушел, накурившись до одури.

А Юрий? Перед ним было как-то стыдно, и Тимох сам себе сдавался никчемным. Еще бы — он изменяет другу пусть не прочной, но все же дружбе, лелеет надежду отбить — какое позорное слово! — у Юрия Лёдю. Отбить!.. Правда, отношения между Юрием и Лёдей, кроме всего, какие-то странные, им недостает жизненной силы. Но разве это меняет суть дела?..

С новой силой потянуло к прежним товарищам, в бригаду. Мерещилось: там откроется такое, после чего все непременно прояснится. Рыжий Виктор Смагарович даже снился, грозил пальцем, упрекал: «Забыл! А обещал ведь! Не совестно? Поэтому-то судьба и наказывает тебя…»

Выбрав с трудом время, Тимох собрался и двинул на стройку к ребятам. Они возводили дом на Комаровской площади, и их было легко найти. Волнуясь и приглядываясь ко всему, как новичок, он минул территорию стройки, по шатким сходням поднялся на леса. Дыхание ветра, что казалось тут ядренее, чем на земле, растрогало Тимоха. Чтобы успокоиться и взять себя в руки, он стал смотреть на площадь.

Отсюда, сверху, она выглядела почти незнакомой. Ее расширяли и, по сути, делали заново. Вокруг возвышались здания в строительных лесах. Там-сям у подножия их лепились деревянные домишки с седловатыми крышами и щербатыми трубами. Снятую с проспекта трамвайную линию переносили на Логойский тракт. На разрытой, в траншеях, площади она обрывалась, упираясь в почерневшую, кособокую хату. Халупу уже разбирали. Двери и окна были вынуты, и трамвайная линия подходила впритык как раз к дверному проему.

Обратив внимание на это смешное диво, Тимох повеселел. Но, когда к нему подбежал возбужденный Смагарович и, вытерев рукавом губы, поцеловал, в груди опять захолонуло.

— Как живешь? — глядя влажными глазами на друга и удивляясь, как мог так долго не видеть его, спросил он, способный пока на эти два слова.

— Нормально! — радостно толкнул его в грудь Виктор. — Бодро, как говорят, идем ко дну. Мы, браток, все теперь сами делаем — и фундамент закладываем, и дом под заселение сдаем… Да что мы! Тимка, дорогой, ты же интеллигентом стал. Разве ты был когда-нибудь каменщиком? Посмотри на себя!

Виктор не скрывал, что завидует, шибко рад встрече, и толкая Тимоха то в грудь, то в плечо, никак не мог овладеть собой. Потом они, как встарь, обнялись и пошли по настилу вдоль стены, которая была им по колени.

— Эй, товарищи строители, перекур! — обвестия Смагарович. — Тима в гости пришел!..

Их окружили парни, девушки. Тимох с удивлением заметил — знакомых почти не было. Бросилось в глаза, что девчат на стройке поприбавилось и что выглядят они немного иначе: лучше одеты, более сдержанны.

— Позволь, Витя, я поработаю, — смущенно попросил он. — Честное пионерское, соскучился. Хорошо у вас тут! Только давай вместе, как прежде…

С волнением, которого не чувствовал даже в ремесленном училище, Тимох взял кельму, любовно повертел ее в руках и подошел к приготовленному кирпичу и ящику с раствором.

— Начнем, что ль?..

Быстро, одним взмахом кельмы, он разровнял сизый раствор, поданный на стену Виктором, взял кирпич, красивым движением бросил его обок к примурованному уже, пристукнул рукояткой и уверенно повел верстовой ряд. Чувствуя, как растут знакомая хмельная сила и то, что называют счастьем, он отдался работе. Тревоги, смятение — всё как бы отвалилось от него, остались только работа и Виктор подле.

— А ты, кажись, не забыл еще, как стены кладут,— хвалил тот, но до Тимоха вряд ли доходили его слова.

Вскоре солнце зашло. Город стал погружаться в сумерки. Лишь высоко в небе, оставляя длинный гофрированный след, летел реактивный самолет, залитый невидимым солнцем. Наконец исчез и он. Но похожий уже на вытянутое облако след его еще долго освещали и багрянили солнечные лучи.

2

Встретился Тимох с Лёдей на первомайской демонстрации. Случайно. Колонна Политехнического института прошла мимо трибуны на Центральной площади одной из первых. И Тимоху, когда некоторые студенты на улице Янки Купалы стали расходиться, удалось миновать милицейские посты и вернуться назад к площади. Стоя на тротуаре, он глазел на бесконечный людской поток, над которым колыхались портреты, цветы, знамена, плыли разноцветные шары. Вдоль тротуара, за липами, вытянулась шеренга солдат.

Колонну автозаводцев Тимох узнал издалека — по макету сорокатонного самосвала. Когда колонна приблизилась, из нее выбежали две девушки и бросились к тротуару: им, видимо, тоже хотелось хоть немного побыть зрителями — посмотреть на демонстрацию со стороны. Бежали они, как дети, держа друг друга за руки и пригибаясь. Однако солдаты их остановили. Завязалась веселая перепалка. Солдаты, зубоскаля, убеждали девушек вернуться обратно, а те отсмеивались и старались прошмыгнуть сквозь шеренгу.

— Ну, что вам стоит? — просила Лёдя, кокетливо играя глазами и веря в успех.— Мы постоим вот тут, и все.

— А если все побегут, что будет?

— Мы ведь только вдвоем, ха-ха! Возле вас и останемся. Вот вам крест!..

Тимох наблюдал такое почти каждый праздник: люди знали, что их просьбы тщетны, но все-таки, на что-то надеясь, просили, уговаривали. Он хотел было вмешаться, но смех и настойчивость девушек сами сделали свое — их пропустили.

Прихорашиваясь, они остановились под голой липой и стали смотреть на демонстрантов. И пока проходили автозаводцы, Лёдя с подругой, похожей на татарочку, приветственно махали им, как с трибуны.

Тимох заметил в колонне Сосновского, Шарупича и, подождав, пока они пройдут, подошел к девушкам. При виде его Лёдя встрепенулась, стрельнула взглядом в подружку.

— Знакомьтесь, — веселее, чем подсказывали обстоятельства, предложила она и перешла за черноглазую подругу.

— Кира…

— Можно с вами постоять?

— На здоровье!

— Хорошо, когда вокруг много народу. Знамена, гомон. Правда?

— Еще бы,— по-мальчишески кивнула Кира.— Хлеба и зрелищ! Здорово кто-то высказался за людей. Вы посмотрите только! Честное комсомольское, мы обеднели бы, отними у нас салюты и демонстрации. Только лень вставать рано, — засмеялась Лёдя.

— Ну, ну, не рисуйся. Сама ведь недавно говорила, что приятно. Чувствуешь что-то такое замечательное, что… не знаю, как и