Три карата в одни руки (сборник фельетонов) - Владимир Надеин

Уносила. Но, разумеется, не навсегда.

Поминать веревочку, которая, сколь ни вьется, а концу быть, в нашем случае не вполне корректно. Да, мы подошли к самому печальному моменту Гениной жизни: поздней ночью, сидя за рулем мчавшейся «Волги», он слегка отвлекся от управления автомашиной и въехал в скромно стоявшие у обочины «Жигули». Конечно, две машины — ущерб не ахти какой, парочка очередных троюродных бабушек запросто ликвидировала бы финансовую брешь. Но тут, как на грех, оказался ужасно несговорчивый автоинспектор, который, несмотря на щедрые посулы, а затем и угрозы, доставил Гену на экспертизу. В результате догадка инспектора, что Генино отвлечение от управления объясняется тем состоянием, которое в народе называют «лыка не вяжет», обрело неотразимо документальное подтверждение.

Короче, за нетрезвость придется держать ответ, но все остальное: покладистость школьных учителей, сговорчивость институтских наставников, самоунижение оскорбленных — все это, увы, недоказуемо. И хотя вину сына, спьяну разбившего две машины, определит суд, вину отца, натрезво разбившего судьбу единственного сына, не удастся определить никому. Кроме него самого.

Знаете, при всем искреннем непочтении к способу существования популярного шашлычника, он по-человечески заслуживает сочувствия: то, во что обратился родной сынуля, вряд ли тешило родительское сердце. И вполне можно предположить, что, помахивая опахалом над аппетитно пахнущим мангалом, он нет-нет, а задавал себе больной вопрос: как же это произошло? Вроде, такое было славное дитя — а гляди, что выросло!..

Конечно, тут сыграли свою зловещую роль странные щедроты странных дарителей: грибы высокомерной лени нуждаются в защитной кроне избыточных и неправедных доходов.

Но я думаю еще и о другом: а если бы доходы были пусть и солидными, но праведными? Если бы путь папы к ублажающему дефициту был протоптан не «слева», а прямиком? И если бы сам Гена был не буйно пьющим тунеядцем, а нормальным тихим бездарем, питающим затаенное отвращение к работе по той простой причине, что он в ней ничего не смыслит? Куда, на какие высоты вынес бы его тогда могучий пропеллер родительской нежности? Сумел ли бы Гена обскакать тех, кто хорошо учился, хорошо овладел специальностью, хорошо работал?..

Впрочем, я зря употребил это успокаивающее слово «хорошо». Надо бы вместо него — «трудно». Потому что труд радостный, труд счастливый, труд задорный — это, конечно, замечательно. Но главное свойство в труде все же то, что он — трудный. И особенно трудно — работать хорошо.

Никогда по-настоящему не работавший, Гена презирал работу. И еще больше — работавших. Они вскакивали по будильнику, они часто спешили и редко высыпались. Он никуда не спешил и всегда высыпался. Даже тогда, когда ложился спать не с первыми петухами, а с первыми шашлыками. И не унижение, а гордость он ощущал оттого, что работавшие смотрели на него, бездельника в автомобиле, сверху вниз: из окон переполненных в часы «пик» трамваев и автобусов.

Может быть, это еще хуже, чем разбитые «Волги»?..

Мы — общество работающих. Мы — первые, кто прямо и честно, не обращая внимания на лицемерные всхлипывания со стороны, объявили труд обязанностью каждого. Нет, это не насильственное постылое исполнение предписанного. В списке Госкомтруда десятки тысяч профессий на все мыслимые склонности, таланты, привязанности, вкусы.

Но в этом списке нет такой строки, как отпрыск состоятельного родителя. Нет и быть не должно. Даже если эта должность кому-нибудь по вкусу.

Как пить дать

Нет необходимости изобретать ядовитые оскорбления пьянству — вполне достаточно их цитировать. «Пьянство есть упражнение в безумстве» — это Пифагор, древний грек. «Пьяный человек — не человек, ибо он потерял то, что отличает человека от скотины, — разум», — так высказался два века тому назад тогдашний прогрессивный американец Т. Пэн. «Пить-то пью, да что в том хорошего!» — сокрушался буквально вчера один трамвайный пассажир, современник.

Пьянство столь всесторонне заклеймено и пригвождено, что пишущему о нем трудно претендовать на оригинальность.» Да шут с нею, с оригинальностью! Куда печальнее, что писания эти адресовать вроде бы некому. Скажем, если данный конкретный гражданин еще не закладывает, а лишь изредка прикладывается в интеллигентной обстановке и умеренных дозах, то собственная печень видится ему не в грозно-багровых тонах, а исключительно в розовых красках. Не то чтобы он вовсе не верил в достоверность излагаемых алкогольных ужасов, нет. Просто вероятность белой горячки в применении к своей персоне кажется ему чуть меньшей, чем выигрыш «Волги» по лотерее, и чуть большей, чем хлебнуть утреннего рассолу с пресловутого «летающего блюдца».

Ну, а если данный гражданин уже барахтается на дне граненого стакана, то жечь глаголом его дряблое сердце и вовсе бессмысленно. Он ведь букв не разбирает, у него ведь руки дрожат. Из него не то что читатель, из него даже перспективный пациент не всегда получается.

Ситуация, а? Колотить в набатный колокол накануне раз в год осушаемой рюмки — да ведь это, ей-богу, паникерство. Или даже ханжество, А ханжам, как они ни изгаляются, все равно не верят, над ними в лучшем случае смеются.

Получается недолив.

Но как только мы начинаем вести счет безобидным рамкам, то сразу возникает вопрос: а какой из них, пятой или пятисотой, предъявить счет за исковерканные души, за все те истинные, а не картинно изображенные кошмары, на которые столь неистощимо щедра жизнь пьяниц, питух, пропойц? И не звучит ли сплошь и рядом колокольный гром по поводу сколько-то там тысячной рюмки лишь печальным, но, увы, практически бесполезным поминальным звоном?

Да-с, получается перелив. Тоже некрасиво.

А хочется — капля в каплю.

Тут-то и наваливаются обычно на торговые точки, да только нервы у этих точек закаленные, а умы изощренные. Водка — жидкость летучая, на репутации питейных заведений пятен не оставляет. И что бы ни произносил руководитель точки на разных морально-этических конференциях, в уме он твердо держит, что кашу плана маслом водки не испортишь.

Дело остается за малым: облечь голую бутылку в невинный сарафанчик мероприятия.

И это так просто! Имеется, например, в городе Златоусте кафе «Богатырь». Кормят там прилично, переднички у официанток не замызганы, в гарнире шурупы не попадаются. И поскольку предприятие по всем позициям получается передовое, то гласно и за здоровую инициативу, за эдакую ходьбу навстречу потребителю воспринимается и такое алкогольное вымогательство.

Ежепятнично, ежесубботне и ежевоскресно проводятся в «Богатыре» так называемые вечера отдыха. Вы, вознамерившийся отдохнуть под стакан чаю, ну-ка, посторонитесь! Отойди от дверей, кому говорят! И вы, поклонник пива, и вы, ценитель легкого сухого вина, — все это богатырское великолепие не про вас!

То есть нигде, ни в одном устном или письменном объявлении, когда-либо изданном администрацией «Богатыря», не изложено требование, чтобы каждый клиент в обязательном порядке напился до полной потери вертикальности. Все делается элегантнее: чтобы заказать столик на четверых, необходимо внести аванс 25 рублей. Ну, а дальше — что хотите, то берите. Хотите — булочку, хотите — мармелад.

Звучит, может, и красиво, да ведь и мы с вами не дети. И мы твердо знаем, что нет и не может быть богатырей, которые в состоянии слопать мармеладу на четвертной…

Вот и приходится людям…

Кстати, а что приходится? Напиваться, да? А не уведет ли нас такая прямолинейность суждений прямехонько к ложному выводу о роковой неизбежности пьянства?

Я ничуть не оправдываю зазывальную инициативу администраторов «Богатыря». Не оправдываю, даже несмотря на то, что их затея вторична, первично же слепое отношение к рублевой выручке, которое объективно выталкивает косноязычную бутылку в главные персонажи общепитовской драмы. Не оправ дываю, хотя знаю, что откупорить пол-литру и впрямь гораздо легче, чем начистить полцентнера картошки…

Но слушайте, ведь положение-то вовсе не безвыходно! Пусть от пятницы до воскресенья из «Богатыря» трудно выйти трезвым, но ведь можно же вполне трезво туда не входить. Потому что, оправдывая авансы в кафе, можно совершенно незаметно для себя загубить тот великий аванс, каким есть жизнь.

Лично я без малейшего скепсиса отношусь к разным мероприятиям, назначение которых — исключить пьянство. Исключить везде, где только можно: в кафе, продмагах, в поездах и подворотнях. Разумеется, следует всемерно повышать ответственность должностных лиц, причастных к соответствующему обслуживанию населения. Но природа еще не создала и, боюсь, никогда не создаст такого завмага, который помешает потерять разум тому, кто своим разумом не ахти как дорожит. Ответственностью официанта не перекрыть безответственности пьющего к своей собственной судьбе.