Вторжение (СИ) - Калинин Даниил Сергеевич

В итоге никто не заметил ничего подозрительного, не пытался заниматься доглядом. И даже пост немецких наемников, расположенный на границе осадного лагеря, где нас все же решились досмотреть, мы благополучно миновали, щедро угостив тоскующих, а от того злющих по началу германцев выпивкой и закуской.

И вот пред моими глазами предстал крепкий Смоленский кремль — и кажущийся огромным после лесной глуши и крошечных деревень осадный лагерь Сигизмунда Вазы. Сказать, что я был впечатлен ими — это ничего не сказать…

Кирпичная Смоленская крепость, чьи стены были окончательно возведены лишь десять лет назад, высятся на высоком валу и гребнях естественных холмов — а от того кажутся еще выше. Число боевых башен поражает, как и огромная протяженность оборонительного обвода кремля аж в несколько верст! Правда, в глаза бросаются и подпалины на стенах, оставившие густой след копоти, и выбоины в кирпичной кладке, оставленные ударами польских ядер… Впрочем, «проломных» орудий у ляхов пока еще нет, и выбоины, оставшиеся после обстрела воротных, так называемых «проезжих» башен, крепости не опасны. Заметно больше горожан и гарнизон беспокоит бомбы и зажигательные снаряды наиболее мощных мортир, размещенных Ходкевичем по трем батареям…

Являющихся одной из двух основных целей в этот день.

Впрочем, я реально оцениваю свои силы — так что готовлюсь атаковать лишь одну из трех батарей, причем заднепровскую отмел сразу: вступив в бой на противоположной от кремля стороне реки мы не имеем даже гипотетического шанса на встречную вылазку гарнизона. Далее — четырехорудийная батарея ляхов, расположенная на Спасской горе, под защитой стен одноименного монастыря, после недолгих раздумий была также вычеркнута мной из списка возможных целей. Ибо, во-первых, насколько мне не изменяет память, защитники Смоленска своим метким и мощным пушечным огнем в итоге заставят Ходкевича убрать уцелевшие мортиры с холма — и оставить монастырь! Ну, а во-вторых, совершенно неизвестно, сколько всего ляхов и немцев сейчас находятся за его стенами. Этак зайдем мы внутрь, а вот наружу выйти уже не сумеем, оставшись запертыми в ловушке монастырских укреплений…

Наконец, коли Богдану не изменяет память, рядом со Спасской горой нет ни одной стоянки запорожцев — правда, речь идет о воровской голытьбе, а не о реестровых и более лояльных королю казаках.

Так что по всему выходит, что лучшая для нас цель — это мортирная батарея, расположенная на невысоком насыпном холме у неширокой речки Чуриловки, напротив Копытенских ворот. Река вроде как прикрывает пушкарей от вылазки из кремля, но сейчас уже совершенно точно замерзла… Правда, протекает Чуриловка по дну обрывистого оврага, самого по себе являющегося отличной естественной защитой.

Двигаясь по осадному лагерю ляхов, я невольно удивляюсь тому, сколько же отличных укреплений в виде каменных церквей и монастырей, к тому же расположенных на холмах, досталось врагу. Я одних только монастырей, как кажется, насчитал пять штук! Правда, включая и те, что расположены за Днепром. И к слову, одно из этих укреплений использовано в качестве ставки самого Сигизмунда, благополучно отгородившегося от возможной вылазки московитов широкой, полноводной рекой… Естественно, подле короля расквартированы отборные роты крылатых гусар, хоругви самых влиятельных панов, а также лучшие части наемников. В свою очередь, с нашей стороны реки размещены войска попроще: часть немцев (включая наемных артиллеристов), отряды реестровых казаков и прочих черкасов — сейчас, правда, под стенами крепости их меньше всего, буквально тысячи полторы запорожцев в двух компактных таборах.

И один из них располагается как раз за Чуриловкой, недалеко от выбранной мной батареи…

Наконец, здесь разместились небольшие хоругви польской шляхты — а за рядами их палаток, со стороны крепости лагерь огорожен частоколом и осадными траншеями. Особенно мощными укреплениями выделяется «наша» батарея — она защищена полноценным редутом с толстенными земляными стенками, снаружи обшитыми деревом.

К ней я и двинул свой обоз, мысленно молясь Господу и всем святым, чтобы никто не перехватил, чтобы никто не помешал нам…

Но стоит отметить, что, судя по скучающим лицам встречаемых нами ляхов, литовцев и немецких наемников, провожающих нас пустыми, равнодушными взглядами, последние совершенно точно прозябают от скуки и не знают, чем себя занять. Этакое отупляющее состояние, когда реального дела и действия нет, и хочется на все плюнуть и все бросить — но вот никак нельзя это сделать… Ни единого намека на какие-либо боевые занятия вроде марширования там, фехтования, стрельб — только изредка доносятся пьяные вскрики и таких же пьяный хохот из шатров и кибиток отдельных счастливчиков, сумевших раздобыть алкоголь да закуску к нему.

А может, лишь только алкоголь…

Очевидно, Бог услышал мои молитвы — и ответил на них, потому как до батареи мы добрались вполне благополучно. Правда, уже на самом подходе к ней я услышал одинокий выстрел мортиры — очевидно, немецкие пушкари палят по городу из всех орудий поочередно, беспокоя защитников отдельными бомбами да зажигательными снарядами, способными устроить пожар среди деревянной застройки Смоленского кремля… Иными словами, именно пушкари заняты боевой работой — что несколько приглушает осторожный оптимизм и зыбкую веру в благополучное завершение кажущегося сейчас совершенно точно самоубийственным плана!

Но делать нечего — раз мы уже здесь, придется идти до конца.

Остановив обоз у самой батареи (обратив на себя заинтересованные, и в тоже время настороженные взгляды немецких пушкарей), я обернулся к конным казакам, и после недолгого, красноречивого молчания, негромко произнес:

— Ну что братцы? С Богом…

Никита, ведущий за собой семерых казаков, нервно усмехнулся, заметив мою улыбку — после чего шумно выдохнул, и с чувством произнес:

— И вам Бог в помощь, братья… Даст Господь, еще свидимся!

Посуровевшие, напряженные казаки неполного десятка Кожемяки лишь молча кивнули напоследок — после чего голова повел их за собой к стоянке польской хоругви, расположенной между казачьим табаром и редутом немецких пушкарей. Украдкой я перекрестил их в спину, от души пожелав всем казакам выжить с Божьей помощью да заступничеством Пресвятой Богородицы… После чего обернулся к стрельцам Гриши Долгова — и негромко выдохнул:

— Пора.

Глава 17

…Десятник реестровых казаков Богдан Лисицин вел свой род от древних переяславских бояр. Хотя злые языки поговаривали, что вовсе и не от бояр, а от чёрных клобуков, когда-то живших в сожженном Батыем Торческе… Но так или иначе, в недалёком прошлом семья Богдана числилась в шляхтичах и имела определённый достаток.

Всё изменилось при деде Богдана, когда небольшое поместье Лисициных и принадлежавший им хутор пожгли крымские татары. Отец и дед погибли в сече, молодую ещё мать и сестёр угнали в полон. Маленького Богдана спас раненый слуга деда, старый казак Нечай, сумевший укрыться с трёхлетним мальчишкой в густых камышах у речного берега. Нечай срезал два полых камышиных ствола, через которые малец и казак дышали, погрузившись в воду, пока татары не ушли…

Так шляхтич Богдан Лисицын стал простым низовым казаком.

В Речь Посполитой редко когда было возможно добиться справедливости — даже у короля. Грамоты, подтверждающие право Лисициных на землю, сгорели вместе с поместьем, соседи-шляхтичи, способные подтвердить личный статус Богдана и справедливость его притязаний, сами сгинули от татарских стрел… Через пару лет после набега крымцев, когда опустошенные хутора начали оживать (все же земля в Поднепровье даёт очень богатый урожай, привлекая нищих переселенцев), их передали пану Кавецкому, католику-поляку.

И с тех самых пор несправедливо обделенный еще в малом детстве Богдан стал грезить обретением шляхетского достоинства…

Иной бы на его месте грезил бы спасением старших сестёр и вызволением матери из полона, посветил бы жизнь мести татарам! Но мальчик очень рано потерял семью — в столь раннем возрасте, когда любовь к родному человеку еще не стала сознательной, способной прожить в его сердце всю жизнь. Когда лица близких после разлуки отпечатываются в памяти лишь смутными образами… Впрочем, в схватках с татарами молодой казак действительно проявил себя с лучшей стороны.