Повелитель монгольского ветра (сборник) - Игорь Воеводин

А я, разумеется, подтвердил…

Вы думаете, толстый человек не умеет танцевать?

Вы это думаете зря.

Что такое танец?

Просто отпусти тело на волю.

Что такое любовь?

Просто забудь опасения.

Что такое жизнь?

Просто игра.

Да хоть и в шахматы.

– Чачи не осталось? – слабо спросил я.

Она улыбнулась – робко и торжествующе.

Друзья, оказывается, рассказали ей о том, как меня надо будить.

И она встала рано.

Она вообще, кажется, не спала.

На столе дымились чебуреки и потели холодненькие малосольные огурчики – остренькие, как умеют готовить лишь в Абхазии да Бессарабии. И плакала в графинчике чача-слеза.

О, как я стал взволнован!

На службе Франции

Барон де Беньов был встречен Парижем ласково. Австрийский подданный, полковник польской армии – соответствующие документы посольство Польши выправило ему всего за двести пиастров, каторжанин, морской волк, бретер и дамский угодник, соривший деньгами, стал сенсацией сезона.

Мало того, барон стал публиковать свои мемуары – а ему еще не было и тридцати, в парижских журналах. Русское посольство встало на дыбы и фельдъегерской почтой отправляло каждый номер с захватывающими текстами в Петербург.

Но эффект получился обратный – Екатерина зачитывалась похождениями барона и вслух жалела, что такого молодца ей не представили вовремя – уж она-то оценила бы по достоинству мятежный авантюризм барона!

– Mais est vous fou? Mais non jamais de la vie![67]

– Oui je suis malade… Je vous adors![68]

И герцогиня А. сдалась.

Как сдались до нее графиня Б., баронесса С. и прочая, прочая, прочая…

Да много ли, посудите сами, букв в латинском алфавите?!

И барон пошел по второму кругу…

Слухи о новом герое дошли до короля.

Этому в немалой степени способствовали рассказы дам.

Их мужья были готовы на все, чтобы сплавить нового Казанову подальше.

Что? Он хочет завоевать Формозу?!

Действительно, болен…

А пусть завоюет!

Нашим женам нужен любовник поспокойней, дело любовника – развлекать, а не неистовствовать…

– Зачем нам Формоза? – пожал плечами Людовик XV, выслушав герцога А. – Нам Формоза ни к чему… Нам Мадагаскар интереснее.

– Слушаю, Ваше Величество… Мадагаскар тоже не близко…

– Пусть барон составит план и смету. Мадагаскар должен быть наш.

– Но казна пуста, сир…

С Людовиком так разговаривать было нельзя. Ледяной взгляд голубых прозрачных глаз заставил герцога похолодеть. Он вспомнил, что как раз вчера получил контракт на поставку армии фуража и провианта и полтора миллиона ливров – не меньше, собирался украсть.

Пауза затягивалась.

– Да, герцог, вижу, вы уже деньги нашли… Поищите еще. Можно там же. Мадагаскар будет наш!

Барона великая весть застала вовсе не в постели герцогини. Герцогиня А. была такая затейница и предпочитала для забав обстановку поострее.

Камеристка, которой положено было доложить сразу по возвращении мужа, прервала горячее свидание с любовником в конюшне.

Ну да, той самой, сено из которой якобы поставлялось кавалерии…

…Серенькое, невзрачное, безвоздушное небо наваливалось грудью на кладбище.

Люди Беньовского молча водружали дубовый православный крест над могилой пятерых своих собратьев, умерших уже во Франции.

Священник русской миссии гнусаво тянул «Ныне отпущаеши».

Франция! Как ты живешь без воли?

Всего одиннадцать человек из почти ста, пустившихся с бароном в странствие на «Св. Петре», решились идти за ним дальше. Те, кто не умер в Макао, не погиб в сражении с туземцами на Формозе, не уснул навечно в госпиталях Гавра, решили идти домой.

Русский посланник объявил им волю императрицы – полное прощение, деньги на проезд и на хозяйство и запрет до конца их дней появляться в обеих столицах.

Екатерина умела ценить отчаянные головы.

И умела сделать так, чтобы те не прельщали умы.

Беньовскому был пожалован чин полковника французской армии и должность командира корпуса. Его правой руке, Петру Хрущову, боярину, экс-капитану Измайловского полка, – чин капитана. Получили звание и довольствие и остальные.

При чем здесь мораль, господа? Правители всегда ценили «диких гусей», наемников. Или вы не слыхали об Иностранном легионе?

Барон Беньовский, забыл сказать, был женат.

Да-да, и нежно любил свою Фредерику, выплакавшую все глаза в маленьком польском имении.

Он послал ей письмо с повелением собираться – но не Камчатку, а в Париж.

Фаворит Людовика XV решил стать примерным семьянином.

Ну, не то чтобы совсем…

Ну, vous comprenes…

Хороший дом, хорошая жена – что еще нужно человеку, чтобы спокойно встретить старость?!

Да вот беда – Фредерика знала, знала, чувствовала своим любящим сердечком, что такие буйные головы до старости доживают далеко не всегда.

И поспешила в Париж – вообще-то, пора детей заводить…

Она пошла бы пешком и на Камчатку, да муж не велел…

Его Величество Ампансакабе, король Мадагаскара

– Что ты будешь делать там, среди дикарей?

Полковник французской армии де Беньов сидел на баке фрегата «Орлеан». Индийский океан ласков только на картинках, но мучительный переход близился к исходу – впереди вставал Маврикий. А там и до Мадагаскара – рукой подать. Бывшему ли сибирскому каторжнику бояться пространств?

– Любить тебя, – отвечала Фредерика.

– Ты будешь королевой, обещаю тебе. Но пока, пока нам негде даже будет преклонить голов – не в дикарских же хижинах ты будешь жить? Я оставлю тебя на попечение губернатора Маврикия здесь, в Порт-Луи. У тебя будут прислуга, свита и дом.

– А ты?! А ты опять, без меня?! Я готова ночевать хоть на голой земле, но с тобой!

– Женщина!

Фредерика слишком хорошо знала крутой нрав своего супруга и сразу притихла.

Господин полковник закурил трубку. Зеленые валы сходились за кормой.

Ему было только двадцать восемь лет…

В этом возрасте прекращается членство в комсомоле.

Мне, как боссу ВЛКСМ местного значения, продлили срок до тридцати…

Мадагаскар!

Остров моей мечты!

Там все ходят в белых штанах, жуют кокосы и бананы, чунга-чанга…

Лоцман-араб вел «Орлеан» проторенной морской дорогой, ибо не раз водил в устье реки Антанамбаланы «купцов» – торговые суда.

Опасных коралловых рифов здесь нет, но пройти подальше вверх по реке в сезон засухи «Орлеан» не сможет, и лучше встать в миле от берега. Оно и безопасней.

– Отдать якоря! – загремел голос капитана.

Беньовский с нетерпением поднес к глазам подзорную трубу. Какое оно, его королевство?! И пусть от зависти глодают свои воротники зятья, отобравшие у него отцовское имение!

Болота. Сплошные болота и джунгли. О, боги мои, боги!

Та же Сибирь, только с пальмами…

Шлюпка ткнулась в берег. С новым властителем острова на берег ступили верный Хрущов и переводчик Максуд.

Несколько малагасийцев, ловившие креветок, дружелюбно замахали руками.

Хрущов поднял руку, крики стихли.

– Кланяйтесь великому повелителю Мадагаскара! – крикнул переводчик.

Аборигены недоуменно переглянулись, посовещались, и вот, старший из них протянул пришельцам корзину с креветками – в знак дружбы и любви…

Любовь! Где ты, любимая?!

До селения нужно было идти полмили джунглями.

Тысячи москитов-кровопийц обрушились на европейцев, нещадно жаля.

Туземцы зажгли пук какой-то травы, и кровососы рассеялись.

– Не наступите на змею, сир, – сказал Максуд. – Их здесь тьма…

В селении Беньовского встретил соплеменник Максуда, араб Ахмад. Он пригласил высоких гостей в свою большую хижину, окруженную верандой, каким бы это ни казалось смешным.

Беньовский, Хрущов и Максуд устало опустились в ротанговые кресла. Хозяин подал холодный лимонад. Вокруг хижины собирались аборигены.

Полковник смотрел на них не с меньшим любопытством. Коричневая. Нет, скорее, бронзовая кожа, африканские губы и восточная внешность. Скорее индонезийцы, чем африканцы.

– Малагасы – выходцы из Юго-Восточной Азии, – промолвил Ахмад. – Они смешались с африканцами, и на свет появилась вот такая дивная новая раса. Женщины очень хороши…

Но Морис Август де Беньов уже заметил взгляд юной девушки. Она улыбалась ему прямо и открыто.

И груди, как непослушные козлята, остроконечные груди с почти черными сосками, взирали на мир открыто и вызывающе, со всем безмятежным, не знающим покров и стыда задором и бесстрашием юной дикарки.

О, боги мои, боги!

– Я здесь умру, – вслух подумал по-польски Беньовский. – Матка Боска, пан Езус!

Но никто, никто не знал польского на Мадагаскаре. Ни верный Хрущов, ни Ахмад, ни туземцы.

Только звезды.

…Ночь, черная ночь висела над островом. Ветер с моря усиливался. Барон стоял на плато, один, лицом к морю. В долине горели тысячи костров – старейшины и воины восемнадцати племен острова съехались к выросшему на глазах городу Луисвиллю, построенному Беньовским, его двадцатью тремя офицерами и тремя сотнями матросов и солдат.