Этот странный мир. Сборник - Борис Евгеньевич Штейман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Вы чего? – приятно удивляется тетка. – Неужели, чтоб убедиться, обязательно потрогать надо? Я на работе! Прошу извинить, – и добавляет совсем уже ласково: – Много гадят на лестничных ступенях. Повадились!
– Много, – охотно соглашается Михаил Ильич и с тоской думает: "Да, точно, настоящая". – И еще кнопки жгут, которые чтоб лифт вызывать, – и, как бы извиняясь за свое недоверие, добавляет на прощание: – А мусор у вас сегодня очень хороший, прямо отменного качества!
– Да будет вам! Скажете тоже! Вчера лучше был. – Машет жеманно толстенькой ручкой мусорщица, улыбается кокетливо белым сдобным лицом, моргает глазами-изюминками и катит себе дальше.
А Михаил Ильич вдруг вспоминает: кто-то говорил, что она очень любит всех поучать как надо жить. "Невероятно, – болезненно морщится он. – А может, наоборот? Проклятые сплетники, которые во все суют свой нос и все по этой причине знают, и должны поучать других как надо жить?"
На работе Михаила Ильича одолевает заведующая. "Могут ли у курицы быть имя, отчество, фамилия и взрослый сын-балбес? – напряженно размышляет он и часто советуется в метро с попутчиками. Половина отвечает вопросом на вопрос:
– А кем, позвольте спросить, она вам доводится? – Народ деликатный и боится ошибкой ранить незнакомого человека.
– Она мне доводится заведующей, – объясняет терпеливо Михаил Ильич. – По служебной линии. Очень энергичная такая, знаете ли, большая, белая.
– Тогда вполне может иметь фамилию и все прочее остальное, – отвечают одни понимающе.
– Совершенно исключено! – точно так же безапелляционно заявляют другие. – Заведующей курица может быть очень легко. Но имя и все прочее?.. Совершенно, батенька, исключено!
Михаил Ильич еще со школьной скамьи имеет свойство обязательно до всего докапываться. Вот и завел один раз, как бы невзначай, разговор о большой пользе слабо пророщенной пшеницы, незаметно наблюдая за заведующей. Та, слегка порозовев, заинтересовалась, чем сильно укрепила его подозрения. И он решил как-нибудь непременно продолжить это исследование, имеющее несомненный научный интерес.
У Михаила Ильича стол около двери. Он сидит сиднем и редактирует разные научные статьи. А заведующая в другой комнате. Дверь открыта, и она смотрит на Михаила Ильича, когда он согбенный редактирует, и даже в эти моменты испытывает к нему непонятные и довольно сильные чувства. "Материнские… – пытается проанализировать Михаил Ильич. – Как к нелюбимому сыну… Это ничего, что мы ровесники. Совершенно не мешает… У женщин с чувствами все гораздо сложнее и иногда бывает изрядная путаница…"
Но долго смотреть на него заведующая не может. Нервы уже не те.
– Михаил Ильич! Подойдите ко мне! Срочная работа! Андрей Андреевич прислал статью своего учителя. Тоже академика. Надо очень тщательно. Очень!
Михаил Ильич прикидывает и так и эдак. Выходит, учителю около ста лет.
– Ему недавно исполнилось девяносто пять, – почтительно поясняет Большая белая.
– Очень кстати, очень, – отвечает хмуро Михаил Ильич.
А Большая белая обиженно удаляется на свой наблюдательный пост. Она подозревает Михаила Ильича в коварстве и различных тонких ехидствах.
"Защита главного направления" – читает название статьи Михаил Ильич. "Заголовок неплохой… Может, что-нибудь перепутал? Все же годы, как ни крути. Вторглось военное прошлое, вот и накатал под горячую руку… Ну да не беда! Не впервой. Разберемся!" – бодрится он.
Погружается Михаил Ильич в академический мир. Формулы, почтительное упоминание нобелевских лауреатов, некоторых по имени и отчеству. Но без лишнего трепета. Все же свои… Вместе за круглым столом… Уютный научный мир. Каждый на своем месте.
– Если вы настоящий мужчина, почините замок! – игриво кричит заведующая.
Сбивается Михаил Ильич с научной волны. Но на такие дешевые крючки уже лет десять не клюет и продолжает осторожно двигаться по пути, предложенному академиком.
– Ни одного настоящего мужчины! – не унимается заведующая. – Почините хотя бы шкаф! Или разрежьте на две части стол, будет две тумбочки. Одна – вам! Была бы пила, я бы сама разрезала! – Бурлит энергия в теле заведующей, ищет выхода.
Завлекает академик Михаила Ильича в свое босоногое детство. "Хочет танцевать от печки, – сочувственно констатирует Михаил Ильич. – Сильно уже изношен организм, но дух боевой…"
Катятся круглые дрожащие математические значки, тщится рука соблюсти прямую линию, но не выдерживает, сбивается строка куда-то вниз. "Уж больно легко все объясняется с физической точки зрения, – недоволен Михаил Ильич, чувствует подвох. И точно. Все непонятней становятся закорючки, то ли славянская вязь, то ли китайские каракули. Уж совсем разобрать ничего нельзя. – Видимо, подустал бедолага… Вроде бы речь о климаксе идет. Но тогда причем здесь радиофизика?.. Неужели при помощи всемирного тяготения все хочет объяснить?! – осеняет Михаила Ильича интуитивная догадка. – Приливы, отливы… при участии Луны? Закон, конечно, универсальный, спору нет… Тянет старикан на открытие, тянет. Чует мое сердце!" – раздраженно бьется над ребусом, ожесточается в бесплодном поиске Михаил Ильич, изрядно одуревший и уже совершенно заплутавший в коварном лабиринте.
"Подумал бы лучше о бессмертной душе, – корит академика Михаил Ильич и с трудом разжимает зубы. – Все. Хорош! А то не вырваться. Так и будешь блуждать до самой смерти в чужих непонятных мыслях. Своих забот полон рот".
– Я на обед! – сурово бросает он пару зерен пшена заведующей и громко хлопает дверью.
А сам ни на какой обед уже давно не ходит, а катается на метро, где общается с разными местными и приезжими людьми. Хорошо думается в метро о полнейшем неправдоподобии и очевидной странности окружающего мира.
Райка подворачивается по чистой случайности. Небольшого росточка, в желтой блестящей куртке и объемных брюках. Лицо круглое и круглые глаза. Райка – стопроцентная пэтэушница, мечтает закадрить какого-нибудь выездного чувака и махнуть с ним туда, за бугор. В голове у нее вата вперемежку с воспоминаниями о гнусно проведенном детстве. Райка совершенно не во вкусе Михаила Ильича.
– Вы что, ооновец? – интересуется она.
– Почти, – уклончиво отвечает он. – А точнее – выездной панк.
– Шутите? А я сразу спетрила, – радуется Райка и, отметая ненужные сомнения, уточняет: – Небось разведенный? Потому и не в загране. Вон пуговица на нитке болтается. Можете прийти стричься в наш салон. Обработаю как своего. А вечером – в бар. Может, присоветуете, какой получше?
Всеобщего интереса к молодежи Михаил Ильич не разделяет. "Все мы когда-то были в той или иной степени молоды. И нечего устраивать бури и заигрывать, а больше внимания уделять старости. И с разных сторон ее изучать", – полагает Михаил Ильич.
– Стричься приду вечером, – обещает он. – Тогда и бар получше присоветую, – и заканчивает важно, чтоб предупредить панибратство: – Возможно, доверю брить!
