Невероятная очевидность чуда - Татьяна Александровна Алюшина

качественные средства производства и материалы. И это он тоже про меня отлично понимал.

– То есть не получилось из тебя, Пал Андреич, мажора на пафосе, через губу к остальному миру? – усмехнулась Ева.

– Не получилось, да, – покивал удручающе-наигранно Орловский, пожав плечами, и развел в стороны ладони жестом «ну, извини».

– «Свезло так свезло», можно сказать, тебе, Пал Андреич, – поддержала его иронию Ева и предложила без всякого перехода: – Давай посмотрим тот ваш фильм.

– А давай лучше поцелуемся, – внес встречное предложение Орловский.

– Давай, – выказала готовность Ева.

Целоваться они начали возле стола, поднявшись одновременно и синхронно, будто множество раз уже репетировали эту слаженность движений, шагнув друг другу навстречу. И, продолжая целоваться, не в силах оторваться друг от друга, переместились каким-то не запомнившимся им обоим образом в гостевую комнату, которую занимал Павел, рухнули на кровать и все целовались, целовались и…

…и заснули. Как-то так. Видимо, устали очень.

А утро их было добрым… и нежным… и страстным.

Хорошее такое получилось у них утро.

После совместного активного и громкого «приветствия» нового дня они повалялись немного в постели, перешептываясь, дурачась и посмеиваясь. А потом засиделись за завтраком, рассказывая друг другу всякие забавные истории из жизни и хохоча в особо юморных моментах. И так и продолжая перекидываться остротами и веселиться, составили длинный список необходимых продуктов и хозяйских товаров, заказали и оплатили доставку.

Так бы и сидели дальше, пили бы кофе и чай, болтали ни о чем и обо всем несерьезном и легком, делились бы мнениями, с удовольствием наслаждаясь беседой и расслабухой, когда никуда не надо спешить. Но… все-таки вспомнили о том, что наметили на сегодня осмотр дома, а при необходимости и легкую уборку, и, вооружившись блокнотом и ручкой, двинулись с «инспекцией», решив начать со второго этажа.

Ева открыла окно в дальней от лестницы комнате на втором этаже, в которой обычно располагался брат со своей женой Катей. Как-то так получилось, что с самого своего приезда она ни разу не заглядывала в некоторые комнаты и помещения, в том числе и в эту, и сейчас, зайдя сюда вместе с Павлом, не удивилась застоявшемуся в ней воздуху.

Бабушка не признавала полиэтилен для сохранности, считала, что под пленкой вещи и мебель преют от перепада температур и портятся гораздо быстрей, поэтому они всегда использовали только специально пошитые чехлы или большие льняные простыни. Права или не права была бабушка Яна, непонятно, но все их вещи отлично хранились годами, а благодаря прекрасно подогнанным оконным рамам даже не пылились. Вот только воздух в комнатах и во всем доме замирал вместе с жизнью, когда хозяева надолго покидали его.

Распахнув обе створки окна, Ева с удовольствием втянула в себя просыревший насквозь даже без дождя прохладный воздух.

И в этот момент слева, с той стороны, где заканчивалась их улица, раздался какой-то дикий, животный вой… С надрывом, истово, словно громко рыдая, блажила дурным лаем-скулежом какая-то собака…

– Ничего себе, – подивился Орловский. – И часто у вас тут такое бывает?

– Первый раз слышу, – передернув плечами не то от холодной сырости, не то от жуткого собачьего воя, ответила Ева.

– Вроде недалеко? – вслушиваясь в псовые стенания-рыдания, заметил Павел.

– Это у Митрича, – уверенно определила Ева и объяснила: – У него есть кобель, зовут Казбек. Почему Казбек – никто, даже сам Митрич, не знает, он ему достался от каких-то рыбаков. Не породистый, помесь, вот только помесь каких-то бойцовых собак. Этот Казбек очень своеобразный пес: он ненормально, запредельно предан Митричу, обожает его и может реально загрызть кого угодно, если почувствует от человека исходящую для его хозяина угрозу или сам Митрич отдаст ему приказ «фас». А нападает он всегда тихо, не издавая никаких звуков. Он вообще не лает, не рычит… – осеклась Ева, не договорив своей мысли.

– То есть если он так воет, значит, с Митричем этим что-то случилось, – кивнул понимающе Павел, закончив за Еву предложение.

– Да, – подтвердила она и, развернувшись от окна, посмотрела в глаза Павла и произнесла решительным тоном: – Мне надо туда идти.

– Свежая мысль, – «похвалил» ее за идею Орловский и спросил: – Разгадать природу этого странного явления? Или какой иной резон имеется?

– Резон у меня имеется, – холодным, строгим тоном произнесла Ева. – Если Казбек так блажит, значит, с Митричем какая-то беда стряслась. А я врач…

– Тьфу ты! – в сердцах сплюнул Орловский, прошагал стремительно к Еве и, притянув ее к себе, осторожно-нежно обнял. – Прости, все время забываю, что ты врач. Ты у меня совершенно иные ассоциации вызываешь и влияешь на меня так, что всякое критическое мышление мое отключается. Я-то надеялся сам сходить, уговорив тебя остаться дома.

– Ну, будем считать, что ты попытался, – вздохнула-выдохнула тягостно Ева, уткнулась лбом в его футболку на груди и напомнила: – Идти все равно придется. И поспешить, вдруг ему там совсем плохо. К тому же на нашей улице только в двух домах, и то в самом ее начале, постоянно живут люди. И вряд ли они слышат это завывание и придут на помощь. А даже если услышат, все равно не придут: Казбека все опасаются и сторонятся, хоть он на людей без причины не кидается. Максимум позвонят Ивану Леонидовичу или в полицию.

– Ладно, давай поспешим, – согласился Павел и, поцеловав ее в макушку, выпустил девушку из кольца своих рук.

Чем ближе они подходили к дому Митрича, тем, понятное дело, громче раздавался отчаянный собачий вой, бьющий по нервам, особенно с учетом окружающей обстановки: уже начало темнеть, снова принялся вяло-лениво моросить дождь, а природа вокруг словно напряженно замерла от этих диких завываний.

Такая трешевая себе заставочка под саспенс, как сказала бы медсестра из отделения Евы, очень любившая вставлять в свою речь всякие американизмы.

– А как мы войдем к нему на участок? – вдруг сообразила Ева. – Калитку-то мы не откроем, а даже если и откроем, там Казбек, и он на нас бросится.

– Справимся, – как-то легкомысленно-уверенно пообещал ей Орловский.

– О-хо-хо, – преувеличенно-тяжко вздохнула Ева. – Объяснил бы кто: на кой фиг мне вся эта мутная история впала? А?

– Потому что ты врач, – напомнил ей Павел, посмеиваясь, и подбодрил: – К тому же очень смелый врач.

– Ага, – подтвердила данное утверждение Ева, – вот именно: врач, а не кинолог и не ветеринар, чтобы с агрессивными собаками разбираться.

Орловский остановился, взял ее ладошку в руки, пожал ободряюще, словно пытался передать девушке немного своей уверенности, и пообещал:

– Тебе не надо общаться ни с какими собаками, я постараюсь договориться с этим псом сам. – Приобнял ее рукой за плечи