Молотов. Тень вождя - Б. Соколов

Думаю, что в данном случае правы оба, и Молотов и Каганович. Совещание в узком кругу на даче было, но только в присутствии руководящей четверки: Молотова, Маленкова, Берии и Микояна. Каганович в эту четверку не входил. Молотов все-таки признал, что Сталин, «когда мы с ним встречались... выражал всякие хорошие чувства. Но ко мне очень критически относился. Иногда это сказывалось».

Вячеславу Михайловичу неудобно было признаваться, что еще задолго до Фултона Сталин устроил ему проверку как потенциальному преемнику и он ее с треском провалил. А уж рассказывать о том, как рыдал перед коллегами по Политбюро, было совсем уж стыдно! И конечно, Молотов слишком хорошо знал Сталина, чтобы понимать: от власти он никогда не откажется, ни на какую пенсию, хоть сверхперсональную, никогда не уйдет.

На прямой вопрос Чуе^а, считает ли он, что после войны Сталину надо было уйти на пенсию, Молотов ответил:

— Нет, я так не считаю. Но он, по-моему, был переутомлен. И тут кое-кто на этом играл. Подсовывали ему, старались угодить. Поэтому доверие к Хрущеву и недоверие ко мне.

— Может быть, надо было его оставить почетным председателем партии? — предположил Чуев.

— Может быть, но только почетным... — согласился Молотов (разговор происходил через восемнадцать лет после смерти вождя).

— А работать он был способен? — не унимался Чуев.

— Видите, все меньше, — утверждал Вячеслав Михайлович. — Он был Председателем Совета Министров СССР, и на заседаниях Совета Министров председательствовал не он, а Вознесенский. После Вознесенского — Маленков, поскольку я был на иностранных делах и к тому же уже не был в числе первых замов, а если и был, так только формально.

Конечно, рассуждать о том, что хорошо бы было сделать Сталина почетным председателем, можно было только на пенсии, много лет спустя после смерти генералиссимуса. При его жизни Вячеслав Михайлович хорошо понимал, что предложить такое Иосифу Виссарионовичу — это верный путь в лубянский подвал. А вот слова Молотова о том, что Сталин к концу жизни все больше доверял Хрущеву, показательны. Именно Никиту Сергеевича Иосиф Виссарионович видел в последние годы жизни своим реальным преемником, хотя и не предполагал, что тот втопчет в грязь его имя.

Сталин не раз говорил соратникам по Политбюро:

«Что с вами будет без меня, если война? Вы не интересуетесь военным делом! Никто не интересуется, не знаете военного дела. Что с вами будет? Они же вас передушат!»

Молотов много лет спустя так прокомментировал сталинские суждения:

«В этом упреке была доля правды, конечно. Мало очень интересовались. Надо сказать, что Сталин исключительно попал, так сказать, был на месте в период войны. Потому что надо было не только знать военную науку, но и вкус к военному делу иметь. А у него был этот вкус. И перед войной это чувствовалось. И ему помогало».

А в другой раз Молотов заявил Чуеву:

«Конечно, Сталин на себя взял такой груз, что в последние годы очень переутомился. Почти не лечился — на это тоже были свои основания, врагов у него было предостаточно. А если еще кто-нибудь подливал масла в огонь... (Вероятно, Вячеслав Михайлович имел в виду тройку Маленков, Берия и Микоян. — Б. С.). Думаю, что поживи он еще годик-другой, и я мог бы не уцелеть, но, несмотря на это, я его считал

и считаю выполнившим такие колоссальные и трудные задачи, которые не мог бы выполнить ни один из нас, ни один из тех, кто был тогда в партии».

Вячеслав Михайлович оставался благодарен Иосифу Виссарионовичу за то, что тот не успел пустить его в расход как «английского шпиона» и «сионистского агента». Во всяком случае, в послевоенные годы Молотов сознавал всю степень нависшей над ним смертельной опасности.

До конца своих дней Молотов остался в убеждении, что истинных ленинцев на свете было трое — Ленин, Сталин и он сам. Обо всех остальных соратниках он отзывался в духе гоголевского Собакевича: хороший человек, но если присмотреться — свинья свиньей. Путаник, марксизма толком не знает, линии партии следует нетвердо, склонен к примиренчеству. Вот одна из молотовских характеристик такого рода:

«Был у нас Мануильский, член ЦК. Из старых большевиков, но путаник! В троцкисты попал. Примиренческого такого склада был, считал, что можно договориться с Троцким. Этот Мануильский был большим анекдотистом, всегда потешал нас своими шпильками, придуманными им самим же... После войны он был министром иностранных дел Украины, приходит ко мне: “Вы меня считаете дипломатом?” Я говорю ему: “Есть дипломаты разные, но, главным образом, двух видов: дубовые и липовые”. Он смеется: “Значит, я липовый?”»

Интересно, не считал ли самого себя Вячеслав Михайлович дипломатом дубовым?

На пенсии Молотов сокрушался: «Под видом ленинцев много сомнительных людей было».

Молотов полагал, что^интригу против него вела сталинская обслуга. В беседах с Чуевым он утверждал:

«Без женщин тоже не бывает. Вот Поскребышев и Власик на этом попались. Я был, так сказать, в стороне, опальный. Удивился: нет Поскребышева. Сталин его снял, но не посадил, потому что государственные деньги он не тратил. А Власик тратил в счет охраны на это дело (и был посажен незадолго до смерти Сталина. — Б. С.). Но они оба Сталина не ругали. Я уже вернулся... Из Монголии? Нет, уже

8 Соколо»

из Вены. Встречал Поскребышева на бульваре Тверском. Я к нему не подходил, только раскланивался. И он тоже. Он против меня интригу вел большую, Поскребышев. Хотел использовать моего переводчика Павлова. Тот поддакивал, Павлов, ничего в нем партийного нет, но служака неплохой, взял я его. Павлов английский изучил хорошо и немецкий знал хорошо. Конечно, мне такой переводчик, беспартийного типа человек, я бы сказал, не очень, но честный служака, никаких у него связей таких не было... Я его вышиб из Министерства иностранных дел после смерти Сталина, после моего возвращения в МИД».

По словам Молотова, Павлов, который был переводчиком Вышинского, попытался донести Молотову на своего шефа, но Вячеслав Михайлович прогнал его из Министерства. Ранее же, как думал Молотов, Павлов доносил и на него самого. Но, как кажется, Вячеслав Михайлович преувеличивал роль Поскребышева и Павлова в интриге против него. Ему так хотелось верить, что Сталин лишь поддался наветам. Между тем Поскребышев впал в немилость именно в то время, когда подготовка процесса против Молотова как раз вступила в практическую стадию. Судьбу Молотова мог решать только Сталин, и на интриги он в таких делах никогда не поддавался.

В августе 1945 года начался наезд на заместителя и близкого товарища Молотова С.А. Лозовского. Сталин поручил Г.Ф. Александрову, начальнику Агитпропа, проверить возглавлявшееся Лозовским Совинформбюро. Александров обнаружил там «еврейское засилье», указав, что многие журналисты-евреи печатаются под псевдонимами.

22 ноября Сталин распорядился сократить аппарат Совинформбюро и ЕАК. А два дня спустя Лозовский, почувствовав, что над ним сгущаются тучи, пришел к Молотову и попросил освободить его от работы в Совинформбюро и разрешить сосредоточиться на работе в МИД на делах Японии и Дальнего Востока, так как в Китае «надвигается с помощью американцев гражданская война». Однако, на беду Соломона Абрамовича, Молотов его просьбу не поддержал, а предложил, наоборот, настаивать на укреплении роли Совинформбюро. Если бы Лозовский тихо ушел из Совинформбюро, да еще догадался бы добровольно

выйти из Еврейского антифашистского комитета, из МИДа он бы все равно наверняка полетел, но, возможно, в живых бы остался. Он же, наоборот, подал в ЦК проект преобразования Совинформбюро в Министерство печати и информации.

Сталин такой наглости не стерпел. В июне 46-го в многострадальное Совинформбюро нагрянула новая комиссия, которая констатировала «засоренность аппарата», «подбор работников по личным и родственным связям» и, самое страшное, «недопустимую концентрацию евреев» (из 154 сотрудников русских оказалось 61, евреев — 74). В итоге Лозовский был снят и с поста заместителя министра иностранных дел, и с должности главы Совинформбюро. Под Молотова была заложена очередная мина.

Еще одним проколом Молотова и Лозовского было то, что, по свидетельству Микояна, в мае 1946 года они послали ответ американцам с согласием начать переговоры по экономическим вопросам, не завизировав его текст у Сталина. Через месяц вождь узнал об этом, и, очевидно, случившееся стало одной из причин смещения Лозовского.

Шесть лет спустя Иосиф Виссарионович вновь вернулся к этому происшествию. Как вспоминал Микоян, на пленуме, состоявшемся после XIX съезда партии, Сталин заявил: «Хочу объяснить, по каким соображениям Микоян и Молотов не включаются в состав Бюро».