Три карата в одни руки (сборник фельетонов) - Владимир Надеин

Что же касается удлинения канавы, то будь трое мужчин менее языкастыми и более рукастыми, они могли бы вместо дискуссий прокопать два недостающих метра вручную. По наблюдениям Н. Лазарева, они этим только сэкономили бы свое время и даже вряд ли успели бы вспотеть.

Ну, успели бы или нет — это уже из области физзарядки. А вот то, что замена экскаватора лопатой позволила бы сберечь 56 рублей, — это уже из области экономики.

Когда ведомственные ревизоры взроют документационные пласты в ремонтно-строительном управлении Приморского района, которому принадлежит выше раскритикованный экскаватор, они наверняка обнаружат в отчетах всяческую экономию, включая и сбереженное топливо. Допускаю, что, катясь с горок и орудуя ковшом, экскаваторщик умело поддерживал в двигателе оптимальный режим, чем внес в нашу общую копилку полкило солярки. Вполне вероятно также, что эти полнило и другие пол-кило будут названы походом на бережливость. Потому что нигде не будет указано, что не производственной необходимостью, а бездумной расточительностью были сами экскаваторные походы к старой канаве.

Слова эти — «бездумная расточительностью я написал, скорее всего, по инерции. Так мы все обычно говорим. Но если вдуматься; это масляное масло. По-научному — тавтология. Расточительность бывает только бездумной, и никакой другой. Соответственно, главный резерв экономии не в том, чтобы быстрее катить круглое или тащить плоское, а в том, чтобы лучше думать.

А коль скоро так, то я должен извиниться перед вами, умный, проницательный и современный читатель. Извиниться и снять вопрос о том, что лучше: механизация пли отсутствие таковой? Потому что сам вопрос поставлен некорректно. Потому что никакие победы цивилизации не снимают с человека главной человечьей обязанности — думать. Вновь и вновь. В каждом конкретном случае. Самому.

Конечно, думать трудно. Не зря же великий Эдисон, который недурно разбирался в топкостях механизации, горько заметил, что большинство люден предпочитают втрое больше сделать, чем вдвое больше подумать. Но ведь с тех, эдисоновских, лет минуло так много времени! Высокомерие тогдашних лодырей отражалось в известной поговорке: «Пусть лошадь думает, у нее голова большая». Обидно, если в психологии иных наших современников научно-техническая революция отразится только тем, что место лошади займет экскаватор.

Бабушка роет землю

В полдень на солнцепеке, на краю большого городского двора, со всех четырех сторон окруженного длинными, как большегрузные поезда, жилыми домами, стояла бабушка и копала землю.

Земля была утоптана до цементной прочности. В сельском хозяйстве такие почвы справедливо считаются бросовыми. Даже богатырь К-700, флагман нашего тракторного парка, надрывает свои механические внутренности уже спустя час работы на участках подобной неприступности, после чего единогласно списывается в утиль.

Но бабушка была упорнее трактора. Она работала уже второй час. Лишь изредка промокая вспотевшее чело уголками платочка, трогательно завязанного под подбородком, она терпеливо звенела лопатой о неподатливую землю, и перед ее силой воли отступало то, что наверняка устояло бы перед просто силой.

Мимо проходило окрестное население, юноши и девушки, мужчины и женщины, и на глазах их свершалось маленькое чудо: возвращение четырех квадратных метров бесплодного пространства в активный севооборот. Тут же, у бабушкиных ног, стояла эмалированная миска с водою, в которой плавала цветочная рассада — надежнейшее из доказательств того, что бабушку отличали не только упорство и сила воли, но и тяга к прекрасному.

Можно спорить относительно того, что именно являла собою эта картина — маленький ли пафос большого созидания, или большой пафос созидания маленького. Не это важно. А важно то, что окрестное население демонстрировало апатию.

Впрочем, мир не без добрых людей. Один интеллигентный мужчина, настройщик цветных телевизоров и активный общественник, наблюдавший все происходящее из окна своей квартиры, где вкушал заслуженный отдых за предыдущие сверхурочные, не выдержал давления совести, надел тренировочный костюм и спустился вниз.

— Извините, — сказал он бабушке. — Можно, я вам помогу?

— А покопай, сынок, — ответила бабушка, не кобенясь. — А то ишь какие мясы нагулял!..

Настройщик был и впрямь тучноват, что отчасти объяснимо сидячим характером его работы. Тем не менее замечание его покоробило. Но он успокоил тебя тем, что старые люди нередко предпочитают правду вежливости.

Первые пять минут работы доставили добровольцу искреннее наслаждение. Вторая пятиминутка показалась ему слегка затянувшейся. Третья заставила его оглянуться по сторонам и прийти к выводу, что никакой нужды в подъеме данной крохотной целины не существует, поскольку весь двор и без того покрыт газонами — плодами предыдущих субботников.

— А ты копай, голубь, копай! — сказала бабушка, тонко уловив сомнения интеллигентного настройщика. — Солнышко, вишь, к устатку клонится, а нам с тобою до пяти надобно управиться непременно.

— Это почему еще до пяти? — с неожиданным для себя раздражением переспросил он. — Насколько я помню, в газетах рекомендуется сажать цветы или рано утром, или поздно вечером.

— Читать потом будем, — отрезала бабушка. — Кеша, зятек мой, в пять приезжает. Глянь, а тут цветочки. То-то радости будет…

И бабушка захихикала, но как-то так странно, что у настройщика, несмотря на жаркий день, по спине забегали мурашки.

— Вы так любите своего зятя?

— Да уж дальше некуда! Ему б только преставиться, а уж я на свечечку расстараюсь.

И тут луч приближающейся разгадки достиг настройщика. Активный общественник, он все же знал жильцов своего двора.

— Позвольте, — сказал он, отставляя лопату. — Да ведь вы, по-моему, не из нашего подъезда.

— Не-а, — просто ответила бабушка. — Я вон там живу.

И она махнула рукою в дальний конец двора.

— Тогда почему вы здесь копаете?

Бабушка объяснила все кратко и исчерпывающе. Она — человек добрый и беззащитный. Ее дочь — дура. (Тут настройщик высоко вскинул брови, поскольку знал ее дочь — женщину тихую, немногословную и весьма симпатичную.) Зять — зверь с двумя дипломами. Зверь имеет «Жигули». Проезжая на стоянку, он непременно подавит цветочки, так как другого подъезда к стоянке нет. Вот, собственно, и все!

— Позвольте, значит, вы сажаете цветы специально для того, чтобы зять их подавил?

— Ну!

— То есть… Нет, это невероятно! Вы, пожилой человек, специально копаете… Неужели вам не стыдно?

Бабушка поправила платочек, скромно вздохнула и сказа-за ласково:

— И чего ты ко мне привязался, вражина?!

…О, конечно, чего не бывает в огромном городском дворе! И нечего дивиться, что на пять тысяч человек разных возрастов, привычек, темпераментов и умонастроений отыскивается одна своенравная старуха с дьявольскими цветочками. Удивительно иное — реакция полномочных лиц на такого рода сигналы, где правда заменена правдоподобием, а корысть причесана под бескорыстное радение за общественное благо.

Случилось так счастливо, что добрый настройщик оказался в составе общественной комиссии, рассматривавшей анонимку на старухиного зятя. Анонимка была подписана «жильцы дома», и в райисполкоме ей было придано надлежащее значение. Товарищ, ни единого разу не видевший данного двора, но искренне обожавший зеленые насаждения, сказал, напутствуя комиссию:

— Таким эгоистам, давящим клумбы, надо показать, чтобы впредь неповадно! Если, конечно, факты налицо..

А факты были налицо: поникли ландыши, увяли лютики. Участковый без труда установил, что след на раздавленном лепестке совпадает с рисунком протектора. И сколько ни бился честный настройщик, как ни доказывал, что он лично принимал участие во взрыхлении этого никому не нужного клочка вытоптанной земли, — ему не верили.

Короче, присудили зятю десятку штрафа вкупе с общественным порицанием. А бабушка в скромном платочке, встречаясь с настройщиком, хихикала так торжествующе, что даже зябким вечером его бросало в жар.

В общем-то десятка для человека с двумя дипломами — не ахти какое состояние. Самое обидное тут то, что личные счеты сводятся с помощью общественности. А случаи торжествующего лицемерия, сколь бы единичны они ни были, взрыхляют почву для наветов и сплетен, клеветы и анонимок.

Оскомина за забором

Личное письмо директору совхоза «Масловский» Г. П. Васильеву:

Глубокочтимый Георгий Павлович! Как мне сообщили в редакции газеты «Светлый путь», в начале июля за Вашей подписью было получено письмо с просьбой опубликовать одно объявление, чрезвычайно меня возбудившее. Искренне опасаясь, что в результате моего вольного пересказа будет что-нибудь безвозвратно утрачено из той энергии, решительности и бескомпромиссности, которыми проникнут Ваш оригинал, позволю себе привести цитату из газеты без малейших искажений.