Кровь драконов - Юлия Сергачева

Робьяр стиснул зубы, вспоминая, как целыми днями ходил больной, в сумеречном бреду чужой беды. Смотрел, смотрел, смотрел… И видел. Ничего определенного, такого, что можно было бы предоставить в качестве реальных достижений. Эта тварь, что развлекалась в здешних угодьях и вряд ли могла считаться человеком, была немыслимо внимательна, расчетлива и не совершала ошибок. Но оставляла за собой «запах» ясный и определенный, будораживший Робьяра, как звериный след — охотничьего пса. Теребящий, тянущий за ноздри и одновременно пугающий чем-то немыслимо отвратительным.

Словно собака охотилась за мертвым зверем, припомнилась давняя ассоциация.

А потом городские энтузиасты — чтоб им вечно под землей жить! — наткнулись на этого безумного бедолагу, который на свое несчастье обитал неподалеку от места обнаружения одной из жертв и имел дурную привычку подбирать все, что плохо лежит… Это в его доме отыскалась оброненная богатой девочкой перчатка. То ли в момент гибели, то ли раньше… Разве кто-то стал выяснять?

Робьяр оттолкнул стопку бумаги подальше. Там были еще папки. Для новых жертв. Уже с весны нынешнего года. И ведь они выжидали, молчали, не желая признавать ошибку. Или по-детски надеялись, что все обойдется?

В дверь деликатно поскреблись.

— Господин Гобьяг! Вам тут снова письмо принесли… — выговор хозяйки, как и у всех пустошников, был слегка картав.

— Благодарю, — произнес Робьяр, принимая большой желтоватый, плотный конверт. — А кто принес?

— Мальчишка какой-то… Рассыльный, наверное, — неодобрительно подергивая носиком, загнутым вверх на кончике, отозвалась хозяйка. Она не жаловала рассыльных и прочих гонцов, что частенько шлепали в грязной обуви по ее натертым полам. — Спгосил здесь ли пгоживает столичный сыщик и пгосил пегедать…

На конверте не имелось обратного адреса. Не было даже адреса Робьяра. Только имя, выписанное аккуратными буквами, мягкой кисточкой. Или переслали от кого-то знакомого… Или кто-то уже неподалеку от его дона передал конверт пробегавшему мальчишке и попросил отнести в указанное место за мелкую монету. Как обычно. Робьяр покосился на стол, где уже валялась пачка подобных посланий, перехваченная обтрепанной ленточкой: «Господин сыщик, смею обратить ваше внимание, что мой зять убийца и злодей…» или «…я провожу небольшое собственное расследование и выяснил, что обстоятельства гибели шорника год назад весьма подозрительны…»

Внутри конверта обнаружилась старая газета. Не местная. Свернутая так, что на первой странице сразу бросалась в глаза небольшая заметка об убийстве: «…шестнадцатилетняя Ахана Рог найдена мертвой неподалеку от своего дома…»

Несколько минут Робьяр вчитывался в сухие строчки, ожидая чего-то. Внутреннего звонка? Потом пожал плечами с сомнением. Да, задушена девушка. Но после смерти не изуродована. Виновник ужасного злодеяния так и остался неустановленным (на момент написания статьи). Ну и что? Другой город, другое время… Да мало ли ужасного происходит в мире с молодыми девушками… Кто-то пытается что-то подсказать? Или сбить со следа?

Ему часто приходилось получать послания от разного рода доброжелателей и недоброжелателей. Надо будет попросить кого-нибудь из управления заняться этой заметкой. Может, что интересного нароют. И тогда присоединить и это письмо к общей подшивке. Для количества.

Робьяр вздохнул.

…Так, а это что? Отдельная папка опроса свидетелей? Как-то скромно, даже стыдливо подсунута в общую стопку, подальше от основного материала… Ага, понятно. Домыслы, слухи, сплетни. «На днях я видала чудило с длинными руками. Мне показалось, что оно вело пропавшую Ганну за собой…», «…появляется в виде призрака, никому вреда не причиняет, только стонет жалобно…», «…с виду он был, как дракон, только странный, будто неживой…», «Люди говорили, что видали там дракона, но я сам-то ничего не видел, ну то есть думал, что ничего, а сейчас думаю, что он там был, как сказывают…», «…черный человек с горбом приходил трижды и называл ее по имени, так что она обратилась к гадалке…»

Кто-то ведь не поленился все это записать, но не решился подшить к общему тому. И выбросить не рискнул … Надо же, какой молодец. Надо бы выяснить, кто распорядился так поступить и посмотреть, стоит ли привлечь к работе.

«…с виду он был, как дракон, только странный, будто неживой…» — перечитал Робьяр. Покачал головой. Бред.

Чужое рыхлое, как мертвая плоть воспоминание встрепенулось в сознании, обдавая отвратительными миазмами. Восторг иного присутствия. Чего-то незримого, сильного, всемогущего… Язык ожег привкус речной воды. Робьяр, мучительно морщась, выхлебал остатки молока из чашки и закурил.

Монстр. Где-то в Городе…

Нечто, что он в какой-то момент стал называть Повелителем, просыпалось в его душе вне зависимости от внешних обстоятельств. Его перманентное присутствие он давно осознавал, но пробуждения были не так часты, как он боялся и одновременно надеялся.

Страх и отчаяние постоянно жили в нем, вперемешку с наслаждением. Эта зависимость была сродни той, что испытывают потребители сизой травы. Уже ничто в мире не сможет заменить им ее волшебный дурман.

Иногда ему казалось, что он давно разделился и живет двумя жизнями. Та из них, что принадлежит ему — уныла, сера и предсказуема, полна страха, осознания несправедливости и тупой надежды на лучшую долю, а та, что принадлежит Повелителю — ярка, полна побед, острых впечатлений, насыщенных чувств и сбывшихся желаний.

Ощущение полета и всемогущества пугало и тянуло его ежечасно. Иногда, трясясь от страха в предчувствии возвращения Повелителя, он мечтал стать таким, как все. Чтобы просто жить, заниматься скучными, но понятными делами, ничего не ждать. Он трепетал, ожидая нового появления чудовищной силы, угнездившейся в сумерках его души. Он не знал, что с ней делать и как управлять ею. Но когда дыхание Повелителя становилось явственным, все сомнения уносились прочь, оставляя только наслаждение. Он не мог не наслаждаться происходящим, хотя разум его верещал от ужаса, глядя на то, что он творил. Потому что его скудный ум не мог оценить величия содеянного. А Повелителя это гневило. И тогда Повелитель заставлял совершать его страшное, чтобы выкрутить трясущееся рабское нутро наизнанку, встряхнуть сломать все привычные условности, убедить, что мир послушен и покорен, швырнуть в хаос и заставить наслаждаться им… Это было трудно. Это было невозможно. Но в такие минуты, когда слезы непрерывно текли по его лицу, а тело содрогалось от страха и экстаза, он понимал, что жить без этого уже не хочет…