Забытый язык - Эрих Зелигманн Фромм

должен принять решение. Да, он мог продолжать оставаться безответственным ребенком, но мог и совершить болезненный переход к зрелости. Он почувствовал, что не должен больше себя обманывать, будто все идет так, как должно, и ошибочно принимать светский успех за реальное достижение. Эти мысли совершенно потрясли его, но вскоре он уснул.

Понять этот сон нетрудно. Переправа через реку – это решение, которое должен принять пациент: переправиться с берега детства к берегу зрелости. Но как может он это сделать, если считает себя пяти-шестилетним ребенком, не умеющим плавать? Человек, предложивший перенести его через реку, олицетворяет многих: отца, учителей, всякого, кто готов ему помогать, подкупленный его очарованием и обещаниями. До сих пор сновидение в точности символизирует внутренние проблемы пациента и то, как он разрешает их снова и снова. Однако теперь возникает новый фактор. Пациент понимает, что если снова позволит себя перенести, то погибнет. Это яркое и отчетливое прозрение. Он чувствует, что должен принять решение, и прыгает в воду. Он осознает, что на самом деле умеет плавать (ему уже в сновидении, очевидно, не пять-шесть лет) и может добраться до другого берега без посторонней помощи. Это снова символизирует исполнение желания, но, как и в предыдущем сновидении, пациенту открывается цель взрослого человека; он ясно понимает тот факт, что привычный способ – быть перенесенным кем-то другим – ведет его к гибели; более того, ему известно, что на самом деле он умеет плавать, если только ему хватит смелости прыгнуть.

Нет необходимости говорить, что с течением времени прозрение утратило свою первоначальную ясность. Дневное «зашумление» убеждало не совершать крайностей: ведь все идет хорошо, нет причин отказываться от дружбы, потому что всем нам требуется помощь и мы ее безусловно заслуживаем – и так далее; эти и многие другие оправдания мы придумываем, чтобы затуманить ясное, но неудобное прозрение. Впрочем, через довольно продолжительное время пациент стал столь же мудрым и смелым наяву, каким был ночью, – и сон сбылся.

Эти последние сновидения иллюстрируют важное обстоятельство: различие между рациональными и иррациональными желаниями. Мы часто хотим чего-то, что уходит корнями в нашу слабость и компенсирует ее; мы мечтаем стать знаменитыми, всемогущими, любимыми всеми и т. д. Однако иногда нам снятся желания, являющиеся предвкушением наших самых важных целей. Мы можем увидеть себя танцующими или летающими; мы видим сияющий город; мы испытываем радость от присутствия друзей. Даже если мы еще не способны наяву ощутить приснившееся удовольствие, сновидение показывает, что мы по крайней мере можем желать этого и видеть исполнение желания во сне. Фантазии и мечты – начало многих дел, и ничего не может быть хуже, чем отмахиваться от них или их недооценивать. Значение имеет то, каковы наши мечты – ведут ли они нас вперед или сдерживают, сковывая непродуктивностью.

Следующее сновидение демонстрирует глубокое проникновение в проблему человека, видевшего сон, и хорошо иллюстрирует функцию ассоциативного материала. Пациент, мужчина тридцати пяти лет, с раннего возраста страдал умеренной, но постоянной депрессией. Его отец был человеком добродушным, но безразличным к сыну; у матери наблюдалась тяжелая депрессия с того времени, когда сыну исполнилось восемь или девять лет. Ему не разрешали играть с другими детьми; если он выходил из дома, мать упрекала его в том, что он ранит ее чувства; он находил убежище от укоров только в углу комнаты со своими книгами и мечтами. В ответ на любое выражение восторга с его стороны мать пожимала плечами и отвечала, что не видит особых причин для волнения и счастья.

Мальчик, хоть умом и отвергал упреки матери, тем не менее чувствовал, что она права и ее несчастье – его вина. Он также чувствовал, что плохо приспособлен к жизни, потому что в детстве отсутствовали главные условия для жизненного успеха. Он всегда беспокоился о том, что другие обнаружат эмоциональную (хотя и не материальную) нищету его окружения. Проблема, особенно волновавшая его, заключалась в общении с окружающими, особенно если он подвергался нападкам или насмешкам. Он совершенно терялся в таком случае и чувствовал себя свободно только с немногими близкими друзьями. Вот что ему приснилось.

«Я вижу человека в кресле на колесах. Он начинает играть в шахматы, но без особого удовольствия. Неожиданно он прерывает игру и говорит: «Из моего набора шахмат давно пропали две фигуры, но я компенсирую это Фессацепом». Потом он добавляет: «Какой-то голос (голос матери) мне твердит: жизнь не стоит того, чтобы жить».

Часть сновидения легко понять, если знать историю пациента и суть его проблемы. Человек в кресле на колесах – он сам. Игра в шахматы – это игра жизни, особенно той ее части, в которой он подвергается нападкам и должен отвечать на них или использовать какую-то другую стратегию. Ему не очень хочется играть, поскольку он чувствует, что плохо к этому подготовлен. «Из моего набора шахмат давно пропали две фигуры» – это то чувство, которое он испытывает наяву: в детстве он был чего-то лишен, в чем и кроется причина его беспомощности в жизненной битве. Что за две пропавшие фигуры? Король и королева, его отец и мать, которые действительно отсутствовали, если не считать их отрицательной функции, разочарования, упреков, насмешек. Однако пациенту удается играть с помощью «Фессацепа». Здесь мы попали в тупик, как и сам пациент.

«Пациент: Я отчетливо вижу слово перед собой. Но я не имею ни малейшего понятия, что оно значит.

Аналитик: В сновидении вы явно знали, что оно значит; это же в конце концов ваш сон и слово – ваше изобретение. Попробуем свободные ассоциации. Что приходит вам на ум, когда вы думаете об этом слове?

Пациент: Первое, что мне вспоминается, – это Фессалия, часть Греции. Да, я помню, что в детстве был очень увлечен Фессалией. Не знаю, так это или нет, но я думаю о Фессалии как о районе Греции с теплым ровным климатом, где мирно и счастливо живут пастухи. Я всегда предпочитал Фессалию Спарте и Афинам. Спарту я не любил из-за ее милитаристского духа, а Афины потому, что афиняне казались мне лицемерными снобами. Да, меня привлекали фессалийские пастухи.

Аналитик: Слово, которое вам приснилось, – Фессацеп, а не Фессалия. Почему вы внесли изменение?

Пациент: Странно, сейчас я подумал о цепе – инструменте, которым крестьяне молотят снопы. Однако они могут пользоваться им и как оружием, если ничего больше нет.

Аналитик: Это очень интересно. Фессацеп, таким образом, составлен из Фесса-лии и цепа. Каким-то странным способом Фессалия, или то, что она значила для вас, близко связана с цепом. Пастухи и землепашцы, простая,