Этот странный мир. Сборник - Борис Евгеньевич Штейман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Я вижу, тебе неинтересно, – решил ответить тем же Санька. – Пойду, отнесу обратно. Наверно, по ошибке бросили.
– Не дури, сынок! От кого письмецо?
– Из Израиля! – выпалил Санька, наблюдая за реакцией отца и наслаждаясь произведенным эффектом.
– Откуда?! – переспросил изумленный Манюськин. – Из Израиля?! А не врешь?
– Чего врать-то! Ясно, по-английски написано: "Фром Исраэль!" Чего не понять-то? Так что танцуй, папаня! – Санька ловко отскочил в сторону, когда отец попытался отобрать письмо.
– Я тебе сейчас дам - "танцуй"! – угрожающе произнес Манюськин, и Санька, поняв, что перебарщивать не стоит, нехотя отдал конверт.
– Действительно из Израиля! – стал осматривать письмо Манюськин.
– Ударение на второй слог, – поправил его Санька и отошел на всякий случай подальше. – Кстати, и в названии турнира Ролан Гаррос, тоже на втором слоге. Легко запомнить, у всех французских слов ударение в конце.
На замечание Манюськин решил не реагировать, не до педагогики. Только строго поинтересовался:
– Почему уголок надорван? Твоя работа?
– Охота была!
– "Охота была"! – передразнил Манюськин. – А попытка вскрытия налицо! Охота была, была охота на серых хищников, матерых и щенков! – неожиданно для себя увлекся песней. "Видимо, от волнения", – проанализировал он. Аккуратно надорвал конверт, развернул письмо. – Надо будет потом марочку отпарить… А написано-то по-нашему! – с некоторым разочарованием констатировал он и начал читать вслух: "Дорогой племянник! Мы безмерно счастливы, что, наконец, нашли тебя и твою семью! Спасибо, помогли знакомые ребята из Интерпола. Сема почему-то всегда был уверен, что где-то в тайге у него растет сын". – Так… так, дальше всякая ерунда! Ага, вот это уже поинтереснее: "Будем высылать к праздникам кошерную пищу… Хм, это уже просто неясно… Ждем вас всех в гости. Будем очень рады, целуем! Ваши дядя Солик и тетя Тина".
Манюськин поднял глаза и недоуменно уставился на сына.
– Выходит, папаня, мы с тобой евреи, ну и Светланка, конечно… – задумчиво произнес Санька. – Это, конечно, в корне меняет дело… То-то Илья Ефимыч расстроится!
– Какой еще Илья Ефимыч? – Манюськин был уже совершенно сбит с толку.
– Да наш учитель по математике. Первый раз, говорит, вижу русского парня, у которого так мозги работают!
– У какого русского парня? – поинтересовался Манюськин.
– У какого? – Санька тяжело вздохнул. – Какой же вы все же непонятливый, папенька! Это он про меня так говорил. Он же еще не знал, что я тоже еврей! У нас в классе только двое хорошо по математике соображают. Я и Морозов. Но у Морозова бабушка еврейка, он мне по секрету как-то сказал. Теперь, выходит, и я тоже… Полный, конечно, прикол!
– А мать говорила, что побежал пьяный на другой берег, в магазин. Все ему мало было! А уже ледоход вовсю! Ну и провалился, значит, под лед!
– Ну, это сказка для дураков, сразу было ясно, – хмыкнул Санька.
– Что значит для дураков?! Ты кого имеешь в виду? Смотри, договоришься у меня! – Манюськин снова перечитал письмо. – Ну и дела… А почему подписано – дядя Солик и тетя Тина? Солик? Странно! Что-то я такого имени не припомню.
– Ну какой ты, право! Солик – это сокращенно, по-родственному! А полностью – Соломон, ну а Тина – возможно, Эрнестина, тут я не уверен, могут быть варианты.
– А может и Алевтина? – высказал предположение Манюськин.
– Ну это вряд ли! Нам сейчас не об этом надо думать!
– А о чем? – растерянно поинтересовался Манюськин.
– Во-первых, придется делать обрезание! Если в платном, то баксов сто пятьдесят сдерут, не меньше! Но! – Санька сделал паузу и поднял вверх указательный палец. – Можно, наверняка, через синагогу! Я не узнавал, но чувствую, можно найти ход! И второе, придется браться за иврит!
– Это еще что такое? – Инициатива полностью переходила к Саньке, и Манюськин ничего не мог с этим поделать.
– Это, папаня, древнееврейский язык. Но букв меньше, чем у нас. Так что осилим, не боись!
– Вот я тебя сейчас как тресну! Тогда увидишь – "не боись"! – взорвался Манюськин.
– Пожалуйста, – обиделся Санька. – Я больше слова не скажу. Сам будешь бегать, искать, где обрезание подешевле сделать! Да еще нарвешься, напортачат, тогда попомнишь Саньку!
– Кто это собрался делать обрезание? – услышав ключевое слово, спросила вошедшая Манюськина. Она наладилась ходить каждую неделю в баню, по блату. Свояченица двоюродного брата Глобова в качестве подработки проверяла на входе билеты. – Это возможно, конечно, и правильно, бабы в бане говорили, что очень даже и гигиенично в результате!
– Что ты такое несешь?! – остановил жену глава семейства. – Какие бабы? Что значит гигиенично?! У нас тут событие, даже не знаю, говорить ли тебе? Опять понесешь какую-нибудь околесицу!
– Только ты один у нас умный, остальные все – дураки! – не осталась в долгу супруга.
– Ну-ну, не заводись! Не до тебя! Тут важное письмо получено! – И он многозначительно замолчал.
– Из деревни? С моими что?! – обмерла Манюськина.
– Из какой деревни?! – Поморщился Манюськин. – "Из деревни"!.. Из Израиля!
Но насладиться произведенным эффектом не дал Санька.
– Короче, мамуля, мы с батей евреи, ну и Светка в придачу! А ты – за бортом!
– Тоже мне новость! В деревне все знали, что ты, Семеныч, еврей! Когда студенты приезжали, тогда, мне мать рассказывала, коровник строили. Многие наши девки залетели! Кстати, и дружок твой закадычный, Епиход! Тоже еврей!
– Епиход тоже?! – Чуть не упал от изумления Семеныч, это уже было свыше всяких сил. – Брешешь!
– Чего брехать-то! Это все знают! Только ты, как всегда, все последним узнаешь!
– Ты на что намекаешь? – возмутился Манюськин.
– Ни на что! Это я так, – дала она задний ход, понимая, что нельзя перебирать.
– Бать! А ты чего середку письма пропустил? Там про что речь-то шла? – поинтересовался Санька.
– Да ерунда какая-то! – отмахнулся Манюськин.
– Разреши взглянуть? – Сын аккуратно взял листок и быстро пробежал его глазами. – Ерунда? – иронично переспросил он. – Ну, ты, отец, даешь! Просто, нет слов! Дядька твой пишет, что твой отец, а мой, стало быть, дед изобрел лопатку! Ты понимаешь, лопатку!!!
– Великое дело! Лопатку изобрел! – ухмыльнулся снисходительно Манюськин. – Я таких тебе десяток сделаю и безо всяких там изобретений!
– Лопатку для турбины! Понимаешь?! – тяжело вздохнул Санька. – И запатентовал ее в Америке! – Он снова углубился в письмо. – Ну это… это просто фантастика! Прямо, голова идет кругом!
– Что фантастика, сынок? – восхищенно любуясь сыном, поинтересовалась Манюськина.
– Короче говоря, он все завещал тебе, батя!
– Лопатку?
– Да, батя, эту самую лопатку! – и выдержав драматическую паузу, добавил: – Которую
